В середине апреля туда заявился Галланд, который сманил Баркгорна в свою JV-44 и предложил опробовать в полете реактивный Ме-262. Он был вынужден фактически без всякой подготовки вступить в бой. Однако 19 апреля во время второго полета на Ме-262 у него отказала правая турбина – хроническая болезнь ненадежных двигателей Ме-262. Пилот был вынужден отказаться от атаки американских бомбардировщиков и уходить, однако за ним погнался Р-51 «Мустанг». Баркгорн не стал пытаться дотянуть до аэродрома, а посадил свой самолет на лесную просеку. Перед посадкой он открыл фонарь, чтобы как можно быстрее покинуть кабину – американские летчики имели привычку расстреливать пилотов реактивных самолетов. Однако фонарь самопроизвольно закрылся, едва не сломав Баркгорну шею. В результате он снова попал в госпиталь. 4 мая он был взят в плен американцами на аэродроме Зальцбург-Максглан.
Всего Герд Баркгорн совершил 1104 боевых вылета, из которых примерно 500 пришлись на штурмовку наземных целей. Он сбил 301 самолет, 250 из которых были истребителями.
Об этом старались не думать
Адольф Дикфельд (1072 вылета, 151 победа)
«Все мы прекрасно понимали, что это лишь вопрос времени, когда нас собьет Иван. Либо это произойдет в воздушном бою, либо это сделают зенитки во время штурмовки с малой высоты, либо вообще русская пехота из своих пулеметов. Статистика это доказала. Однако никто не желал думать, что произойдет в этом случае. Чем больше вылетов ты совершал, тем ближе становился роковой день. Русские листовки, которые сыпались с небес, обещали рабочим и крестьянам настоящий рай в плену, но мы сильно сомневались в этом. В этот день я вылетел в составе пары «Фокке-Вульфов», моим ведомым был Рейтер. Мы взлетели ровно в 05.00 и быстро исчезли в утреннем тумане. Нашей задачей была свободная охота, то есть мы могли атаковать любой самолет, который заметим. Чаще всего вражеские самолеты встречались на малой высоте и лишь изредка высоко в небе. Мы пересекли линию фронта через несколько минут. Внизу шла дуэль между тяжелой артиллерией русских и немцев. Я ясно видел разрывы снарядов на советских позициях. Их пехоте приходилось прятаться, где только можно. Я мог различить наших солдат в траншеях, которые были вырыты строго по линейке в добром старом прусском стиле. Под нами до самого горизонта тянулись бесконечные посевы. Мы летели вдоль дороги, по которой к фронту двигались колонны русских грузовиков, защищенные зенитками. За машинами тянулось огромное облако желтой пыли. Судя по всему, они везли боеприпасы. Я решил сделать один заход, обстреляв их, и повернул в направлении дороги. К нам устремились сверкающие трассы, и я решил прервать атаку. Я не желал быть сбитым, не позавтракав. Рейтер держался слева от меня. Внезапно он крикнул: «МиГи!»
В следующее мгновение на мой фюзеляж и крылья обрушился шквал пуль. Через секунду мимо проскочил МиГ. Я не мог рисковать уйти полупереворотом и пикированием, так как высота была слишком мала. Вместо этого я резко ушел в сторону, и следующая очередь пролетела далеко в стороне. Я просил Рейтера: «Где они?»
