От этих домыслов его досада уменьшилась и ему удалось заставить себя думать о предстоявшем на другой день отъезде в колонию и о последних приготовлениях к нему.
42. - НА НОВОМ МЕСТЕ.
Когда, утром следующего дня Болдыревы вышли в Гравборон из автокара, Савелий прежде всего купил провизию и сделал, окончившуюся неудачей, попытку нанять хотя бы тачку. Узлы погрузили в датскую колясочку Христины, а два чемодана Савелий связал веревкой, которую перекинул через плечо.
- А Христина? - спросила Асунта.
- Возьмешь ее на руки.
- Она тяжелая, ты знаешь.
- Будешь отдыхать по дороге.
- Ты помнишь, что я ожидаю ребенка?
Он не ответил и они пустились в путь. Пока шли по улице Грав-борона, жители их оглядывали с очевидным любопытством, но молча. На околице Асунта испытала внутреннюю тревогу в чем себя, впрочем, сразу упрекнула касательно направления: было ли оно тем самым, в котором, взяв за руку мальчика с собачкой, пошла Ларисса?
- Разузнаю потом, - сказала она себе и стала искать глазами домик.
- Далеко идти? - спросила она у Савелия.
- Немного больше двух километров. Отсюда не видно.
Но когда они вышли за поворот, домик показался. Дорога отступала от подошвы холма, оставляя его справа. Расположенный метрах в пятидесяти-шестидесяти от нее, домик был у начала склона долины.
{134} Пейзаж казался спокойным, широким, открытым, везде виднелись виноградники, фруктовые сады, возделанные поля и огороды.
- Ключ у меня, - заметил Савелий, - мне удалось его получить у нотариуса. Но в том, что предстоят трудности, сомнений нет. Племянница наверно опротестует завещание. Теперь, самое главное, въехать.
Они пошли дальше. Но вскоре Асунта потребовала отдыха.
- Дорога прямая, - сказал Савелий, - и ты видишь как идти.
Я отправляюсь вперед.
Ее охватило беспокойство. Если он первый придет в домик, то откроет чемоданы, начнет раскладывать вещи и обнаружит конверт. А конверта ему видеть не следует, ему нельзя увидеть конверта! Ни в коем случае конверт не должен попасть в его руки!
Ее теперь было царство, а не его, в особенности в связи с "переменой". Да и не молчал ли Савелий, после стычки с Ламблэ, о рукописях? И теперь, увидав домик, где он, по воле Варли, должен был посвятить себя работе над ними, он ни словом о них не обмолвился.
И вдруг найдет конверт?
"В сущности, - подумала она, - в домике будет две области: его и моя. И моя, не его область, настоящая. В ней будет продолжаться Царство".
- Я не хочу, чтобы ты шел вперед, не хочу оставаться на дороге, хочу, чтобы мы вместе вошли в домик.
- Вздор. Я затоплю плиту.
- Я не хочу тут оставаться.
- Почему? Мы теряем из-за этого время.
- Я не хочу тут оставаться.
- Но ты ведь видишь, что теперь не так далеко. Видишь крышу, два окна, каменную стену. Ошибиться невозможно.
- Я не хочу тут оставаться.
Он посмотрел на нее с раздражением, потом скинул с плеча чемоданы и, вынув из кармана пачку папирос, закурил.
- Ты теперь куришь? - удивилась она.
- Начал курить сегодня утром и буду курить сколько захочу. После десятиминутного отдыха Асунта заявила, что может идти дальше. Но вскоре она снова устала, и снова пришлось остановиться. Так повторилось еще несколько раз. Когда, наконец, они проникли во дворик домика, Асунта была у края сил и Христина плакала. Савелий растворил дверь. Пахнуло сыроватым и прохладным воздухом и, так как ставни были закрыты, к неприятному этому дыханию присоединилась полутьма. В кухне были плита, каменный судомойный стол, стулья, полки, на которых стояла запыленная и непривлекательная посуда.
