Когда она, наконец, вышла из спаленки, Савелий сидел у стола и писал. Она оглянула его с враждебностью, сказав себе, что он ничего {45} не понял, что он не заметил в каком она состоянии и оттого спокоен и равнодушен.
- Что ты пишешь? - спросила она.
Он положил стило, внимательно на нее посмотрел: ее расстроенный вид и синяки под глазами причинили ему боль, а то, что она была непричесана, что блузка ее была сбита и юбка измята, было ему неприятно.
- Я пробую, - сказал он, - описать котловину с бабочками. Но ничего не выходит.
- А-а, - протянула она равнодушно и занялась Христиной.
Он смял и бросил в корзину лежавший перед ним лист бумаги.
16. -АЛЛО! АЛЛО!
На другое утро Асунта делала вид, что спит до тех пор, пока Савелий не закрыл за собой дверь. Тогда, вскочив, она стала ходить по комнате, босая, в одной рубашке, со спутанными волосами, бесцельно переставляя предметы с одного места на другое, заглядывая на себя в зеркало и сейчас же отворачиваясь. Христина следила за ней испуганными глазками.
Когда она, наконец, стала хныкать, Асунта обратила на нее некоторое внимание. Мысленно она прикидывала, сколько времени может уйти на переезд из госпиталя к клинику и когда можно будет решиться протелефонировать. Стоял еще вопрос денег, так как накануне Савелий истратил все, что оставалось, а ведь нужно было еще на телефон, на автобус. Она с раздражением обшарила всё карманы всех костюмов и пальто, - но не нашла ни одного сантима. С досады она бросилась в постель, завернулась в простыни, спрятала голову под подушку, стала плакать и только через четверть часа, кое-как с собой совладав, приступила к туалету. Холодная вода хлестнула ее щеки, ее шею, плечи, грудь, и чтобы оживить кровообращение, которое и так было отличным, но почему-то казалось ей вялым, она стала тереть себя мохнатым полотенцем. Напрасно! Когда же, на улице, со ставшей совсем робкой дочкой своей, она вдохнула полной грудью свежий воздух, и он показался ей не живительным, а кислым и затхлым. Иронически усмехнувшись она пробормотала:
- Не в теле дело. В душе.
После этого она стала как бы метаться. Прогуляла Христину, направилась было к лавке, вспомнила, что денег нет, рассердилась на Савелия за то, что он так мало зарабатывает, подумала, не лучше ли провести утро на скамье у Сены, чем убирать, вытирать, готовить. Но не пошла на набережную, а вернулась домой, проникла в комнату, почувствовала себя до последней степени несчастной, заподозрила было мужа в каких-то тайных происках, потом в том же жену Крозье, потом друга Крозье, потом старичка с бабочками.
{46} - Да, да, в бабочках все дело, - бормотала она, - именно в бабочках. И все они, и люди, и бабочки, всё перемешались. И прибавила:
- Ничего у них не выйдет. Ничего не может у них выйти! Я знаю, что он меня любит. Знаю, знаю, знаю! Немного терпения и все выяснится. Но, Господи Боже мой, до чего же трудно иметь немного терпения !
Она занялась уборкой, решив сходить за провизией позже, взять ее в долг и занять, сославшись на то, что забыла кошелек, несколько франков на телефон.
- И справлюсь в госпитале насчет точного часа переезда, - думала она.
Она уже совсем собиралась выходить, когда заскрипел ключ и вошел Савелий.
- Цирюльня все закрыта, - почти извинился он, - из-за похорон, которые на сегодня.
На лице Асунты отразилась досада, которую он, попросту, объяснил новой задержкой с получением жалования. Несмело улыбнувшись он произнес:
- Не беспокойся насчет денег. Я занял. И знаешь у кого? У старичка.
Асунта молчала.
- Представь себе, - продолжал он, - что он как раз был у дверей цирюльни, когда я пришел. От швейцарихи мы оба узнали, что похороны сегодня. Я заметил тогда, что мне выходят затруднения из-за запоздания с жалованием и милый мой старичок сейчас же предложил пятьдесят франков.
