— Прости, — мотаю головой, расплёскивая слёзы по его футболке.
— Всё будет хорошо, — прижимает крепче, запустив ладонь мне в волосы, расчесывает кожу, нажимая пальцами на ритмично пульсирующие внутренние точки.
— Угу, — пищу и прячусь на его груди.
Я догадывалась. Что-то понимала. Немного знала, потому что ощущала пустоту. Меня разрезали, искусно выпотрошили, забрали маленькую часть. Меня лишили возможного материнства, при этом спасли и сохранили жизнь. Какой ценой я обрела покой и свободу от того, что у меня украли? Глупая, глупая, глупая! Меня ведь неоднократно предупреждали. Почему я не послушала, почему не доверилась, почему бегала и укрывалась, почему относилась наплевательски? Почему, почему, почему?
— Костя?
— Да?
— Я тебя люблю, — обнимаю почему-то подрагивающие мужские плечи, обмякаю, висну на мужчине и задираю голову. — Очень, Костенька. Слышишь?
— Да, — он смотрит мне в глаза, в которых, видимо, читает про то, как сильно я страдаю от того, что мой любимый муж не отвечает…
«Он меня не любит, Даша» — ревела на её плече, пока она водила своей ладонью по моей спине.
«С чего ты взяла?» — Горовая отвечала.
«Я случайная девица, которая с ним легла и забеременела. Он ни разу не сказал, что…».
«Хочешь, чтобы лепетал о том, что жить без тебя не может? Так это будет ложь, Ася. Разве в этом любовь заключается?» — оттянув меня, тогда спросила Даша.
«Я мечтаю лишь о том, что он признается только в этом. Понимаешь? Жду, что вот сегодня, что вот сейчас, что… Вот-вот, вот-вот! А Костя просто слушает и не отвечает. Я думаю, что он всё ещё мечтает о твоей сестре…».
«Нет, Ася! О ней не думает. Даже не сомневайся» — заверила меня она. — «Посмотри в его глаза, Ася. У мужчин там всё написано. Потемневший, бешеный — это страсть, похоть, жажда обладать. Мягкий и расслабленный — ему нормально, всё пучком, жиреет, наслаждаясь. Пытливый, уверенный, ищущий, иногда пронизывающий, манящий и горящий, но не строптивый — он влюблён в тебя! Муж научил, если что. Проверенный способ. По крайней мере, Горовой сейчас для меня как на ладони. Знаешь, как товарищ жутко бесится, когда я начинаю искать в его глазах немое подтверждение тому, о чем без доказательств знаю?» — она поцеловала меня в щёку и вытерла очередную крупную слезу, норовящую упасть на грудь…
Муж напирает на меня, придавливает настырно, но всё же мягко, направляя нас к глухой стене.
— Стой спокойно, — командует и, прислонив спиной к каменной панели, внезапно отпускает.
Отходит, сделав несколько шагов назад. Убирая руки и расправляя плечи, Костя поднимает голову, затем встречается со мной глазами — муж раздевает, руками не касаясь.
— Это наше место, Цыпа! — исподлобья неожиданно мне сообщает.
— Наше?
— Там, где всё произошло. Там, где исток. Там, где истинное начало. Там, где прозвучал щелчок. Там, где были только двое!
— Что? — а я действительно не понимаю, о чем он говорит.
— Всё! Это здесь, Цыплёнок. Наше, чёрт подери. Наше место! — он громко хмыкает, но шёпотом внезапно добавляет. — Сука, кто бы мог подумать. Грёбаный отцовский дом, заброшенный слепой маяк. Ася?
— Да?
— Разве ты не чувствуешь? Не видишь? Не понимаешь?
Нет, ничего не вижу. Но он считает, видимо, иначе. Что-то изменилось? Костя снова возвращается, подходит и, схватив мои запястья, обездвиживает возле стены. Не отводя глаза, он начинает приседать, и наконец, становится передо мной на колени.
— Что ты делаешь? — еле двигаю губами. — Прекрати. Это… Как-то… Не надо. Встань!
— Узнаешь, Цыпа, — хрипит, комкая в руках подол моей ночной сорочки.
— Ты… Господи… — похоже, до меня дошло.
— Будет хорошо, жена, — он улыбается, рассматривая мой обнаженный низ, облизывает губы и выставляет свой язык.
В его глазах сейчас сверкают однозначно похоть, страсть и бешеная жажда обладать. Ну что ж, пусть будет. Пусть будет секс, раз о любви речи в нашей жизни нет.
— Привет-привет! — кончик теплого и влажного языка щекочет кожу на лобке, а затем неспешно пробирается немного дальше и однозначно ниже.
