Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами - как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек - на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.
- Я голодна, - вдруг сказала она и села на постели, - я хочу позавтракать.
Толлер с восхищением оглядел ее прекрасный обнаженный бюст и улыбнулся.
- А если я сначала хочу чего-то другого?
На мгновение она надула губки, но потом улыбнулась и, наклонившись, коснулась сосками его груди.
- Будь осторожен, иначе я заезжу тебя до смерти.
- Попробуй, попробуй, - благодарно рассмеялся Толлер. Он привлек ее к себе, они поцеловались, и приятное тепло разлилось по его телу. Однако через мгновение Маракайн ощутил легкое беспокойство и, открыв глаза, тотчас понял, в чем дело: в спальне было совсем светло, а значит, после восхода прошло уже много времени. Это было утро двухсотого дня, а ведь он обещал брату встать пораньше и помочь перевезти плакаты и стенды в Большой Дворец. В общем-то работа для слуг, с которой мог справиться кто угодно, но Лейн просил, чтобы это сделал именно Толлер. Возможно, он не хотел оставлять его наедине с Джесаллой на время долгого заседания Совета.
Джесалла!
Толлер едва не застонал вслух, вспомнив, что даже не видел Джесаллу накануне. Он прибыл из Хаффангера рано утром и после короткого разговора с братом - причем Лейна в основном занимали плакаты - отправился кутить. Джесалла, как постоянная жена Лейна, являлась хозяйкой дома и была вправе рассчитывать на некоторое почтение со стороны Толлера во время вечерней трапезы. Кто другой, может, и не обратил бы внимания на такую бестактность, но требовательная и самолюбивая Джесалла наверняка пришла в ярость. Во время полета в Ро-Атабри Толлер поклялся себе, что не станет создавать брату проблем и постарается поладить с Джесаллой - а начал с того, что провинился перед ней в первый же день. Прикосновение влажного языка неожиданно напомнило Толлеру, что его прегрешения против домашнего этикета даже больше, чем подозревает Джесалла.
- Извини, - сказал он, высвобождаясь из объятий, - но ты должна немедленно отправиться домой.
У женщины отвисла челюсть.
- Что?
- Давай, давай, быстрее. - Толлер встал, сгреб ее одежду в легкий комок и сунул ей в руки, а потом открыл шкаф и начал выбирать чистую одежду для себя.
- А как насчет завтрака?
- Некогда - ты должна уйти.
- Вот это здорово, - с горечью сказала она, начиная рыться в тесемках и кусочках полупрозрачной ткани, из которых только и состояло ее облачение.
- Я же сказал "извини", - произнес Толлер, с трудом натягивая тесные брюки, которые, казалось, решительно настроились сопротивляться вторжению.
- Большое утешение...- Она остановилась, стараясь прикрыть грудь узкой повязкой, и оглядела комнату от пола до потолка. - А ты правда здесь живешь?
Вместо того чтобы рассердиться, Толлер развеселился.
- А ты думаешь, я выбрал первый попавшийся дом и пробрался туда, чтобы воспользоваться постелью?
- Мне вчера ночью показалось немного странным... всю дорогу мы ехали в экипаже... держались очень тихо... Ведь это Зеленая Гора, правда? - Ее откровенно подозрительный взгляд прошелся по мускулистым рукам и плечам Толлера. Он догадывался, о чем она думает, но лицо ее не выразило осуждения, так что он не чувствовал себя задетым.
- Сегодня прекрасное утро для прогулок, - сказал он, поднимая девушку на ноги и подталкивая ее - с еще не совсем застегнутым платьем - к единственному выходу из комнаты. Толлер открыл дверь именно в тот момент, когда Джесалла Маракайн проходила по коридору. Похудевшая Джесалла была бледна и выглядела неважно, но взгляд ее серых глаз ничуть не утратил твердости и был явно сердитым.
- Доброе утро, - с ледяной корректностью сказала она. - Мне говорили, что ты вернулся.
- Приношу извинения за вчерашний вечер, - сказал Толлер. - Я... я задержался.
- Я вижу. - Джесалла оглядела его спутницу с нескрываемым презрением. Итак?
- Что итак?
- Ты не собираешься представить свою... подругу?
Толлер мысленно выругался, понимая всю безвыходность ситуации. Даже принимая во внимание вчерашние обильные возлияния, как мог он совершить такой промах, забыв спросить у дамы сердца ее имя? Джесалла была последним человеком на свете, которому он рискнул бы объяснить атмосферу предыдущего вечера, а значит, нечего и думать о том, чтобы умиротворить драгоценную хозяйку. "Извини, милый брат, - пронеслось в голове у Толлера, - мне жаль, что так вышло".
- Эта ледяная особа - моя невестка, Джесалла Маракайн, - сказал он, приобняв гостью за плечи и демонстративно запечатлев поцелуй у нее на челе. - Ей не терпится узнать твое имя, а учитывая наши ночные похождения, я тоже был бы не прочь выяснить его.
- Фера, - представилась девушка, внося последние штрихи в свой гардероб. - Фера Риву.
- Вот и славно. - Толлер широко улыбнулся Джесалле. - Теперь нас троих водой не разлить.
- Будь добр, проследи, чтобы ее вывели через черный ход, - надменно произнесла Джесалла. Она повернулась и, высоко подняв голову, устремилась прочь, ступая удивительно ровно.
Толлер покачал головой.
- Как думаешь, что это с ней?
- Некоторых женщин легко вывести из себя. - Фера выпрямилась и оттолкнула Толлера. - Так где здесь выход?
- Мне казалось, ты хотела позавтракать.
- А мне казалось, ты из кожи лезешь, чтобы выпроводить меня.
- Ты все неверно поняла, - решился Толлер. - По мне, так оставайся здесь сколько угодно. Или у тебя есть неотложные дела?
- О, я, знаешь ли, занимаю очень высокий пост на рынке в Самлю потрошу рыбу. - Фера протянула ладони, испещренные мелкими красными следами от порезов. - Откуда, думаешь, у меня это?
- Забудь о рынке. - Толлер накрыл ее ладони своими. - Возвращайся в постель и жди меня. Я пришлю тебе завтрак. Можешь есть, пить и спать весь день, а вечером прокатимся на прогулочном катере.