Савелий не знал, что сказать. Он был удивлен и не смел в этом признаться, что Варли заметил.
- Вы молчите, - произнес он, мягко. - Это вполне понятно. Название так длинно, что вы спросили себя, не предисловие ли я прочел?
- Ваше замечание насчет введения-иллюстрации мне кажется верным.
Марк Варли встал:
- Введение-иллюстрация, - сказал он слегка торжественно и, сходив за другими папками и разложив их на столе, прочел:
"Лилиенталь, Лилиенфельд, Лилиенхэйм, или история трех молодых людей влюбившихся в Лилиану, красивую блондинку, которая сама была влюблена, давно и без взаимности, в кораблестроителя Кальберсона. Все это вызвало ряд необдуманных и дерзких поступков. Роман. - Ремень обедни, Канат заутрени и Веревка всенощной. Роман. - Нельзя сказать. Иерусалимские ведьмы. Неаполитанский учитель. Рассказы. - Тайна Одиссея. Романсированная расшифровка древних таблиц, найденных при раскопках в Афинах. Смерть Одиссея от воспаления легких на пляже близ Харибды. Самозванство гребца Терма, которому удалось достигнуть Пенелопы и разделить с ней, вместо Одиссея, ее ложе. Почти немедленное обнаружение обмана Пенелопой, знавшей о существовании внизу спины мужа большого родимого пятна, которого у Терма не было. Наказание виновного богами, присудившими его к вечному бегу задом".
- Что же вы скажете? - спросил Варли, сделав паузу.
- Я удивлен, - произнес Савелий.
- Удивлены? Чем вы удивлены? Разнообразие названий не {52} указывает ли оно на разнообразие тем? Не приблизились ли мы к миру фантазий? проговорил Варли и нервно прибавил: - не к миру фантазий, а к царству видений. Слово мир искажает мою мысль. Мир не мой и моим быть не может. А царство - мое. Я хочу вас в него ввести, по меньшей мере к нему приблизить. Между фантазией бездельников, праздно суетливых деловых людей, банкиров, купцов, строителей и ответственных служащих, которая вся здесь, на земле, и моими видениями - какая разница! Царство видений! Там дети. Взрослых туда допущено всего несколько человек, избранных. О! Как я хочу вас в него ввести.
- Так ведь было же условленно, что мы едем искать котловину с пестрыми бабочками.
- Котловину с бабочками.
Варли взял одну из папок и прочел: "Километр 703. Выехать из Парижа через Итальянскую заставу на национальную дорогу номер 7 значит взять направление Средиземного моря. А оно колыбель цивилизации. Там тысячелетиями солнце грело черепа как наседка греет яйца, т. е. ровно в меру. В результате из черепов вылупились небывалой точности и ясности мысли. Средиземноморским аборигенам это кажется благоприятным для них законом природы, волею судеб не распространившимся на уроженцев других краев. Удел этих последних восхищаться средиземноморцами и признавать свои недостатки. Возможно, что из сознания такого натурального превосходства вытекло величие очень полицейской Римской империи...".
- Прошу прощения, - перебил Савелий, - но если я решаюсь вас прервать, то лишь во избежание возможного недоразумения. Должен вам сказать, что мой отец был жандармским полковником.
- Какое это имеет значение?
- Если... например... вы недолюбливаете полицейских и жандармов. В наше время это случается довольно часто.
- Наоборот. Я их старый друг. Они преследуют злодеев и обеспечивают общественный порядок. Я рад узнать, что вы сын жандармского полковника. Продолжаю: ''поэтому далеко не всем, хотя бы даже в силу рождения причастным к оставленному Империей наследству, она кажется привлекательной. Не была ли она целиком распластана по земле и не были ли тому причиной как раз ясность и точность мышления средиземноморцев? Одним от точности и ясности становится страшно. Другие считают эти свойства оскорбительными.
Третьи стремятся переселиться в царство видений, или хотя бы как можно чаще туда проникать. Вот этим последним следует на километре 703-м свернуть с национальной дороги номер семь и продолжать по департаментальной номер сто восемнадцать. Там лес. Неспособные полностью отказаться от спиртных напитков и вина, грубоватые граждане остаются позади, о тех же, которых предстоит встретить, позволено пока не думать. В лесу - деревья и можно воскликнуть: здравствуй смерть, моя последняя любовница! Знаю, ты улыбаешься. И я тебе отвечаю улыбкой, {53} так как мне не страшно, а весело. Я ведь вступаю в царство видений и в нем смерть то же, что воздух, что свет, что тепло или холод, у нее там равные права с жизнью. Она никакого и никому не кладет предела, она сама духовная пища...".
