Жена легко смогла убедить меня в том, что с профессиональным заслуженным педагогом барбосёнку будет хорошо. Видимо, я поплыл и окончательно расклеился, раз позволил ей самостоятельно принимать решения в этом направлении.
— Добрый день, — приветствую поджидающую меня возрастную женщину. — Давно ждёте? — придавливаю носик сыну.
— Здравствуйте, Константин. Нет, только вышли.
— Не дал Вам насладиться интеллектуальным обществом? — улыбаюсь ей и крохе.
— Он сегодня воевал, — она специально супит брови и с таким «ужасным» выражением лица обращается к Тимошке.
— Воевал? — становлюсь как будто бы серьёзным, однако же на самом деле пугаю мальчика, призывая баламутика к порядку.
— Отказался от дневного сна, а вместо отдыха возился с игрушками и ползал туда-сюда. Хватал кубики, Костя.
— Быть ему строителем? — подмигнув ей, говорю.
— Вам лучше знать.
Не буду заклинать:
«Да упаси, Господь!».
Настанет время — самостоятельно решит. Индустриальный колледж? Если я не ошибаюсь, так писала ровным почерком жена.
— Он, по-моему, сегодня спортом занимался.
— Разминался перед плодотворным вечером? Тимофей? — грозно рявкаю, специально повышая голос.
Он обращается ко мне лицом. Лениво тянет губки, формируя ямочки на мягких щечках.
— Ты со мной не кокетничай, барбос. Почему не спал? — выставляю себе на пояс руки, при этом задирая, растягиваю полы пиджака. — Что-то хотел доказать? Зачем боролся со сном? Решил нас поразить? А вечером закатишь нам с мамочкой скандал?
— Ой, это вряд ли! Устанет и отключится. Убеждена, что ему было интересно, Костя. Он так пыхтел, как старичок, потел, стучал ладошкой по коврику. Тимоша так усиленно работал, что растёр коленочки. Я поменяла боди. Запачкал, пока оттачивал мастерство передвижения. Мне кажется, в ближайшие дни, малыш примет вертикальное положение. Встанет на ножки. Полгодика! Пора пробовать. Ползает хорошо.
— Всего шесть, Алина Семёновна, — качаю головой. — Он еще не отработал маневрирование между ножек стульев. Не наблюдается аптекарская точность.
Только шишки цепляет на чугунный лоб. К тому же, я где-то недавно прочитал, что стоять детки начинают в общей сложности месяцев с восьми. До первого топа нам ещё расти и расти.
— Это по правилам, а по имеющимся исходным данным — Тим ищет подходящую опору, чтобы ручками зацепиться и подняться. Неинтересно внизу. Понимаете?
Это я понять могу.
— Я застирала его вещи, но пока не высохло. Денис Вам передаст. Вы не возражаете?
— Нет, конечно. Ничего страшного. А то, что коленки потрепал, так до свадьбы заживёт. Да, детка? А ну-ка, не строй мне миленькие глазки!
Наращивает парень мышечную массу. Ничего тут не поделать. Тимофей полон энергии, потому что рано не встаёт, как следствие, не ходит на проклятую, но приносящую стабильную прибыль работу, не подписывает ненавистные тяжелые контракты, не раздаёт нагоняи обленившимся подрядчикам, в конце концов, не утешает Фрола, который по-чёрному завидует Юрьевскому счастью, и не смотрит с замершим дыханием на кроткую жену.
— Как у Асеньки дела? Я думала, Вы её привезёте. А она… — женщина заглядывает мне за спину.
— Сейчас отправимся за ней. Она пока в больнице, у врача.
— В больнице? — всполошившись, оживает, вытягивает шею, выровняв спину, упирается ладонями в брусья детской лавочки, на которой сидит.
— Это плановая встреча. Всё нормально.
С утра, как мантру, повторяю.
— Господи, я перепугалась. Она здорова?
И на это я надеюсь. А если Цыпа ничего не скажет, то я запросто обо всём смогу прочесть по её ярко-голубым глазам. Навык есть!
— Вы нас простите, но… — с очевидной аккуратностью беру на руки покряхтывающего сына. — Ты хорошо потяжелел, барбос, — немного отстранившись, заглядываю мальчику в лицо. — Набираешь силу? Или много кушаешь? Мало двигаешься, зато работаешь и что-то строишь?
