Я что-то вдруг увидел, подробно изучил и рассмотрел, внезапно окрылился непростой идеей и перенес её в компьютер, неторопливо и старательно раскроив проект.
Потом под мой удар попала наша вынужденная с Асей спальня. Насточертело ютиться с ней в сарае, в котором кроме гигантского траходрома и пары прикроватных тумбочек больше ничего не было. Ситуацию выручал, конечно, широкий выход на веранду, а оттуда — прямо в море, но это романтизма в наши отношения не добавляло. Кто ж знал, что жена была больна и каждые проникновение и мои толчки сопровождались адской болью? Она терпела, хотела мне понравиться, изучала плотское искусство, паслась на порносайтах, закачивала научно-популярную литературу, а всего-то надо было обратиться к женскому врачу.
Я вынес этот факт, переименовав рабочий файл и добавив еще одно помещение, в котором, уверен стопроцентно, мы будем счастливы неоднократно.
А на финал её помятая коробка, в которой я нашел небольшие пачки денег, её записки, словно финансовые поручения потомкам, рисунки, на которых жена изобразила то, что считала модным и своевременным для исполнения, если бы у неё было собственное дело в виде небольшого ателье, и засушенные бутончики цветов, которые я дарил ей, завоевывая безграничное доверие и сильную симпатию. Увы, в нарядах я ни черта не понимаю и вряд ли в этом направлении поумнею, поэтому я обратился за советом и, возможно, оплачиваемой помощью к той, с которой якобы когда-то спал. Последнее — записано исключительно с её слов и не соответствует действительности и её желаниям. Так в моё «секретное общество» нежданно влезла Инга.
И как будто всё?
— Костя… — Ася всхлипывает, пока вращается в просторном помещении. — Это… Как? Когда ты всё успел? Я…
Забыл, конечно! После общения с избранницей Фролова я снова изменил проект, добавив место, в котором мы сейчас находимся.
— Это манекен? Господи, настоящий! Стол закройщика? Господи, здесь даже маркеры, линейки, лекало… Я… — жена, как вышедший на нужную дорожку запыхавшийся от жесткой тренировки стайер, принимает низкий старт и мгновенно разгоняется, не теряя зрительный контакт.
Она ко мне бежит, стремительно пересекая, если честно, небольшую по возможным габаритам площадь, подпрыгнув и мощно оттолкнувшись от деревянного настила, обхватив ногами корпус, повисает на моей громко хрустнувшей шее, прильнув щекой к груди.
— Тебе нравится? — шепчу в маячащий туда-сюда затылок. — Ася, что ты делаешь?
— Я тебя люблю. Люблю, — она выкручивается в попытке ослабить свой собственный захват, вращается волчком и наобум целует, попадая, куда, как говорится, Бог пошлёт. — Люблю тебя! У меня сейчас выскочит сердце. Как? Как ты смог? Это же…
— Я с цветом угадал? Если что…
— Нет-нет, нет-нет.
Так и знал, что все оттенки синего — не женский выбор абсолютно. Решил, что будет элегантно, если цветовая гамма будет оттенять её глубокие глаза, похожие на морские бездны.
— В какой тогда?
— Ты не понял, — немного отстраняется, определенно ёрзает, когда я нахально перемещаю ладони под женские ягодицы и бережно сжимаю натянувшиеся мышцы, — мне всё нравится. И цвет, и яркий свет…
— Аська, уже вечер, это искусственное освещение.
— А окно? — указывает себе за спину. — Оно же в пол. Оно…
— Тебе нравится?
— Очень! — растекается улыбкой. — Это так неожиданно и…
— Идём посмотрим спальню, — предлагаю, губами прикасаясь к ушку.
— Ага, — она пытается сползти.
— Сиди спокойно, женщина. Доставлю с комфортом.
— Ну, хорошо, — слегка откинувшись, прогибает поясницу и выставляет мелкие ладошки мне на плечи. — Неси меня, любимый муж.
— Спать сегодня не будешь, синеглазка, — подмигнув, неспешно поворачиваюсь, настраиваясь на выход из мастерской, в которой она сотворит коллекцию для реализации в магазинах Тереховой. — Как назовешь свой модный дом?
Надеюсь, таким запалом я её не испугаю.
— И не собиралась. Спать не собиралась, — зачем-то уточняет.
