Ах так? Выходит, что любовь крепка
Лишь у поэтов — братии унылой,
Готовой вознестись под облака,
Коль ей удастся освежить слегка
35 Сонет, что Чосер написал для милой?
О Аполлон! сложи колчан и лук,
Возьми божественную арфу в руки
И пой, чтоб я, впивая каждый звук,
Сумел теперь поведать всем вокруг
40 Свои тревоги, вздохи, слезы, муки.
Я весел был; и кто б не ликовал,
Уверясь, как добра и совершенна
Его любовь! Но горький час настал —
И снова весел я: ведь Ганнибал
45 Смеялся при потере Карфагена[380].
Любимая, тому, чей хмурый вид
Меня как ветреника уличает,
Кто стоиком страдающим глядит,
Кто пред тобой загадочно молчит,
Кто, как невинность, в землю взор вперяет, —
Не верь ему, как говорят врачи:
52 У женщин меланхолию лечи.
18
В прогулках, с той поры как измененья
Меня коснулись, странность есть одна:
Легла на все предметы и явленья
4 Печаль, что в сердце запечатлена.
Те скалы, чьи надменные твердыни
Мой разум чтил, суровы, как отказ.
Лесная тень мне солнце застит ныне.
8 Гора пригорком кажется сейчас.
Я вижу, что грязны дороги в Долах.
Уютный Грот внушает мне испуг.
Немало слез моих в ручьях веселых.
Печален я, как выкошенный луг.
Ручей, гора, долина, лес зеленый
14 Мне шлют навстречу ветер зараженный.
19
Когда б я мог избавиться от страсти
К раздумьям, я бы пел хвалу судьбе,
Когда бы чувство подчинилось власти
Рассудка, изнемогшего в борьбе,
Я б знал, что размышления достойно,
6 И плыл бы мудро иль тонул спокойно.
Когда б свою жестокость ты смягчила
Иль красота поблекла бы твоя,
Когда б любовь в душе моей остыла
Иль новую любовь нашел бы я,
Тогда бы разум отыскал спасенье
12 В себе, твое исполнив повеленье.
Но мысль изнурена борьбой бесплодной,
И чувства совершилось торжество.
Люблю любовь, что красотой холодной,
Прельщая всех, не любит никого.
Борюсь, сдаюсь, то гордый, то смиренный.
18 Ты, я, мысль, чувство, разум — неизменны.
20
Прощание
Я колебался, прежде чем постиг,
Зачем у гроба говорят "ушел",
Зачем так мягко судит наш язык
4 Распутство смерти — худшее из зол.
Но звезды мне твердят в сей мрачный миг:
"Уйди от той, в ком ты любовь обрел!" —
И в робком сердце нарастает крик,
8 И горестная мгла нисходит в дол.
О звезды, озаряющие твердь,
Зачем вы приказали мне уйти?
Уход бывает горестней, чем смерть,
Нет горше слов, чем вымолвить "прости".
Ни слез, ни смеха мертвому не жаль.
14 Я радости лишен — со мной печаль.
21
Постигнув, что огонь ее очей
Лишь плавит ум и сердце болью мучит,
Решился я бежать от злых лучей,
4 Надеясь, что с печалью даль разлучит.
Но сразу свет из глаз моих исчез,
И я ослеп, объятый черной мглою, —
Как крот, лишенный зрелища небес,
8 Скребущийся глубоко под землею.
Слепой, устав от этих новых мук,
Я к прежним мукам жажду возвратиться, —
Так мотыльки летят на светлый круг
Свечи, чтоб в серый пепел обратиться.
Прекрасный выбор, что ни говори:
14 Живи кротом — иль мотыльком гори.
22
Семь чудес Англии[381]
Близ Вильтона[382] — камней гигантских груда;
Их трудно сосчитать, еще трудней
Понять, в чем смысл загадочных камней,
4 Кто водрузил их там, принес откуда.
Но у меня в душе чуднее чудо —
То скопище громадных скал — страстей;
Какая б их ни создала причуда,
Для разума просвета нет за ней.
И выбраться на волю невозможно:
10 Душа проста, а зло — так многосложно.
Есть в Бруэтоне пруд[383]; он иногда
Средь бела дня внезапно высылает
Топляк со дна, а к ночи поглощает, —
14 И в замке приключается беда.
Мой дух, как пруд, — стоячая вода;
Но лишь мое светило воссияет
Двойной звездою, из глубин тогда
Надежды утонувшие всплывают.
Оно уйдет — надежды уведет,
20 Напомнит: с жизнью недалек расчет.
вернуться
И Ганнибал, когда он понял цену
Чужих побед, обманывал людей
Наигранной веселостью своей,
И смех его был страшен Карфагену.
(Пер. Е. Солоновича)
380
...ведь Ганнибал // Смеялся при потере Карфагена. — Тит Ливий описал притворство Ганнибала после поражения во 2-й Пунической войне. Петрарка использовал этот сюжет в 102 сонете:
вернуться
382
Близ Вильтона... — Здесь располагалось поместье сестры Филипа Сидни, где он часто и подолгу жил и где написал "Старую Аркадию".
вернуться
383
Есть в Бруэтоне пруд... — Речь идет о легенде, просуществовавшей вплоть до XIX столетия. Перед смертью владельца Бруэтона со дна пруда всплывали бревна и плавали по его поверхности.