Ответа не было. МиГ ушел вверх в сторону солнца, вероятно, готовя новую атаку. Я снова вызвал Рейтера и не услышал ответа. Похоже, мой мотор не был поврежден, потому что когда я дал полный газ, он послушно ответил. Не оставалось ничего иного, кроме как возвращаться домой. Я гадал, куда пропал Рейтер, когда он пристроился сбоку. В его фюзеляже была видна огромная дыра, и, судя по всему, рация была разбита. Он помахал мне рукой. На всякий случай я заложил крутой вираж вправо, чтобы найти Ивана, однако небо было пустым. Было бы очень глупо болтаться в столь опасном месте. Я вел себя, как зеленый новичок! Хорошо еще, что повреждения у Рейтера оказались не слишком серьезными. Мы все еще находились на вражеской территории в 15 километрах от линии фронта. И мы пошлепали домой. Температура масла вызвала у меня опасения, стрелка почти ушла в красный сектор. «Держись, держись. Не заставляй меня дергаться!» – умолял я. Рейтер все еще был со мной. Неожиданно что-то грохнуло, черный дым повалил в кабину, и пропеллер замер. Я летел на высоте всего 100 метров, подо мной было огромное кукурузное поле. Я выпустил закрылки и увидел справа русскую колонну, после чего бросил самолет на зеленое поле. Посадка на брюхо прошла гладко. Стебли кукурузы отлетали вправо и влево, затем все смолкло. Из мотора валил черный дым, а из радиатора валил пар. Рейтер кружил вверху. Выпрыгнув из кабины, я показал ему, что у меня все в порядке, и махнул рукой в сторону дома. Затем он пропал из вида. Самым важным теперь было убраться подальше от дороги. Русские наверняка видели, как я садился. До дороги было всего 100 метров, и мне требовалось как можно скорее и как можно дальше убежать от самолета. Я помчался прочь между высокими стеблями, а потом повернул на восток, в глубь вражеской территории. Я решил, что уж там меня искать не будут, предположив, что я направлюсь домой самым коротким путем. Я посмотрел на часы, было чуть больше 06.00. Впереди у меня был целый день. «Что он мне принесет?» – спросил я сам себя. Затем я вспомнил, что у меня в куртке лежит компас. Я крепко сжал его в ладони, словно драгоценный камень. С компасом я смогу следовать правильным курсом, скрываясь днем и постаравшись выйти к линии фронта ночью. Любой другой способ был обречен на неудачу. Я услышал винтовочную стрельбу. Пули свистели среди стеблей. Они искали меня! Мое сердце подскочило к горлу, и я покрылся потом. Мои меховые сапоги мешали бежать, поэтому я снял их и повесил на шею. Мой пистолет успокаивающе болтался в кармане. При необходимости я мог отстреливать и приберечь последнюю пулю для себя. Неподалеку слышались голоса русских, поэтому мне пришлось бежать дальше. Но затем силы оставили меня. Я просто выдохся и упал на землю. Я позволил себе короткую передышку. Не знаю, сколько я там пролежал, но вскоре я поднялся на ноги и опять побежал на восток, подальше от русских, голоса которых больше не были слышны. Затем я натолкнулся на ручеек прямо посреди поля. Я жадно глотал холодную воду и с трудом остановился. Совершенно измученный, я уснул прямо там, где лежал. Когда я проснулся, солнце уже висело низко над горизонтом. Часы показывали 17.00. Я промок насквозь и замерз. Мне требовалось как можно скорее выбраться с кукурузного поля, если я хотел этой же ночью перейти через линию фронта. Я был убежден, что смогу сделать это только ночью. Двигаясь по компасу, я вскоре подошел к краю поля. Открывшееся передо мной зрелище заставило кровь застыть в жилах. Буквально в пяти метрах прямо передо мной окапывался русский пехотный взвод! Однако они так были поглощены своим занятием, что меня никто не заметил. Мое сердце бешено стучало. Я немедленно нырнул обратно в кукурузу. Стало понятно, что с этого момента мне следует идти на запад. Вскоре стемнело. Я покинул укрытие, натянул свои меховые сапоги и отправился в путь, следуя за стрелкой компаса. Слева вспыхнула ожесточенная артиллерийская стрельба, которая вскоре стихла. Непонятно. Я поднялся на холм, спустился с него и оказался перед широкой рекой, которая медленно текла на юг, поблескивая в лунном свете. Мне придется переправляться, это понятно. Я снял куртку и сапоги, повесил их на шею и вошел в воду. Течение было сильным, но я сумел незаметно переплыть на другой берег. Там я рухнул от утомления, мои ноги просто отказывались идти дальше. Хуже того, я начал дрожать от холода, пристукивая зубами. Светящиеся цифры на циферблате часов показали 21.00. Сколько мне еще идти до линии фронта? Я заполз в небольшую ложбину и уснул. Ночной холод разбудил меня. Я поднялся и поплелся дальше. Передо мной появилось еще одно кукурузное поле, которое я пересек, пригибаясь. Я выбросил куртку и сапоги, которые намокли и стали чертовски тяжелыми. Внезапно меня ударили по затылку, и я потерял сознание. Когда я очнулся, то услышал немецкую речь. Молодой пехотный лейтенант наклонился надо мной, мое мокрое удостоверение личности было у него в руке. «Парень, тебе повезло. Мы едва не пристрелили тебя, решив, что ты Иван. Откуда ты, черт побери, пришел?»