- Давно бы уже затопил, - пробурчал Савелий, недовольно. Распахнув ставни, они обошли комнаты с низкими потолками, с цементным полом. Обстановка была примитивной. На всем лежал слой {135} пыли и все казалось отсыревшим. В окна виднелся окруженный низкой каменной стеной двор, с развесистой сосной посередине, несколькими кипарисами по краям и очень живописная долина. В одной из комнат мебель была лучше и Асунта заключила, что именно в ней надо было бы расположить папки с рукописями, если б они уцелели. Она перенесла в нее чемоданы, сунула тот, в котором был конверт, под кровать, достала простыни, постелила и уложила Христину. Потом, преодолев усталость и неохоту, навела некоторый порядок, вытерла кое-где пыль, подмела. Из кухни донесся шум, запахло дымом и Асунта сказала себе, что предстоит первый завтрак, который положит начало жизни с глазу на глаз с нелюбимым мужем, в неприветливом доме, где ни она, ни он никогда не станут ничего хорошенько устраивать, где все останется, если не враждебным, то безразличным.
- Я забыл купить соль, - сказал Савелий. - Пойду попросить немного у итальянца.
- У итальянца?
Это наш сосед. Каменщик. Его зовут Биамафта. Вероятно, я буду с ним работать, он согласен взять меня помощником на постройках.
Савелий ушел. Асунта осмотрела посуду, поправила огонь в плите и принялась чистить картофель. Но все у нее валилось из рук. Плита дымила, и она от этого раздражалась. Решив, что Савелий, вернувшись, займется готовкой, она прошла в свою комнату и стала искать, куда бы спрятать конверт. По счастью был шкаф с выдвижным ящиком внизу, куда она и положила конверт, прикрыв его бумагой и бельем. Ящик она заперла на ключ, спрятала его в сумочку и вышла во двор. Несильный ветерок слегка качал ветви сосны и кипарисов, что расположило ее к мечтательности. Через низкую каменную стану она увидала шедшего вдоль дороги Савелия. Асунту немного удивил контраст между его нескладной фигурой и решительностью его походки.
"Был он мечтателем и "философом", - подумала она, - а теперь, кажется, почувствовал под ногами твердую почву".
Обернувшись, она с вниманием осмотрела дом.
- Что он тут стал бы делать с папками и рукописями? - спросила она себя. - Выдумки? Сны наяву? Ханы Рунки, Зевесы, котловины с бабочками? Все это пропало не потому, что пропали рукописи, а потому, что Варли умер. В ту самую минуту пропало, как он умер. Единственное, что уцелело, это мальчик-проводник. Но он во мне, он не выдумка, не писательское воображение, не хитрость рассказчика, он реальность.
И в который раз она припомнила первую ночь в квартире Варли, когда, полусонная, она была под властью недосказанной сказки, и в который раз подумала об обмане, почти от нее не зависавшем, самостоятельно возникшем, странно связавшем и ее, и Савелия и, казалось ей, того, другого и даже самого, еще не родившегося, ребенка.
{136} Потом она восстановила в памяти все, что было в утаенной рукописи, - в которой нехватало заключения, - о "перемене" в Савелии, о его раздражении, о его грубости. Несколько удивленная, почти испуганная новым оборотом своих мыслей, она снова взглянула на дорогу и увидала мужа входящим к Биамафта. Увидала она и маленькое белое облако над холмом и ей легко было допустить, что оно приостановилось как раз над пещерой-часовней. Подумала, что до могилы Варли не далеко и что он поручил Савелию найти конец сказки. "Как его найти? - спросила она себя. - Где, в чем? Ведь Ларисса, которую мальчик-проводник довел до пещеры-часовни, не умерла в тот же день, как должны умирать все, кому встретился мальчик. Может быть кто-нибудь другой за нее умер и Савелию как раз про это и надо было написать? Только рукопись у меня и он этого не знает. Не знает даже, что рукопись уцелела, и не догадывается, что не ему, а мне предстоит искать конец сказки".
Она вышла за ограду и побрела вдоль нее с наружной стороны. Скромные полевые цветочки пестрели тут и там и она, сделав небольшой букетик, подумала, что при случай отнесет его на могилу Марка Варли; но тотчас же упрекнула себя в сентиментальности, бросила букетик и, с внезапным раздражением, пробормотала:
- Я не встретила ни мальчика-проводника, ни его собачки, я даже не могла их встретить. Меня тут не было!
Кругом природа развертывала свои холсты и гравюры, свои гуаши и акварели, свои литографии и офсеты, но она на все это почти не смотрела. А потом ей больше не хотелось вообще ни на что смотреть.