Затем к нашим траншеям пошла еще одна группа русских, похоже, пьяных. Потом появились новые группы, и вскоре они оказались довольно близко. Унтер-штурмфюрер приказал стрелять, когда они подойдут на 20 метров. Пулеметы буквально разрывали из на куски, крики и стоны раненых долетали со стороны холма. Они все были уничтожены. Стрельба продолжалась около 30 минут, так как многие русские начали отстреливаться, и немецким пехотинцам пришлось уничтожать их.
Я только подумал: «Вот так дерется пехота. И ты мог сюда попасть». Несколько человек пошли проверить тела, и я услышал новые выстрелы. Я решил, что они добивают раненых. Затем убийства закончились, и они уселись завтракать. Я подумал, что эти эсэсовцы совершенно бесчувственные, их ничто не может смутить. Позднее, в советских лагерях, эсэсовцы и парашютисты показали себя самыми стойкими. У них был совсем иной склад ума. Я решил, что эти бои на земле создали совершенно новый тип человека.
Я спросил командира, который имел чин оберштурмфюрера – он имел Рыцарский крест, нагрудный знак «За ближний бой», знак «За ранение», – зачем они убивают раненых, ведь это нарушение Женевской конвенции. Мы в воздухе никогда так не поступаем, а с пленными обращаемся, как с гостями.
Он посмотрел прямо на меня и ответил: «Вы можете позволить себе эту роскошь. Нам придется их кормить, охранять, перевозить в тыл, и все это подвергает моих солдат риску. Русские убивают своих пленных. Мы разведывательный взвод. Мы собираем информацию. Мы видели, что именно они делают с нашими, кто попал к ним в плен. Тебе повезло, что ты выжил. Перекуси. Мы выходим перед рассветом. Мы слишком нашумели». Я все понял в этот момент. Мне стало жаль, что мы все-таки вынуждены убивать, и это все еще является частью нашего существования. Я не мог осуждать этих людей. Они ненавидели врага. У меня такого чувства не было, но их война отличалась от моей. Я научился ненавидеть позднее и справляться с этой ненавистью своим собственным способом.
Наконец после двухчасового перехода, примерно в 06.00, мы прибыли на командный пункт роты СС в районе Донца. Командир, очень серьезный гауптштурмфюрер, который имел те же самые награды, связался с Храбаком по полевому телефону. Он описал меня и назвал мое имя. Для надежности они спросили, как зовут моего механика, я ответил, что его зовут Биммель, и все было улажено. За мной прислали машину, и после трех дней странствий меня встретил Крупи, который только что вернулся из госпиталя после очередного ранения. Я услышал, что натворил Биммель, и был очень встревожен. Но на следующий день Биммель вернулся, и мы встретились. После этого мы отпраздновали «второе рождение». Это был маленький праздник в честь пилота, который выжил в ситуации, где проще было погибнуть. Нам обоим это грозило.
К 29 октября 1943 года на моем счету было 148 побед. Я считал, что меня не спешат награждать Рыцарским крестом. Было много летчиков, которые добились более чем 50 побед, но не получили Рыцарский крест, что я считал несправедливым. Я также считаю, что пилоты, одержавшие более 200 побед, такие как Ралль, Баркгорн, Отто Киттель, Гейнц Бэр, Вальтер Шук и Эрих Рудоррфер, не получили высшей награды – Бриллиантов. Они заслужили их потому, что Галланд, Вернер Мёльдерс, Ханс-Иоахим Марсель имели меньше побед. Следует сказать, что русские в большинстве случаев знали нас по именам. Мы тоже знали многих их пилотов. Я знал Кожедуба, Покрышкина, Морозова, Литвяк и других. Я полагаю, что Литвяк была сбита в бою, в котором участвовали мы с Баркгорном. Дата соответствует, и место тоже.
Я получил сообщение, что меня представили к Дубовым Листьям, как Крупи и Йоханнеса Визе. Все дальнейшее было странным. Прежде всего, мы надрались. Мы полетели на Ju-52 в Пруссию, а из-за плохой погоды далее поехали поездом. Герд Баркгорн, Вальтер Крупински, Йоханнес Визе и я прибыли в Берхтесгаден. Все, кроме Герда, получали Дубовые Листья, а он – Мечи. Когда мы добрались до места, то попытались протрезветь. Потом Вальтер говорил, что нам приходилось поддерживать друг друга. Честно говоря, я помню все это отрывочно.
Мы пили коньяк и шампанское – смертоносная комбинация, если перед этим ты пару дней не ел. Первым, кого мы встретили возле поезда, был адъютант Гитлера от люфтваффе майор фон Белов. Я думаю, он был потрясен нашим состоянием. Мы должны были встретиться с Гитлером через пару часов, но едва держались на ногах. Это происходило в марте 1944 года, и в горах еще лежало много снега, хотя, несмотря на это, было уже довольно тепло. Мы только что покинули Украину. Я не мог найти свою фуражку, и перед глазами все плыло из-за коньяка. Поэтому я схватил какую-то фуражку с вешалки и нацепил ее, хотя она оказалась велика. Я даже понял, что это не моя.