— Другое слово просилось, но да ладно. Короче, твоя Матильда круче, Цыпа! Роднее, что ли. Нежнее, вероятно. Отзывчивее. Вкуснее. Так я продолжу?
Р-р-р-р! Хочу убить. Живот странно дёргает, а правая ступня топочет, отбивая нервный ритм. Почему он такой? Почему такой заносчивый? Почему красивый? Почему болтливый? Почему такой невыносимый? Грубый? Сильный? Наглый? Вредный? Иногда противный? За что я полюбила этого мужчину? За то, что грубо брал меня на кухне? За то, что корчил морду, когда отказывался от полноценного завтрака и цедил, отставив палец, чёрный горький кофе? За то, что был со мною в душе, в ванне, на постели, на песке… Господи! А на стиральной машинке, когда он сзади меня брал.
— … не уверен, что Даша помнит о таком, но я точно запечатлел родинку у неё на внутренней части правого бедра. Внимание — проблема!
— Прекрати! — шиплю.
— Должен ли я, — похоже, он меня не слышит, не чувствует опасности, считает, что это смешно и не содержит компрометирующую искру в транслируемой информации, — рассказать об этом Ярославу?
— Нет! — ещё один толчок в плечо, да только на это мужу всё равно.
— Тихо-тихо, женщина.
— Откуда ты узнал про адвоката и развод? — внезапно задаю вопрос.
— Теперь об этом будем говорить?
— Да.
Он нашел мою коробку: вскрыл её, поднял крышку, заглянул, перебрал, покопался, кое-что узнал. В простой картонке я спрятала всю свою жизнь. Всё, чем живу, за счет чего выживала раньше, о чем мечтаю, к чему стремлюсь, что боготворю, от чего схожу с ума, что мне нравится, что не стоит афишировать, что придерживаю на черный день и на случай непредвиденных обстоятельств, что предпочитаю и… Кого люблю!
— Костя? — повернув к нему голову, рассматриваю гордый профиль.
— Да? — не отвлекаясь от дороги, отвечает.
— Откуда ты узнал… Пожалуйста, это важно!
— Ася, Ася, Ася, — запрокинув голову, заливисто хохочет. — Ты, правда, хочешь знать, как я допёр, что ты торчишь от крохотных цветочков или что желаешь развестись со мной? По всей видимости, «Костенька» уже допёк?
— Торчу? — отворачиваюсь и обращаю взгляд в своё окно.
Степь. Бескрайние просторы. Редкие деревья, тонкая гряда лесополосы, идеальная по исполнению гладь и волнообразно сокращающийся ковыль.
— Я положил их на твой счёт.
— Кого?
— Не кого, а что! Деньги, которые ты хранила в картонной банке. Не доверяешь государственной финансовой системе?
— Про развод… — пытаюсь еще разок начать.
— Если не ошибаюсь, мы всё выяснили. Разводиться не будем. Захочешь уйти, — мгновенно становится серьёзным, стирая с губ улыбку, — придётся объяснять причину. Фразы «я устала», «не хочу», «не моё», «ошиблась» не принимаются. А что касается измены…
— Кто меня такую неумеху возьмёт?
— Что-о-о-о? — Костя бьёт по тормозам, и мы одновременно влетаем носом в лобовое. — Давай-ка, Цыпочка, на выход. Продолжим позже, неугомонная жена…
Ворота! Я помню. Я ведь здесь уже была. В ту ночь, когда моя киста заверещала и заявила о себе, Костя разговаривал с Ярославом, стоящим на пороге этого… Этого… Господи, чего?
— Добро пожаловать, — ко мне обращается невысокая улыбчивая женщина. — Я Даша, а Вы Ася?
— Угу, — рассматриваю огромный двор и, как назло, не нахожу ни одного изъяна в здешней обстановке. — Сколько у вас цветов!
Почти ботанический сад! Ишь, как богачи живут.
— Мама с тётей постарались. В этом месте всегда были здоровые клумбы. Мы тут в детстве играли, расстилая подстилки, давили тряпкой залитые под корень хризантемы, мяли мальвы, нещадно ломали космею и протыкали задницы острыми шипами диких роз. Ох, через что мы тут только не прошли! Сюда-сюда…
Мы тоже… Вернее, в детском доме я аналогичным образом играла, воображая красивую жизнь, сочиняла сказку, давала имена спичкам, пронзающим большой цветок, например, пион или ромашку.
