Один из них лежал, привалившись к борту катера прямо под иллюминатором, а второй стоял в позе горниста, высоко задрав локоть. Вместо горна в руке он держал бутылку и, обхватив горлышко вытянутыми губами, крупными глотками переливал в себя ее содержимое. Увидев Мишу, он с чмоком вытащил бутылку изо рта, отер губы и осклабился.
– А вот и козлик пожаловал. Ходи посюдова, козлик.
Драк Миша не боялся, в школе ему приходилось стыкиваться то с одним, то с другим задирой, но тут перевес сил был слишком велик. Он молча подошел, сжимая в одной ладони гаечный ключ, а в другой трубку.
– Гляди-тка, – зареготал парень, – вооружен и очень опасен!
Солнце играло на его крупных блестящих зубах, переливалось в глазах, брызгало искрами с кончиков волос.
– Кинь на землю, – приказал он, не переставая скалить зубы. – Скидавай, кому говорят.
Трубка и ключ полетели в песок.
– Дай пару копеек, видишь, гамыра кончается.
– У меня нет.
– Нет, говоришь. А ну, попрыгай!
Кривясь от оскорбления, Миша несколько раз подпрыгнул. Ничего не зазвенело. Бумажный рубль, запрятанный во внутреннем кармане пиджака, лежал тихо.
– Да не так, – посерьезнел парень. – Козликом попрыгай.
– Как это козликом?
– С ног на руки, вверх-вниз.
– Эй, – подал голос второй, лежащий на песке парень. – Кончай мальца травить. Чо он тебе сделал?
– Да пока ничо, – отозвался первый, – но может. Давить его надо, пока не вырос.
– Так сразу и давить, – не согласился лежащий. – Ты лучше в круг мальца пригласи, выпить, закусить. Может, нашим станет.
– Это мысль, – согласился парень и протянул Мише бутылку «Солнцедара». – На, ломани глоток.
Миша взглянул на обслюнявленное горлышко.
– Спасибо, я не пью.
– Брезгуешь, значит. Дарами солнца брезгуешь. Ну, ничего, ты еще пожалеешь. На коленях умолять станешь, а не дадим.
Он вдруг с необычайным удивлением посмотрел Мише за спину.
– Ничего себе! Смотри, что творится.
Миша невольно обернулся, и парень закатил ему здоровенный пинок под зад. От неожиданности Миша упал, зарывшись лицом в песок.
– Ну, как, побыл козликом, покушал травку?
Миша молча поднялся на ноги, выплюнул песок и пошел на парня. Ему стало все равно, что с ним будет дальше, стерпеть такого оскорбления он не мог.
Парень, ухмыляясь, ждал его, помахивая бутылкой. Брызги вина вылетали из горлышка, вспыхивая на солнце, словно искры электросварки. Лежащий подскочил, одним прыжком преодолев расстояние до Миши и крепко схватил его, прижав руки к туловищу.
– Пусти, пусти! – закричал парень. – Пусти козлика!
– Правов таких не дадено, – с сожалением сказал второй парень. – Пока не дадено.
Он отшвырнул Мишу в сторону. Сила в его руках была нечеловеческая, точно экскаватор подхватил и кинул, не разбирая, кто попался в ковш.
– Вали отседа, парень. Еще раз увижу тебя на этом месте, заплакать не успеешь.
Миша молча поднял ключ и трубку, повернулся и пошел домой. Обидно было до смерти, в носу щекотало, а непрошеные слезы катились по щекам. В уличных схватках ему уже случалось быть битым, несколько раз противник оказывался сильнее или ловче, но поражение никогда не носило тотальный характер, всегда оставляя лазейку для будущей победы. Здесь же его словно размазали по стене, такого бессилия и беспомощности он никогда не ощущал.
Кива Сергеевич выслушал Мишин рассказ с необычным вниманием. Помолчал. Походил по комнате.
– Быстро они до тебя добрались, – наконец сказал он.
– Кто это они? – спросил Миша.
Кива Сергеевич внимательно посмотрел на него.
– Хулиганы. Негодяи. Збойцы. Разбойники и злодеи.
Миша принял ответ как должное; воспаленный случившимся, он не обратил внимания на проговорку Кивы Сергеевича. Потом, спустя несколько месяцев, просеивая прошлое сквозь сито понимания, он разгадал, о чем проговорился или на что хотел намекнуть ему Учитель.
– Пойди туда ночью, – предложил Кива Сергеевич. – Полнолуние через два дня, вот через два дня и сходи.
– Так ночью же опаснее, – удивился Миша. – Я лучше завтра днем схожу. Они же там не все время сидят.