«Пусть будет так!» — прогнувшись в пояснице, поднимаю ногу, устанавливая на его плечо голую ступню. — «Л-ю-б-л-ю!».
Глава 27
Мужики не стонут!
Отзывчивая… Ещё и как!
Нежная… Очень-очень. Даже страшно, а если — вдруг? Вдруг сломаю?
Робкая, милая, послушная и мягкая… А какая сладка-а-а-а-я…
«Ну и рожа у тебя, Костян. Поплыл? Расклеился? Поддался? Откинулся? Поднял кверху лапки? Да ты лопух! А всего-то полизал у Аськи между ног» — глупо скалюсь, пока таращусь на своё зеркальное отражение в ванной комнате, мусоля на повторе впечатления от того, что только вот случилось между нами. — «Маловато! Хочу, хочу… Хочу её — хочу немного больше и ещё!».
Схватив себя за шиворот, лениво стягиваю через голову футболку, подмигиваю и слащаво растекаюсь, растаскивая глупо губы.
«Тук-тук» — «добрый вечер» говорит Фролов.
«Не вовремя, Саша» — отвечаю одним пальцем, пока вторым цепляю резинку спортивных штанов. — «Оставим важную работу на потом».
Скажем, на неопределённый срок? Надеюсь, Сашенька согласен?
«Что делаешь?» — настаивает на интерактивном трёпе друг.
«В душ иду» — откинув тряпки в сторону, отвечаю всё тем же пальцем. — «Спокойной ночи. Я отключаю телефон» — на всякий случай сообщаю.
«Что насчёт незваных гостей, босс?» — я подвисаю на вопросе, обдумывая свой ответ, а Сашка нагло продолжает. — «Знаешь, чем занят Юрьев?».
«Понятия не имею» — и, если честно, всё равно, совершенно, твою мать, не интересует. — «Схватись за сиську, Фрол, и отвали!».
Буквально сразу в ответ мне прилетает весьма пикантное, скажем так, фото Ромки. Доводит! Доводит Ольгу! Вот козёл.
«Что ты хочешь?» — уткнувшись лбом в стекло, строчу. — «Вызвать на профсоюзное собрание? Строгий выговор? Предупреждение? Товарищеский суд?».
«Это в рамках правового информирования, босс» — теперь пространно заключает. — «Быть беде, Котян. Такое Ольга точно не простит и не забудет. Ромыч стопроцентно рожей не отделается. А посему, есть предложение…».
— Внимательно! — отвечая на звонок, рычу, при этом сильно убавляю звук.
— Приедем в гости, устроим Юрьевым примирение. Пусть пособачатся на природе, но под надзором. Счастье заразно, Костя. Чем лысый чёрт не шутит! Вдруг Оленька захочет ещё один шанс глупенькому дать. Посмотрят на тебя и Асю и вспомнят, что когда-то было между ними.
— Саша, хватит!
А что, собственно говоря, между нами? Пока есть только сын, стабильная кровать, моя работа и семья?
— Я вот не пойму, чего теперь душегубу не хватает? — пространно продолжает говорить писюша. — Развод отменился, любимая жена с недавних пор ночует на рабочем месте, карьерно подросла — с твоей подачи, милый друг; никуда, насколько нам известно, не ходит, смотрит кротко, даже привела себя в порядок, алкоголь на дух не переносит, воздыхателей держит на металлическом строгаче, голос ни на кого не повышает, курит, правда, шельма, как сапожник, повадилась наше место посещать, а нам теперь нигде не уединиться, Котя. Я даже яйца не могу почесать спокойно, чтобы случайно не нарваться на её язвительную морду. Хороша, конечно, но больной «привет», увы, никуда не делся. Не помог психолог, там только резать, не дожидаясь рецидива, — со смешком весьма развёрнуто мне отвечает и тут же уточняет. — А как у вас там погодка, детки? Штормит или всё в порядке — штиль, безветрие и скука? Котя?
— Нет, — мгновенно отрезаю. — Спокойной ночи, — ещё раз повторяю.
— Нет? Ты хоть понял, что я сказал.
— Нет, — твёрдо, но пока ещё любезно.
А я не понял, если честно, что теперь неясно?
— День рождения фирмы, Костя, ты просрал, сославшись на врио Оли. Хочу тебе напомнить, что…
— Нет.
«Нет» — я всё сказал!
— Финансово с причастными к нашей вакханалии, разумеется, я законно и эффектно разобрался, а вот с приближёнными к кормушке ты, дорогой начальник, поступаешь, во-первых, очень грубо, во-вторых, недальновидно, а в-третьих, подло и очень неучтиво. За такое в высшем обществе, — к которому, по всей видимости, Сашенька себя и причисляет, — садят на ножи.