- Дома никаких запасов больше нет, я иду за провизией, - отрезала она, беря деньги.
На пороге, испытав некоторое угрызение, обернулась и спросила, не купить ли ему иллюстрированный журнал?
- Нет, нет, не надо, я сегодня приглашен.
- К кому?
- К старичку, - сказал он радостно, но тотчас же огорчился, заметив, что Асунта приняла это известие с полным равнодушием.
- И когда же ты уходишь? - осведомилась она.
- Сразу после завтрака. Он живет далеко.
Она, в это время, обдумывала, как все расположить, спрашивая себя, что лучше: умолчать о предполагаемой поездке в клинику, или сказать? И решила умолчать.
- Ты завтракаешь дома? - спросила она.
Он удивился.
- Конечно, дома. Где бы еще я мог завтракать?
- Я иду за покупками.
До ближайшей табачной лавки, где был телефон, она почти бежала. Каждая секунда казалась ей наполненной особым значением: пока Савелий будет толковать со своим старичком о бабочках, она сама произнесет и выслушает слова, от которых все зависит. {47} "Его жена доварила мне его счастье, думала, она, - и он теперь ждет меня, С этим счастьем".
На соединение ушло несколько минут и сначала было очень плохо слышно. Пришлось повторить сакраментальное "алло" с добрый десяток раз. Наконец, голос в трубке прояснился и Асунта спросила, не перевезли ли м-сье Крозье в клинику, и если нет, то когда перевезут, добавив, что речь идет о раненом в голову и ногу в недавнем железнодорожном крушении и оперированном. Она старалась все изложить как можно ясней. Но там плохо понимали.
- Не кладите трубку, - услыхала она наконец. Последовало долгое молчание.
- Алло, алло, - прозвучало снова.
- Да, слушаю.
- М-сье Крозье покинул госпиталь вчера.
- Вчера? Он мне сказал, что его должны перевезти в клинику сегодня.
- Его увезли вчера.
- В какую клинику?
- Клинику? Не знаю. Алло, алло, не вешайте трубки. Как раз подходит палатная сестра.
- Алло, алло, - вновь заскрипело в трубке.
- Да, я слушаю.
- М-сье Крозье уехал вчера в Вьерзон.
- В Вьерзон?
Потом раздался другой голос:
- Алло, алло! Говорит старшая сестра. М-сье Крозье уехал в Вьерзон, я сама его устраивала в санитарном автомобиле. Хирург разрешил поездку, так как у него в Вьерзон есть друг, которому он и поручил наблюдете и лечение. Кроме того, дома ведь всегда лучше, чем в госпитале, не правда ли?
Сестра вежливо посмеялась.
- Это вы приезжали вчера утром навестить м-сье Крозье? С девочкой на руках? - спросила она, благожелательно.
- Да, я.
- Ну, вот видите. Все хорошо, что хорошо кончается. Выбраться живым из такого крушения, с не слишком большими повреждениями и так скоро оказаться дома, под отличным присмотром...
- А-а. Да. Благодарю вас. До свидания.
Асунта повесила трубку, расплатилась, вышла на улицу.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - звенело у нее в ушах.
Ей хотелось идти прямо, не останавливаясь, не обращая внимания на уличное движение, чтобы случилось, само собой, какое-то все уравновешивающее несчастье. Ей хотелось попасть под колеса, ответить улыбкой на первую двусмысленную улыбку, пуститься в бурное приключение, отдаться, пойти на преступление, на арест...
- Все хорошо, что хорошо кончается, - повторяла она.
{48} Машинально она зашла в лавку, купила провизию и решительными шагами направилась домой.
Савелий оглянул ее не то с беспокойством, не то с недоверием. Она молча прошла в кухоньку и вскоре вернувшись с яичницей и хлебом на подносике, поставила его на стол, попросила Савелия накормить Христину и еще раз сославшись на мигрень - заперлась в спаленке.