— Что они пьют?
— Бормотуху. Заливают флягу водой, кидают ржаной хлеб, сахар и дрожжи. Закрывают флягу крышкой, неделю она прыгает под кроватью, не дает спать, а потом открывают и жрут.
— А когда они на службу ходят?
— Вот как раз ту неделю, когда брага зреет, а всё остальное время в кайфе. Их трое было, да один прошлой зимой уснул на улице, отморозил ноги и руки. Ногу ампутировали, списали «на берег» где-то на гражданке допивает.
В обед Бурцев опять увидел Асю. Он смотрел на неё, и ему хотелось дотронуться до её руки. Но этот назойливый Шилов всё время крутился около неё. Ася кокетничала, шутками отвечала на его приставания. В Бурцеве всё кипело внутри. Он злился на Шилова. «Если бы были разрешены дуэли, — думал он, — я бы вызвал этого юного шутника на дуэль и посмотрел, как бы он шутил тогда». От этой мысли кровь ударила в лицо, лицо покраснело, скулы задергались. Проходя мимо, Ася взглянула на него. Их взгляды встретились, и ей стало вдруг всё ясно — он влюбился и тайно ревнует. Не доев свой обед, Бурцев вышел. На службу он не шёл, а скорее побежал. Он твердил себе, что всё это глупости, что ему нет никакого дела до этого Шилова и Аси. Шилов теперь его подчиненный и он не имеет никакого права вмешиваться в его личную жизнь. На службе, занявшись приемом роты, он понемногу стал отходить. Он представлял себе, как примет роту, как займется обучением солдат. Он не будет спать в служебное время, как его сосед Гена. До осени и итоговой проверки за год оставалось всего два месяца. Конечно, рота была без командира больше, чем полгода. Многое упущено, необходимо много работать, но он будет учить их днем и ночью стрелять, водить технику, бегать кроссы, заниматься на гимнастических снарядах. Он сделает их выносливыми, сильными. Ему поможет в этом Шилов: он только пришел с училища, наверняка, привез новую методику по обучению солдат.
Замечтавшись, Бурцев не заметил, как к нему подошел замполит батальона капитан Варежкин.
— Вы знаете, — начал он, — замполит полка майор Шорников приказал нашему батальону изготовить наглядную агитацию вокруг плаца. Наглядная агитация — это огромные кубы высотой два метра, сваренные с уголка, с четырех сторон обшиты алюминиевыми листами. На этих листах пишут слова: «КПСС», «РЕШЕНИЯ 25 СЪЕЗДА В ЖИЗНЬ», ну и другие лозунги. Таких кубов должно быть двадцать штук. Сами кубы надо вкопать в землю и бетоном залить, чтобы ветром не сдуло.
— А мне, зачем это знать, товарищ капитан? — ответил Бурцев.
— Этот уголок, алюминий и бетон надо заработать на стройке. Тут недалеко электростанцию строят. Замполит полка с прорабом договорился. Он приказал твою роту отправить на месяц на стройку.
— Так я же ещё роту не принял! Надо провести строевой смотр роты, принять технику.
— Ну, и принимайте, а Шилов поедет завтра с людьми на стройку.
— А как же я без механиков-водителей? Необходимо запустить двигатели, проехать хотя бы метров сто.
— Вы уже пять лет, как училище закончили, а всё еще училищные замашки. Я вам передал приказ, вот и выполняйте, — с этими словами Варежкин развернулся и вышел.
— Вот тебе расписание занятий, вот тебе вождение и стрельба, — подумал Бурцев, — а сколько же надо стального уголка, алюминиевого листа, краски, а главное, сколько рот будет оторвано от занятий, если в каждой части по велению дурака из Главного политического управления делают такую чепуху.
Время шло быстро. Месяц пролетел почти незаметно. В столовой Бурцев каждый раз видел Асю. Шилова не было, он приходил со стройки поздно вечером. Пищу возили в солдатских термосах прямо туда. Теперь Бурцев мог спокойно смотреть на Асю. Она это понимала, и как только он приходил, появлялась в зале или выглядывала из поварской.
Наконец рота Бурцева возвратилась с «заработков». Кубы красовались вокруг плаца. Они были раскрашены в красный, синий и зеленые цвета и пахли масляной краской. На каждой стороне куба было написано по два-три слова из мудрых речей Л.И. Брежнева и Министра обороны: «Экономика должна быть экономной», «Всё, что создано народом, должно быть надежно защищено». На одной из граней, обращенных к входу плаца, местный художник рядовой Абрамалиев заканчивал последний штрих. Он подкрашивал лицо солдата в танковом шлеме. Лицо было нарисовано крупным планом, почти на весь щит. Шлем был черным, лицо красным, а глаза синие. Лицо было нарисовано на фоне зеленого танка, который по сравнению с лицом казался игрушечным. Само лицо принадлежало скорее орангутангу, чем человеку. Местные острословы ему сразу дали имя «угроза империализму».
Шорников вышагивал возле куба в приподнятом настроении.