Жена тяжело вздыхает и покачивает головой.
— Ты лежишь на мне? — прижав подбородок к груди, прищурившись, рассматривает то, что происходит.
А я, не обращая внимания на ее слова, продолжаю говорить:
— У Фроловых, сама понимаешь, вечный бой — покой им только снится. Саша сказал…
— Встань, пожалуйста, — Цыпа осторожно взбрыкивает, сгибая-разгибая голые колени, одно из которых я пытаюсь обхватить своей рукой. — Костя! В чём дело? Ты взбесился?
— Короче, их не будет. И потом… — сильнее наваливаюсь и фиксирую глубоко вздыхающую под собой. — Всё? Всё, спрашиваю? Готова?
— Не надо! — жалобно пищит, сквозь длинные ресницы посматривая на меня.
— Что?
— Ты хочешь…
— Хочу! — карабкаюсь повыше. — Если ты не против!
— Э-э-э, — следит за тем, что я творю, моргает через силу и всё же пялится на мою грудь.
— Потом обсудим распорядок дня, жена. А сейчас хочу воспользоваться внезапно выпавшей возможностью…
— Внезапно?
— Что-что? — если честно, то я и с первого раза прекрасно всё услышал.
— Выпавшая возможность? — жена прищуривается и напрягает жилы, пытаясь вырваться на волю. — Я ведь голая! Связанная! Полностью в твоей власти. А ты скалишься и говоришь о какой-то странно выпавшей возможности. Что с настроением?
Оно игривое и заточенное на удовольствие.
— Угу, — хихикаю. — Аська, сначала это дело, а потом…
— Не хватило? — она клюется и хочет укусить мою губу. — Ты полночи терзал меня. У меня внизу потёртости. Ты… Ты большой.
— Угу, — мычу куда-то в шею. — Помолчи, жена.
— И говоришь о случайном стечении обстоятельств? — она настаивает и брыкается. — Да что ж такое? — со свистом выдыхает, опадая грудью, втягивает и без того впалый и к спине прилипший штопанный живот.
— Угу, — сползаю ниже, пока не утыкаюсь носом в ровный шов. — Вот так? — провожу языком по тонкой линии и поднимаю голову, направляя на неё свой взгляд.
— Костя-я-я! — Ася выгибается и шире расставляет ноги…
Наши отношения с Цыпой за неполный год превратились в нечто большее, чем приклеившаяся к случайным разнополым людям банальная привычка, отдаленно похожая на неземное чувство, о котором каждая мечтает. А после, привыкнув к тому, кого как будто полюбила, потому что нежной кожей приросла и застолбила ценный экземпляр, пометив лоб своим клеймом, потеряла собственную жизнь, став чем-то вроде необходимой для удобства красивой, но бесполезной вещью. Когда-то о таком и я мечтал, когда жил с Юлей, подменяя настоящую любовь. Отчаянно хотелось настоящей ласки, чувственной отзывчивости, страсти, жажды, но был лишь животный первоклассный секс и долбаный обман, от которого с болтов срывало жестяной конёк и стремительным течением уносило к необитаемым берегам, на которых с большим трудом я переводил дыхание, поднимался, расправлялся и, сука, дальше шёл…
Проникаю полностью. Не даю расслабиться и подстроиться под скорость, время и размер. Запутав пальцы в шоколадной ленте, Ася, раздувая несуществующий капюшон, мелкой коброй поднимается и устремляет вниз свой взгляд. Именно туда, где каждый раз соединяемся, когда занимаемся любовью.
— Быстро? — спрашиваю.
— … — сглотнув, качает головой.
— Долго? — подмигнув, на всякий случай уточняю.
— Хочу тебя обнять.
— Обойдешься, — совсем немного выхожу. — Так хорошо?
— Да-а-а, — обреченно опадает, задирая ноги, раскрывается сильнее, а подавшись на меня, насаживается плотью до упора.
— Ты что творишь? — по волчьи запрокинув голову, рычу.
— Трахаю тебя, — хохочет стерва.
Люблю смотреть, как её мотает во время, после или даже перед полным погружением, когда я курсирую руками, языком, губами прежде, чем войти. На лбу у Аси пульсирует маленькая венка в такт каждому толчку. Жена зажмуривается, сцепляет зубы, растягивает рот пугающей улыбкой, а когда кончает, всегда распахивает глаза и смотрит прямо на меня. Так я понимаю, что она довольна, а дело остается лишь за малым — довести себя и выплеснуться, например, ей на бедро.