— … Устраивали в этих бурьянах магазинчики с лепестковой одеждой и возводили дома для кукол с пластиковой грудью и на высоких каблуках. Псина только жутко досаждала, — внезапно переходит на странный шёпот. — Ссал уродец, помечая территорию. Всё бы ничего, когда он задирал лапу над Костей, но, когда надо мной или Ксю-Ксю… Ксю — это моя младшая сестра. Короче, местный кобель берегов вообще не видел. Пользовался своим заслуженным званием — аж целый поводырь, понимаешь ли, слепого человека. Такой гордый был, прям, как старший Красов. Недаром говорят, что каждая собака похожа на своего хозяина. За это, между прочим, этот «шарик» и пострадал. Смелее, Ася. Вы…
— Угу. Пострадал?
— Ему сделали чик-чик, — она показывает характерный жест, сводя и разводя средний и указательный палец на своей правой руке, — а он, бедняга, не вынес позора. Прыгнул со скалы и не выгреб. Покинул бренный мир раб божий Пират! Никто не плакал, кроме Нии. Это…
Я знаю, знаю, знаю. Не стоит повторять.
— Это Ваша двоюродная сестра.
— Вот именно. Наша цыпа — уникальной души человек.
— Цыпа?
— Она кудахчет и стрекочет со скоростью света. Мы для нее курицы, а она для нас цыпа. Это сестринская специфическая любовь. Тосю нельзя не любить. Такой, знаете, до смерти ребёнок, но не без способностей и с пикантными чертами непростого характера. Вам нужно с ней познакомиться. Мы, Ася, неплохие люди. Не знаю, что там наболтал Костик, но ни одна из нас, включая его бывшую, не причинили никому зла. Скорее, нас били, а мы молчали. Итак…
— Пират утонул? — убеждена, что у меня сейчас на лоб вылезли глаза. — Он же умел плавать. Это же собака…
— Я шучу. Без хозяйства Пират долго прожил, даже отрастил брюхо, заработал сахарный диабет, замучил почки и умер в очень преклонном возрасте. Если не ошибаюсь, ему было то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет. Послужил и убежал на радугу. Вы, что, плачете?
Развязало, видимо. Не могу остановиться, как ни стараюсь. Была вынуждена сообщить об этом своему врачу, а он, загадочно улыбнувшись, объяснил мою эмоциональность гормональным всплеском, прописал успокоительные и по-отечески погладил по спине при выписке:
«Ася, всё будет хорошо. Муж позаботится о Вас».
Как говорится:
«Спасибо и на этом!».
Костя с Тимошей на груди шагает рядом с Ярославом впереди нас, а мы за ними с этой Дашей специально, что ли, отстаем.
— Идемте-ка туда, — она обхватывает мою кисть и тянет за собой. Не настаивает, не принуждает, просто направляет. — Ася, не бойтесь. Я не кусаюсь.
— Я Вас не боюсь. Спасибо, что пригласили. Мы не обременяем? Это неудобно. Вы так любезны.
— Сегодня уезжаем — вот прям сейчас. Задержались, потому что ждали вас. Я хотела познакомиться и рассказать, что к чему. Мы в скором времени покинем эту дачу, а Вы останетесь с красавчиком наедине. Без проблем и никаких забот и, уж тем более, неудобств. Здесь хорошо?
Красавчик? А вопросов становится всё больше. Пожалуй, с этого и начнём.
— Почему красавчик? — спрашиваю, бухтя себе под нос. — Да, здесь великолепно.
— А разве нет? — подмигнув, не скрывая хитрецы и кокетливого взгляда, лукаво отвечает. — Хорош же? — кивком как будто задевает мужские спины. — Вам повезло, Ася, да и ему тоже. Костя заслуживает на крепкую семью и своего ребёнка. Незачем усыновлять, если можешь самостоятельно родить. Вы со мной согласны?
— Нет.
— … — всем видом она показывает непонимание, поддержки ищет, пытается обратит моё сознание. Эта женщина считает, что детский дом, сиротский приют, комната малютки — по умолчанию низший сорт?
— У меня нет родителей, Даша, — тихо говорю. — Я отказник, брошенный на рынке новорожденный ребёнок. Там меня нашли в коробке. Я думала, что Костя рассказал Вам.
— Извините, я не знала. Нет. Хочу заметить, что Красов не особо и болтлив. Он не посвятил нас в Вашу историю. Но моя реплика не относилась к деткам, оставшимся без попечения родителей. Поверьте, я прекрасно знаю, понимаю, о чём говорю. То, что я сказала, касалось ситуации, в которую случайно угодил Костя. У Юли есть старший сын, которого Красов хотел усыновить и дать впоследствии мальчишке крутые привилегии. Господи, неважно, — тяжело вздыхает. — Прошу меня простить… Ася?