– Ночь, – время астрономов, – не согласился Кива Сергеевич. – Разные времена благоприятствуют разным людям. Мы – люди темноты. Астроному лучше всего начинать новое дело при полной луне.
– Почему? – снова не понял Миша.
Кива Сергеевич опять внимательно посмотрел на него.
– А как ты гайки в темноте крутить будешь? Кшенжич поможет.
– Кто? – не понял Миша.
– Кшенжич – луна, месяц.
– Я фонарик возьму!
– Ночью свет фонарика издалека виден. И вообще, – внезапно разъярился Кива Сергеевич, – не умничай, делай, что велят.
В ночь полнолуния Миша провозился чуть не до рассвета. Он сбил краску, отчистил проволочной щеткой грязь и ржавчину, приладил ключ и давил, жал, что было сил, повисая на трубке всем телом. Бесполезно, гайки стояли, словно припаянные. Грязный, с ободранными пальцами, Миша вернулся домой под самое утро.
– Вот так встреча, – отец собирался на работу. – У телескопа сидел или заснул возле Кивы Сергеевича?
Увидев, как основательно Миша штудирует учебник физики, он стал благосклоннее относиться к увлечению сына.
– Нет, гайки откручивал.
– Какие гайки, небесные?
– Если бы! Обыкновенные ржавые гайки.
В полном отчаянии Миша пересказал отцу историю прошедшей ночи.
– Что ж ты сразу не спросил? Сначала нужно хорошенько смочить их керосином, а как высохнут, залить машинным маслом. Тогда, кудрявая, сама пойдет.
Масло и керосин отец принес с работы, и в следующую ночь Миша достаточно легко открутил гайки, снял с петель иллюминатор и с передышками притащил его домой.
Вечером, вместе с Кивой Сергеевичем, они разобрали рамку и с максимальными предосторожностями извлекли толстенное стекло.
– Добже! – ликовал Кива Сергеевич! Прекрасное стекло! Мне нравится его толщина! А тебе?
– Мне тоже нравится, – отвечал Миша. Сбитые пальцы саднили, но радость Кивы Сергеевича была такой искренней, что не присоединиться к ней было невозможно.
– Пошли, – Кива Сергеевич поднялся с места. – Я покажу тебе мастерскую алхимика. Только стекло не урони.
Они спустились в подвал. Толстая железная дверь, которую, казалось, никогда не открывали, раскрылась без малейшего усилия. Пошарив рукой по стенке, Кива Сергеевич зажег свет.
Подвал представлял собой большую комнату с четырьмя дверьми. Видимо, они вели в подсобные помещения. Кива Сергеевич уверенно подошел к одной из них, легко повернул ключ и распахнул ее настежь.
– Просимы сердечне!
Комната действительно походила на мастерскую алхимика. На огромном столе в четком порядке были разложены приборы, о назначении которых Миша мог только гадать. Кроме них на стенах и полочках располагались кюветы, циркули, напильники, полный набор слесарных инструментов, болты и гайки в картонных коробочках, куски дерева, гвоздики, трубки разных диаметров, тигель, колбы, реторты, микроскоп, – чего только не было в этой комнате!
– Начнем! – Кива Сергеевич оживленно потер руки. – Вот прямо сейчас и начнем.
Он взял из Мишиных рук стекло и осторожно положил его на ровную доску. Не глядя, протянул руку и, взяв со стола три деревянные планки, положил их на стекло. Затем сделал отметки карандашом, пробуравил планки и завинтил шурупы. Теперь на стекле лежал деревянный треугольник. Миша недоумевающе следил за действиями учителя.
– Последняя проверка, – Кива Сергеевич посмотрел на Мишу. – Сейчас мы установим, принимает тебя Луна или нет.
– Что нужно делать? – спросил Миша. Он уже понял, в чем заключается его роль. Ему полагалось молчать и работать. И позволить Учителю объяснить результаты действий.
– Иди на улицу. Смотри по сторонам. Первое, что привлечет твое внимание – принеси сюда.
– А если автобус? – не выдержал Миша.
– Автобус не бери. Что не сможешь взять – запомни. Вернешься – расскажешь. Будь внимателен – это твой последний вступительный экзамен.
– Экзамены, экзамены, – почти с раздражением шептал Миша, поднимаясь по лестнице. – Сколько можно проверять! Он что, в космонавты меня записывает! Всего-то делов – астрономический кружок.
Он говорил, но какая-то частица его сознания твердо знала, что речь идет не о кружке, а о куда большем, важном и, наверное, главном в его жизни деле. И он пройдет любые испытания и экзамены, лишь бы остаться, прилепиться к Киве Сергеевичу и пойти за ним. Куда пойти, он пока не понимал, но знал, что это правильная, а главное, единственно возможная для него, Миши, дорога.