Марк Варли помолчал и прибавил совсем другим голосом:
- Я непоследователен. Я не соблюл обещания не читать. Конечно, я получил, предварительно, ваше согласие слушать. Но вот все-таки не соблюл. Идемте в гостиную и давайте поговорим о делах. Кратко. Идите.
В большой комнате, куда они перешли, по стенам были развешены полотна, а в середине, на высокой подставке, стояла гипсовая копия Донателловского Иоанна Крестителя.
- Вот чудо, - сказал Варли, тихонько. - Самое настоящее чудо. Видели ли вы это?
Савелий признался, что нет.
- Я только успел стать на ноги, - проговорил он, - как пришлось скрываться, бежать, работать или быть безработным.
- Так смотрите. Постарайтесь представить себе, что должно быть в душе, в сердце, в разуме человека, который может изваять такое великолепие?
Савелий смотрел долго и внимательно, и когда, отвернувшись, встретился взглядом со старичком, то был тронут светившимися в них добротой и благорасположенностью.
- Да-а, - протянул он. - Поистине великолепие.
- Идите, идите сюда, садитесь в это кресло, оно удобное, - говорил Варли, - я хочу начать деловой разговор. И не решаюсь. Я ведь мечтатель и диллетант. Эти свойства в практической жизни бесполезны, больше того, за них принято осуждать. Но вот: мне проще было от нее отвернуться, чем к ней приноравливаться. Всякие в ней вещи, полезные и вредные, спасительные и гибельные, много там разнообразнейших вещей. Но в царстве видений их еще больше и они гораздо значительней.
- Откровенно говоря - не понимаю.
Савелий искренне недоумевал. Он видел вокруг себя комфорт, достаток, даже роскошь, и его слегка коробило противоречие между осуждением делового мира и явным умением хорошо распорядиться своими собственными делами. Больше того: приятный досуг, который, очевидно, повторялся ежедневно, не увязывался с тем, что Савелий оставил дома и это его мучило.
- Конечно вы не понимаете, - произнес Варли, - да и как могли бы вы понять? У меня было отличное служебное положение. Представьте себе, что я занимал важную должность в таможенном ведомстве. В результате у меня большая пенсия, к которой прибавьте некоторые личные доходы. Так как я одинок, то и могу себе позволить жить совсем по-своему, и сравнительно широко. И войти в царство {54} видений. Оно дело рук моих это царство, оно, в сущности, мое. И, друг мой, отныне вы в нем.
- Я?
- Да, вы.
Марк Варли почти сбегал за папкой.
- Вот, - сказал он, - на этот раз название короткое: Хан Рунк. Роман. В нем одно из главных мест занимаете вы. Конечно, вы не сам Хан Рунк, а лишь живой экран, на который спроэкцирован образ Хана. Но довольно и этого. И именно из-за этого моего романа я обратил внимание на вас у цирюльника. Помните, как, когда вы мыли кисточки и чашечки, я заговорил с вами о котловине бабочек? Все было почти готово. Взаимную зависимость обстоятельств установил я. Она в моем царстве видений, где я распоряжаюсь как хочу. В Хане Рунке говорится о русском с лицом несколько калмыцким, или монгольским, или татарским, или бурятским, как хотите. И вот вы русский и у вас именно такое лицо. О самом Хане Рунке - проповеднике и почти пророке, вы узнаете, читая роман. Теперь я только поясню, что он не русский, и не монгол. Он особенный, он - "подгималайский". Но вот вы, русский, с большим вниманием меня слушали когда я говорил про котловину. Я это заметил. И еще заметил вашу добросовестность. Несложной была ваша работа: мыть, вытирать, расставлять но полкам, выходить в зал по звонку. И все это вы делали скоро и уверенно, не пропуская, при этом, ни слова из моего рассказа. Я помню, конечно, о вашем согласии принять участие в экспедиции. Но ведь котловина у меня дома, в папке с надписью "Километр 703". Понимаете?