Слава Богу, Тимофей откинулся в переноске, пока мы добирались с ней домой. Барбос не расклеил глазки даже тогда, когда Николай вопил, как оглашенный:
«Поздравляю, голубки! Добро пожаловать! Черт возьми, а ведь мы вас уже заждались!».
Сосед дергал шнурки многочисленных хлопушек, пока мы выползали из машины, потом проходили почти маршем мимо каменного парапета, чтобы добраться до входных дверей, где нас действительно встретила ярко-алая лента, которую Ася аккуратно перерезала, а уж после мы шагнули внутрь.
— Ася?
— А? — она рассматривает обстановку. — Костя, это просто…
Я запечатываю женский рот жадным, чего-то алчущим, настырным поцелуем, стону ей в рот и направляю нас к кровати, на которой не намерен спать, по крайней мере, сегодня ночью, а дальше… Дальше — как пойдет!
— Цыпа? — на одно мгновение отрываюсь от её рта. — Аська? — громко прыснув, утыкаюсь ей в переносицу толоконным лбом. — Ты хоть название подобрала?
— А? — она обмякла и чересчур расслабилась.
Свесив тонкие ручонки и запрокинув голову, жена рассматривает потолок, вернее, то, что от него осталось.
— Это звёзды?
— Угу, — трогаю губами шею, прихватываю нежно, однако быстро и довольно резко.
— Они настоящие?
— Угу, — коленями встречаюсь с кроватным краем. — Вот так, — укладываю Асю на спину.
— Они живые? — она вытягивает руки, сжимает-разжимает пальцы, словно хочет пощупать огоньки, которые ей подмигивают через стеклянный купол.
Это атриум! Наш персональный световой «двор», о котором я когда-то мечтал.
— Костя, это ведь окно? Это настоящее стекло?
— Угу, — не спуская с неё глаз, отвечаю.
— А если снег, град, сильный дождь?
— Только это беспокоит? — осторожно раздвигаю свесившиеся с кровати ножки, становлюсь между ними, возвышаясь над женой. — Оно закаленное, более того, конструкция имеет покатую форму. Пласт не задержится, скатится вниз. Расчеты точны, а Матвей дотошный исполнитель. Аська, всё прошло проверку.
— «АСЯ»! — внезапно произносит, указательными пальцами выписывая собственное имя, соединяя гигантские, но холодные светила.
— Ася? — а я как будто не расслышал, специально задаю ещё разок вопрос.
— Ты спросил о названии. Помнишь? — теперь её глаза встречаются со мной, а руки направляются в простом желании обнять.
— Ты хочешь назвать собственным именем ателье? — накрываю её тело, а жена подтягивает согнутые в коленях ноги и, как в последний раз, с особой жадностью вцепляется мне в плечи.
— Это в честь мамы, Костенька! — еле слышно отвечает.
— Я… — упершись ладонями в матрас, немного отклоняюсь, чтобы рассмотреть её лицо, стремительно покрывающееся пурпурными пятнами. — Тихо-тихо. Перестань! Не плачь…
— Она прекрасно шила, но была самоучкой. Простая воспитательница. Педагогическое училище и колоссальный опыт, который она приобрела за годы раболепия в приюте. Анечка всегда покупала иностранные журналы, переводила оттуда выкройки, затем распарывала старые вещи и аккуратно, и очень экономно выкладывала чертежи на ткань. Мои платьица были от неё! Её марка, понимаешь? — смахнув противную, настырную слезу, говорит жена.
— Я этого не знал, — почти шепчу. — Цыпа…
— Я смотрела и училась у неё, а потом выпала возможность, которую я не смогла откинуть. Выучилась и получила диплом. Мама Аня мною гордилась. Я хочу, чтобы моё дело носило это имя. Ты не возражаешь?
— Из-за неё?
— Нет, — качает головой. — В честь неё!
Глава 32
Портрет
Светлая бархатная кожа. Едва заметная розовая паутинка на обнаженной грудке, которую терзаю горячим дыханием уже на протяжении нескольких часов. Моей жене сегодня исполняется двадцать шесть годков. Как будто взрослая малышка! Ровно дышит, сладко стонет и, раскрывшись, закидывает согнутую в локте руку на подушку, полностью сползая на матрас.
«Тише-тише» — отстранившись, про себя шепчу. — «Жарко, да? Горячо, Мальвина? Закипаешь постепенно, синий лён?» — я опираюсь на свою ладонь.