— Слушай, Клавка, не лезь в чужие дела. У меня работы много, клади трубку.
Щеглова тут же позвонила замполитше. Та позвонила еще кому-то. Все эти разговоры слушала телефонистка на коммутаторе. Она сидела и ерзала на стуле. Ей хотелось быстрее хоть на минутку покинуть коммутатор и убежать в строевую часть. Там писарями работали её подружки. Им-то и хотелось донести эту новость.
Щеглов вызвал к себе заместителя начальника штаба.
— Анатолий Иванович, — начал он, — наряд составлен на завтра?
— Через час будет готов.
— Командир приказал Бурцева в наряд больше не ставить. Жалобу написал, туда, наверх.
— Обнаглел, это первый жалобщик. Ну, коль приказ — не ставить, не будем ставить.
Только вышел зам, как вбежал в кабинет перепуганный начальник связи полка майор Объедков.
— Что случилось? — спросил Щеглов.
— Портфель с секретными документами исчез.
«Вот денек, — подумал Щеглов, — беда не ходит одна». Через час всё в штабе было вверх дном. Во всех кабинетах шла проверка, штаб закрыли и никого не выпускали. Наконец, оперуполномоченный особого отдела напал на след. На подозрении оказался солдат роты связи Петр Богословский. Он утром проверял дизель аварийного электропитания штаба. Дежурный по штабу видел, как он, якобы, выбегал со штаба и под полой нес что-то. Богословский уже больше двух часов был на допросе в кабинете командира полка. После того, как все были опрошены, ситуация стала разъясняться.
Телефонистка Надя, узнав только что подслушанную новость, не находила себе места. Хотела донести эту новость, но оставить коммутатор она не могла. И вдруг, о счастье! На узле появился Богословский, который прибыл проверять аварийный двигатель электропитания.
— Слушай, Петя, садись за коммутатор, а я сбегаю на пять минут в туалет, — сказала она.
Показав ему, как пользоваться штекерами коммутатора, она тут же убежала в строевую часть к подружкам. За обсуждением новости Надя не заметила, как пять минут обернулись двумя часами. В это время звонил командир полка. С перепугу Богословский забыл всю инструкцию, и только отвечал командиру «алло». Командир открыл дверь и крикнул дежурному: «Объедкова ко мне!» Тот работал в это время с секретными документами (составлял радиоданные). Услышав, что его зовет командир полка, бросил портфель с документами на столе и побежал к командиру. Командир предложил ему позвонить. Объедков взял трубку, и на все вопросы в трубке раздавалось «алло». Он выбежал на узел связи, который был в конце штаба. Увидев Богословского за коммутатором, выхватил у него трубку и ударил его по лбу. Трубка треснула пополам, а Богословский, схватившись за голову, выскочил из-за коммутатора. Объедков соединил командира, потом разыскал Надю. Затем отправился к командиру, чтобы оправдаться, мол, девушке надо было в туалет, а солдат оказался неопытным. Он тут же получил десятиминутную взбучку за плохую подготовку солдат. Когда всё закончилось, Обьедков пришел в кабинет. Документов уже не было. Сначала думал, что кто-то пошутил.
Добродушный, огромный детина Богословский в течение уже трех часов стоял в кабинете командира полка. Он смотрел на всех и молчал, моргая голубыми как васильки глазами. И когда Егоров спросил: «Что у тебя за шишка на лбу?», Богословский заплакал. Он рассказал, как получил шишку, как, проходя мимо открытых дверей кабинета Объедкова, увидел портфель с документами, как, засунув их под полу, вышел из штаба. Потом направился к наружному туалету, где по утрам весь полк отправляет естественные надобности, и выбросил портфель в очко туалета.
Наконец всё прояснилось. Богословского отправили на гауптвахту, портфель достали крючком, правда, он издавал весьма неприятный запах. Но все документы были на месте. Объедкову объявили строгий выговор за нарушение режима секретности.
Вечером Бурцев пришел домой. В комнате сидел гость. Его звали Коля, он был командир роты связи, откуда был солдат Богословский. Об этом «ЧП» знал весь полк, поэтому Бурцев не стал ничего спрашивать.
— Коля до тебя спал на этой кровати, я тебе говорил, — сказал Гена. — Видишь, какая везучая, никто не задерживается. Говорят и ты скоро уходишь. Когда свадьба?
Бурцев удивился информированности Гены.
— Ещё не решил.
— Как не решил, если весь полк говорит. Говорят, что ты скоро и папашкой будешь.
Бурцев усмехнулся:
— Что они со свечкой стояли, что ли. Все знают даже то, что и я еще не знаю. Коля сидел печальный.
— Не печалься, Коля, авось всё обойдется, давай лучше выпьем, — сказал Гена.
— Понимаешь, Гена, не во мне дело. Этот негодяй Объедков солдата под статью подвел. Солдат-то золотая душа. Его бы попросили на истребителе подежурить, он бы и там подежурил. Парень безотказный, пахарь, одним словом. Если бы другие условия, он бы этого Объедкова одним ударом в землю загнал, у него кулачищи как моих два. Мне кажется, в неуставнухе во многом офицеры виноваты. Во-первых, все скрывают, а, во-вторых, вот такие «огрызковы» пример подают. Я курсантом был в Киевском училище связи. Помню, пошли мы в гарнизонный караул. Там, на гарнизонной гауптвахте младший лейтенант начальником был. Ума как у воробья, сам после школы, училища не кончал, из «кусков». Он говорил: «Если бы мне лейтенанта дали, я за звездочку готов подметать зубной щеткой Крещатик». А знаешь, как эта сволочь издевалась над «губарями». Помню, январь, мороз стоял сильный. Стены в камерах льдом покрыты. А особо холодная камера Котовского (там Котовский, говорят, в свое время сидел, оттуда и сбежал). Эта камера угловая, там вообще, всегда минус. Провинившихся арестованных сажали туда. Так вот, вечером прогулка арестованных. Во дворе этой гауптвахты квадрат пятьдесят на пятьдесят залит — каток. Перед прогулкой лед поливают водой. Выводит арестованных, ставит на этот квадрат и командует: «Ориентир — березка белая, летом кудрявая — первых двух поощрю». Это значит, что в шапке разрешит спать. «Двух последних наказываю». Это, значит, спать в камере Котовского. «Противник с фронта, по-пластунски вперед». Вот они на животах ползут к заветной березке. Когда уже цель близка, он командует «противник с тыла». И так, на животах, они ползают около часа. Шинелями всю воду вытрут, а потом в мокрых шинелях — в холодные камеры спать. Губари эту экзекуцию называли «джамайка». Потому как это сопровождалось под мелодию Робертино, знаешь, пластинка такая была. Эта сволочь любила, что ли, эту мелодию. И никто его не прибил, говорят, получил лейтенанта. Знал об этом и комендант, и начальник штаба Киевского округа, но никто эту сволочь и пальцем не тронул. А мы сейчас говорим Сталин, Сталин. Это уже при Брежневе. Не было бы Сталина, другого нашли бы вождя. Этих гадов, знаешь, сколько? Им только клич дай, а всё остальное они сами сделают.