— Аппетит, тьфу-тьфу, — она стучит по дереву, — у сладкого отличный…
Сладкий! Ну уж нет! Так называла сына Юля, того мальчишку, к которому я неожиданно кожей и хребтом прирос. Мой сын — не сладкий, он другой.
— Всего доброго, — придерживая под шейку Тимку, с поклоном говорю.
— Передайте Асеньке привет. Приезжайте в гости!
Позже… Позже… Будем! Обязательно!
Торчу, как прокажённый, у ступенек перед входом в женскую клинику, уткнувшись лбом в рулевое колесо, вращаю обод собственными силами. Телефон молчит и не транслирует какие-либо сообщения. Прикрыв глаза, погружаюсь в дрёму под напевный детский стон, издаваемый сынишкой под музыку, которая раздается из динамиков стереосистемы.
«Наш ковёр — цветочная поляна, наши стены — сосны-великаны…» — поёт спокойный голос, Тимоша подпевает, а я жду ту, которая на выход не спешит и где-то хорошо задерживается.
— Привет, Костенька, — неожиданно прохладная рука касается моего затылка, а мягкие податливые губы трогают осторожно щеку. — Ты спишь? Устал? Привет, барбос!
— Нет, — ворочаюсь, устраиваясь с небольшим комфортом на руле. — Задержалась?
Она размахивает перед моим носом тонкой карточкой и хихикает, прикрывая рот рукой.
— Что это? Рекламный проспект?
— Нет, — подмигивает мне.
— Напрашиваешься?
— Угу.
— Ась…
— Доктор отменил половой покой, — с воровской оглядкой на ребёнка, шепчет мне. — Сегодня можно.
Умру? А похрен! Хотя бы потрахавшийся и удовлетворенный.
— Я сейчас подпрыгну, Цыпа, — жалобно скулю.
— Ты не рад?
Да я её сейчас сожру.
— Поехали домой, — жена наощупь дергает ремень, не глядя вниз, вставляет карабин в замок, и не спуская с меня глаз, одной рукой проглаживает эластичный шлейф. — Костя, почему ты так странно смотришь? Всё хорошо? Нормально себя чувствуешь? — специально наклоняет голову, чтобы встретиться лицом со мной.
— Маршрут иной, — я наконец-то отлипаю от руля, покривившись и размяв суставы, криво улыбаюсь. — Тимофей? — теперь ловлю его глаза, встречаясь с парнем в зеркале. — Ты готов, сынок?
— Костя? — тронув осторожно мою руку, обращается ко мне. — Куда мы?
— Домой!
— На маяк?
— Домой, Ася, домой. Холодно на камнях. Пора и честь знать.
Последнее сказал лишь для проформы. Горовые не взяли денег за постой и за приглашения в их святилище страдающих бессонницей гостей.
— Ремонт закончен, синеглазка. Ленточка протянута и ждёт, когда её разрежут чьи-то ножницы.
— Но, — она озирается по сторонам, как будто ищет чьей-либо поддержки и посильной помощи, — наши вещи… Вещи Тимки… И…
— Ты мне веришь? — придавливаю кнопку запуска. — Есть сомнения в моих словах? Как-то по-другому сообщить, что…
— Я просто не могу поверить, что мы наконец-то будем дома. Вернее, у нас. То есть…
— У нас! У нас!
Она не оговорилась. Дом — наш!
Когда Ася приехала, разместилась и стала жить со мной, то вынужденно пользовалась только современной кухней, двумя жилыми комнатами и служебными помещениями, расположенными на первом этаже, потому как второй был мощно разворочен и изрыт лесами, будто ограждён прогнившим насквозь, довольно редким и убитым в хлам штакетником.
Я не сдержался и ни в чем себе не отказал, когда от меня ушла бывшая жена. Там ведь осталась наша с Юлей спальня и детская комната мальчишки, которого я сыном называл лишь по случайному недоразумению. Мне было тяжело туда входить. В какой-то момент решил снести всё к ебеням. Но с их появлением, с появлением Аси и Тимофея, моя непростая жизнь утратила аффект и приостановила внезапные заплывы против бурного течения. Я вдруг стал довольно трезво рассуждать. И первое, что пришло тогда на ум, это возведение с нулевой отметки игровой просторной комнаты и переоборудование спального места для подвижного ребёнка. Он ведь вынужденно находился там, где ничего к нему не относилось. У барбосёнка не было собственной кровати и свободного пространства. Это был мой первый шаг к возможному преобразованию!