Из моей тысячи с лишним вылетов я могу достаточно четко вспомнить лишь несколько встреч с русскими пилотами. Наиболее яркими в памяти остаются бои с гвардейцами. На юге мы обычно летали большими группами. Мы держали в воздухе до 50 Ме-109 из двух групп, чтобы перехватывать русские бомбардировщики, пытавшиеся атаковать наши войска. Мы столкнулись с соединением из примерно 20 бомбардировщиков и 50 истребителей. Мы сменили группу FW-190, которые первыми атаковали бомбардировщики. Теперь нашей задачей было атаковать их на обратном пути к базе.
Я повел свою эскадрилью прямо на звено Яков, а чуть позже далеко внизу мы увидели большое число ЛагГГов и Пе-2, направляющиеся на восток. Бой получился просто невероятным. Буквально через пару минут вниз падал десяток вражеских самолетов, по всему небу мелькали парашюты. Я сбил одного, и пилот выпрыгнул, но в него тут же врезался ведомый. Пропеллер разорвал тело на куски, и ведомому тоже пришлось выпрыгивать. Теперь уже мне пришлось отворачивать, чтобы не врезаться в человека, как сделал и Крупински, державшийся слева от меня.
Затем мы увидели, как дымит FW-190, который потом загорелся. Пилот выпрыгнул, и его парашют благополучно открылся. Однако вскоре мимо нас проскочил Як и расстрелял пилота на куски вместе с парашютом. Мы были потрясены. Внезапно я услышал, как Крупински вопит «Сволочь!» и переворотом уходит от меня. Я попытался вызвать его, чтобы восстановить строй, но безуспешно. Я последовал за ним вместе с остальными своими пилотами. Крупи сблизился с Яком и просто взорвал его, похоже, он спятил. Затем он бросился сразу на пять Яков и сбил одного. Баркгорн следовал за ним, прикрывая, и тоже сбил два Яка.
Я услышал, как Хартман кричит, что сбил одного, затем то же самое сообщили Ралль, Штайнхоф, Гриславски, Россман и другие. Все сбили по самолету, но я не мог думать об этом. Наконец мы вышли из боя. Мы не сбили ни одного бомбардировщика, зато уничтожили около 20 вражеских истребителей, потеряв один самолет и одного пилота. Еще 5 самолетов вернулись с серьезными повреждениями. Один пилот FW-190 сумел посадить самолет на брюхо и выпрыгнуть из кабины, пока противник расстреливал машину и пытался пристрелить его самого. Он помчался к немецким солдатам, причем я еще не видел, чтобы кто-то бежал так быстро. Русские солдаты погнались за ним, стреляя. Немцы не стреляли, пока пилот не оказался в безопасности, а потом открыли огонь из пулеметов и сразу срезали около 30 русских, но за ними бежали еще очень многие. По моим прикидкам около ста человек, их было слишком много.
Вскоре обе группы столкнулись, и началась жестокая рукопашная схватка. Я приказал своим летчикам по возможности прикрыть наших солдат и обстреливать противника, когда это можно было сделать. Каждый из нас сделал по одному заходу над самой землей, расстреливая противника. Зрелище было ужасным, но это требовалось сделать. Затем мои пулеметы замолкли, я расстрелял весь боекомплект. Другие летчики по радио доложили, что тоже остались пустыми. Я приказал им продолжать заходы, имитируя атаки. Но затем начал подходить к концу запас топлива. Я приказал всем возвращаться на аэродром. И я почувствовал себя счастливым, потому что не служил в пехоте.
Наконец я приземлился и приказал Крупински доложить о своей победе (Abschuss). Остальные также сели писать отчеты. На аэродроме оказались фон Бонин и Траутлофт, прибывшие утром. Пришел Крупински, и я его облаял. Затем я сказал, что понимаю его чувства. Мы все видели, что случилось. Однако я объяснил, что летчик-истребитель не имеет права терять контроль над своими чувствами, потому что он перестает рассуждать здраво и действовать эффективно. Я похлопал его по плечу, и он извинился за нарушение строя без разрешения. На том все и закончилось.
Воздушные бои вокруг Сталинграда, начавшиеся в сентябре 1942 года, были просто ужасными. Граф стал нашим лучшим пилотом, он получил Дубовые Листья, Мечи и Бриллианты, став первым летчиком, сбившим 200 самолетов. Я видел многие из его побед. Он был очень хорошим и агрессивным пилотом, но не любил маневренные бои, предпочитал бить из засады. То же самое можно было сказать о Крупински и Хартмане, на них походило большинство асов. А вот Баркгорн и Штайнхоф были редкими исключениями, они любили «собачьи свалки».