Человеческое начало обычно подавлено, скрыто, фиксировано; чтобы вытащить его из глубины, необходимо немало потрудиться. Желающих заниматься поисками в себе неведомого всегда мало, большинство считает свои наружные проявления самыми настоящими и правильными. Люди любят свои страсти и ничего другого не хотят. Люди любят свою земную, плотскую, незатейливую жизнь и не хотят никакой другой. Диктатура нафса — это диктатура материального, физиологического. Для нафса существует только тело и его потребности, все остальное второстепенно. То, что естественно и гармонично в мире животных, в мире людей принимает уродливые и извращенные формы. Гипертрофия, преувеличение, раздувание — всеми этими процессами заведует нафс.
Только на первый взгляд представление, искусно разыгранное нафсом, имеет смысл. Позже открывается редкое убожество и ущербность содержания, а чаще просто пустота, вакуум. Между тем люди преданно и горячо служат нафсу годами, не задумываясь и не сомневаясь. Кто-то внутри диктует, приказывает, а если не получается, начинает злиться, негодовать. Люди не замечают, не чувствуют своих собственных проявлений. Они становятся проводниками и слепым орудием темных животных инстинктов. Страсти туманят рассудок, захватывают целиком, и люди непроизвольно начинают тонуть в скверне, пороке и зле.
Диктатура нафса имеет разные виды, и обычно выделяется одна или несколько характерных черт. Невежественный нафс презирает знания, образование, культуру, его отличает хамство, грубость, тупость и упрямство. Завистливый нафс завидует всем, кто хоть в чем-то преуспел. Злобный нафс злится на тех, кто ему не нравится, а таких — большинство. Высокомерный нафс восхваляет себя, а остальных презирает. Лицемерный нафс улыбается в лицо, а за спиной пакостит. Неверующий нафс не верит никому и ни во что, упиваясь своим цинизмом. Деспотичный нафс попирает и издевается, радуясь унижению других.
Диктатура нафса осуществляется тайно для самого человека. Приказывающий нафс действует ловко и изощренно, он внушает, нашептывает на ухо. В результате люди редко правильно оценивают свои действия. Они злятся и не замечают этого. Они завидуют и не замечают этого. Они лицемерят и не понимают этого. Они жадничают и не считают это предосудительным. Они тиранят, издеваются и легко оправдывают себя. Приказывающий нафс никогда не соглашается, даже если его ловят на месте преступления или в чем-то уличают. Нафс ловчит, лукавит, изворачивается. Человек, находящийся во власти диктующего нафса, обычно считает себя невинным ягненком. Всегда можно найти массу оправданий. Вот сосед, тот действительно злодей, лицемер и циник.
Приказывающий нафс проделывает с человеком весьма злую шутку, потому что отвечать и расплачиваться за свое поведение все равно придется, рано или поздно. Внутреннее состояние человека, погрязшего в животных страстях, никогда не бывает позитивным, его постоянно что-то тревожит, гнетет, лихорадит. Он смутно догадывается о том, что причина скрывается в нем самом. Оправдывая свое сомнительное поведение, он испытывает чувство вины.
Диктатура нафса дает первые трещины, когда человек в поисках ответа обращает гневный взор на самого себя. Оказывается, он далеко не ангел. Правда о себе — это довольно горькая пилюля. Из приказывающего нафс постепенно превращается в обвиняющего. Самобичевание достигает накала, возникает острое желание исправить положение. Обвиняющий нафс начинает осознавать свою малопривлекательную природу, но на этой стадии ему трудно справиться с самим собой, порок сидит в нем глубоко. Он хорошо знаком, волнующе притягателен и вызывает массу острых ощущений. Обвиняющий нафс грешит, сожалеет, раскаивается и снова грешит. Человеку бывает тошно, противно, гадко от самого себя и порочности своей натуры, но страсти не отпускают, не хватает силы устоять перед очередным соблазном, искушение слишком велико.
Обвиняющему нафсу знакомо чувство стыда и муки совести, в отличие от приказывающего нафса, который абсолютно беззастенчивый, бесстыжий и бессовестный. Но лишь зачатки совести и стыда свойственны обвиняющему нафсу, только отдельные сомнительные поступки вызывают порицание, тогда как множество недостойного не замечается или игнорируется. Все его самообвинения — лишь жалкое подобие настоящего покаяния.