«Спасибо, спасибо… Я так тебя люблю!».
Эпилог
Флайборд
Ещё год спустя
— Когда? — шепчу на ухо Юрьеву.
— Ещё две недели, — а он бубнит в песок, понурив голову. — Скорее бы! Она устала и я, откровенно говоря, задрался спать на диване. Последние деньки — самые тяжелые. Знал, конечно, об этом заранее, но не предполагал, что это будет настолько паскудно.
Похоже, будущие родители томительным ожиданием сильно маются?
— Чай ты уже не мальчик, да? — ехидно ухмыляюсь. — Кантуешься на дерматиновой обивке? — но глаза всё же округляю. — Выгнала или по собственной инициативе ушёл?
— Моё желание, — начбез гордо задирает нос. — Ей жарко, Костя, и нечем дышать, когда я рядом. Видите ли, здоровый лось — чересчур горячий, потом неуклюжий, грубый, и разумеется, вонючий, потный, оттого противно мокрый. От меня чем-то пахнет? — задрав руку, принюхивается к собственной подмышке. — Я ни хрена не замечаю, да хоть бы вы про это подсказали. Чёрт!
Да вроде нет! По-моему, всё, как обычно. Определенно, так, как надо.
— У неё все чувства обострены. Я с трудом понимаю, о чём, конечно, речь, но Ольга, как первоклассная ищейка, взявшая чёткий след. Чует, видит, слышит и пасёт. Заняла охотничью стойку и…
— Лапу задрала? — шёпотом подсказываю. — А ты под хвост засунул нос, лизнул, принюхался, повыл и понял, что…
— Смешно? — вскинувшись, он не дает договорить. — Я, блядь, серьезно, а ты… Отец-герой! У тебя вон, собственными ногами чадо ходит, а у нас ютится в тесном животе.
— Не то чтобы смешно, — я дёргаю плечами, — просто…
Очень необычно! Три здоровых мужика рассиживаются на деревянном лежаке и делятся впечатлениями о непростой семейной жизни. Причем у каждого есть скрытый козырь в рукаве.
У Юрьева — долгожданные роды и выстраданное счастье, у Фролова — непростые отношения с крайне несговорчивой, тяжелой по характеру, чрезвычайно непокорной женщиной, а у меня — любимая жена, дом — до краев наполненная счастьем чаша, и двухлетний говорливый пацанёнок.
— Жена — оголенный тонкий провод, Костя. Это невозможно, сухо и без соответствующих эпитетов, описать. Искрит, потрескивает и крутится змеёй. Не хватает только знака: «Стой! Не подходи!», а то…
— Убьёт? — встревает, как всегда, не вовремя Сашок. — А можно чуть-чуть погромче, зайчики? — толкается в моё плечо. — Замахался прислушиваться к тому, что происходит на той стороне развёрнутой подстилки. О чём шепчемся? Жёнам кости перемываете?
— Через четырнадцать дней всё решится, — повысив голос, говорит Роман. — Что-то ещё интересует, писюша?
— И ты наконец-то станешь па-а-апо-о-о-й, — умиляясь, Фролов разводит руки по сторонам.
— Не перегибай, старик, — мгновенно отрезвляю.
— И даже в мыслях не было. Однако! Дорогой мой босс, выдели, будь так любезен, Роману Игоревичу оплачиваемый отпуск по уходу за пока ещё беременной женой, а то он сильно восприимчивый ко всем деталям стал. Дело не по делу сокращается всей поверхностью своей толстенной шкуры. Он прям перекатывается. Танцует змеиный танец. Знаешь, как гигантский питон, от жадности засунувший к себе в желудок не менее огромного кроля. Давится, давится бедняга, краснеет, бздит, конечно, разрывает щёки, потом всё-таки глотает и переваривает с наглухо закрытым ртом. А в глазах такая вселенская скорбь от несварения стоит, хоть волком вой. Вот он опосля и скалится, плюется, срыгивает то, что не зашло. Кости там всякие, хрящи, возможно, зубные драгкоронки…
— У кроля? — в один голос тянем с Ромкой.