— Куда? — шепчу ей в ухо, активно двигая бёдрами.
— В меня! — прижимается щекой, потому как руки всё еще заведены и для личного пользования по-прежнему недоступны.
— В тебя? — раскрыв пошире рот и выставив наружу зубы, впиваюсь в жилу на влажной шее, предоставленной для ласк.
— Да, — вещает глухо, как будто из партизанского подполья, уже готовая жена.
Не прекращая поступательных движений, одной рукой ослабляю завязки на её кистях.
— Ты свободна, — двигаюсь, наращивая темп. — Ну же…
Она впивается ногтями в мои плечи, таранит грудью мой живот, скулит и почти сливается, насаживаясь плотью на мой ствол.
— Я всё, всё, всё…
И больше ничего! Выстреливаю внутрь, замирая на мгновение, таращусь на то, как сильно её крутит и сам, как дикий зверь, стону…
— Ты как? — неторопливо перебираю пальцами её плечо. — Аська? Слышишь?
— Это мой портрет? — водит пальцем по рисунку, обводит собственный овал, царапает кончик вздёрнутого носа, двигаясь по шее, опускается на грудь, обрисовав соски, трогает живот и останавливается, обмакнув подушечку в пупок.
— Угу.
— Ты великолепно… Очень красиво рисуешь, Костенька.
— Спасибо.
— Не знала.
— С этого всё и началось, — хмыкнув, отвечаю.
— Что? — приподнимается и, упершись ладошкой в мою грудь, суетится взглядом по лицу. — Что началось?
— Пейзажи, Ася. Местные и выдуманные.
— Пейзажи?
— Наша природа. Клокочущее море, песчаный пляж, игривые дельфины, говорливые чайки, ворующие у ротозеев булочки, вареную кукурузу, медовую пахлаву, воздушный рис и сахарную вату.
— Ты рисовал…
— Здесь нечем заняться, Цыпа. Это чёртов курорт! Жизнь тут начиналась только с началом соответствующего сезона. К нам приезжали богатенькие люди, снимали за бесценок комфортное жильё, любезно посещали центральный пляж, оставляя деньги на дешёвых аттракционах. Здесь же загорали, получали жуткие ожоги, затем облазили и вопили, когда обрывали друг у друга сильно шелушащуюся шкуру. Будучи мальчишкой, я зарабатывал карманные деньги тем, что рисовал портреты отдыхающих. Миленькая мордочка юной леди, которая то ли от жары, то ли от наслаждения высовывала кончик языка, сводила глазоньки на нос и издавала пошлый звук, имитирующий выпуск из заднего прохода скопившихся газиков, приносила мне довольно-таки неплохой доход. По крайней мере, на эскимо всегда хватало. И на развлечения, между прочим, тоже.
— Развлечения? — Цыплёнок внезапно настораживается.
— На банан, ватрушку, надувную горку, на крайний случай — колесо обозрения на набережной, морская вечерняя прогулка на катере или…
На флайборд с Юлой!
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Глава 33
Первая годовщина
Как же так? Не сложилось? Почему она молчала? Почему раньше ничего не сказала? Почему пряталась? С какой целью обманывала, ведь я звонила ей?
— Ничего не вышло, — скрипучим шепотом долдонит Лера. — Понимаешь? Абсолютно ни-че-го. Словно чужие. Разошлись по сторонам и больше не встречаемся.
— Мне очень жаль, — смотрю на свои руки, прокручиваю крепко сцепленные пальцы, двигаю туда-сюда уже не так спадающее обручальное кольцо.
Что произошло?
— Работа, работа, работа! Одна чертова карьера на уме и бешеные деньги в кошельке. Он хочет жить свободно, а я мешаю. Разве так можно? — вскидывается, направляя на меня глаза. — Прости, пожалуйста, — и снова прячется в ладонях, стараясь спрятать между коленей голову. — Всё хорошо, хорошо, хорошо. Сейчас! Дай мне одну минутку. Я…
— У тебя замечательный малыш, Лерочка, — прищипываю щёчку мальчику, спящему в прогулочной коляске. — Спокойный, довольный и упитанный. У тебя есть молоко? — участливо задаю вопрос. — Он наедается? Тимошке не хватало и…
— М-м-м, — страдальчески мычит, раскачивая головой.
Действительно, прекрасный трехмесячный ребёнок. Я не обманываю, не закидываю женщину ненужными комплиментами, не льщу и не стараюсь оказать ненужное влияние на непростую ситуацию, транслируя дешёвенькую чушь.