— Бывали случаи, — парирует спокойно. — И что? Подобные прецеденты непрерывно заполняют маленькие карточки в архивах с фамилиями беспокойных возрастных мужей. Ему ведь сорок два годика недавно стукнуло. Нервная система расшатана, физическая форма не на должной высоте, да и обстановочка всё гаже и гаже. У него постоянно тянется слюна, свисает прозрачными шнурками, как будто Юрьев хочет пить. Боюсь, как бы бешенство собственная безопасность в наш милый дом не принесла. Ромыч обидчив стал до невозможности. Это из собственных наблюдений, если что. Такая, знаешь, о-о-очень престарелая девочка в штанах. Что я не скажу, куда не посмотрю, как не сяду, как сигарету не прикурю, как…
Юрьев же на это всё не обращает должного внимания, помалкивает и тяжело вздыхает, зато я с чего-то вдруг ехидно огрызаюсь:
— Ты бы не возникал с таким, писюша. У самого рыло в неменьшем пуху. Наш сластолюбец, любимчик женщин, миленький Фролов сожительствует без бумажки с Тереховой и ждёт, когда получит приглашение в ЗАГС. А пресловутое «приглашение к любви», увы, по непонятным причинам где-то там задерживается. Что-то дама не торопится делать предложение? Видимо, с Ингой не работает система, всё идет вразрез твоим предположениям. Я начинаю думать, что мы не ошиблись почти два года назад, когда посоветовали не надевать ей дважды на нужный палец обручальное кольцо. Ромыч?
— Пропущу. Пока оставлю ситуацию без комментариев.
— О! Спасибо, уважаемый, — фиглярствует с поклоном Фрол.
— Так я продолжу? — похоже, мой черед пришел толкать его в плечо.
— Ни в чем себе не отказывай, начальник. Ты главный, у тебя право подписи на всех финансовых документах. Ты подмял нас, заставил уважать себя и… — он резко замолкает, потому как ловит мой уничтожающий взгляд.
Надеюсь, чрезвычайно говорливый Сашка всё сказал!
— Мне кажется, вернее, я почти уверен, что такой вид совместного времяпрепровождения мужчины и женщины называется открытый брак. Я не прав?
— Блядством это называется! Законным, между прочим. По личной договоренности между участниками! — Юрьев поднимается и, поочередно дёргая ногами, распрямляется. — Вы тут поворкуйте, а я присоединюсь к девчонкам. Костя?
— Иди на хрен, придурок! — бьет кулаками по песку Фролов. — Пора жене плечо подставить. Что-то ей, бедненькой, тяжело идти. Это потому, что законный е. арь член поглубже вставил. Костя!
— Ты всё сказал? — к лицу магната-воротилы с угрозой в голосе, да и во внешнем виде наклоняется Роман.
— Желаешь еще разок прослушать? — а тот не отступает.
— Разошлись! — ногой пытаюсь оттолкнуть никак не успокаивающегося Юрьева. — Всё, всё! Брейк, попугаи. Девок нет — никто не слышит. Чего вы перья распушили?
— Пиздец! — шипят как будто оба, а «наша безопасность» напоследок пространно, дебильным шепотком у меня интересуется. — Всё в силе, Костя?
— М? — я тут же вскидываю на него глаза.
— Чжоу?
— Ага-ага, — киваю в знак согласия.
— Заговор! Козни! Расследования! Висяки! Переглядки! — ворчит Фролов.
Его не стану посвящать. Потом, как говорится, очешуительный сюрприз кому-то будет. Тут просто кое-кто приехал! Сюда вернулся тот, с кем я когда-то был по детству и зелёной юности знаком.
Но прежде, вероятно, маленькая предыстория. Моя жена, помимо того, что грешит романтической фигней и каким-нибудь мечтательным посылом, так еще и злостной авантюристкой под занавес «очередного партсобрания» оказалась.
Первые опасные звоночки, так называемые предпосылки, я заметил у Цыплёнка ещё тогда, когда мы жили с ней на маяке. Ася частенько предавалась уединению и грезила о чём-то несбыточном в электрическом ящике, а после сеанса «аутоэкзорцизма» зависала на раскачивающихся перилах металлического ограждения смотровой площадки. Несколько раз ловил жену с широко расставленными руками, закрытыми глазами и застывшей фразой на искусанных и пропитавшихся соленой влагой розовых губах:
«Я лечу-у-у-у! Ура, ура-а-а-а!».
У неё, по-видимому, полностью отсутствует страх высоты. Скорее, наоборот. Ася забирается повыше, чтобы рассмотреть картину мира в целом. На крыше дома я соорудил ей «девичью башню», похожую на обыкновенный наблюдательный пункт, в котором она проводит довольно много времени. В такие моменты я вынужденно наблюдаю за её размазавшейся задницей через смотровое окно, тот самый атриум, который я соорудил опять же для неё, но только в нашей спальне. Теперь понятна её безудержная тяга к звёздам, стремление к чему-то сверхъестественному, астрономически возвышенному. Цыпа хотела бы иметь большие и размашистые крылья. Надеюсь, только не для того, чтобы отсюда в галактические дали улететь.