— Ася ждёт, — смотрю на замершую Юльку за его спиной и не спускаю с неё глаз. — Отпустите, мне пора.
— Приходите завтра. Лады? — он отходит.
— Я…
— Отказы, сука, я не принимаю. Мне до хера лет, сынок. Кто знает, сколько годков пожить осталось? Не хочу повторить участь бати, который быстро отошёл, не успев закончить начатое. Слышишь?
— Да.
— Серж?
— Внимательно, старичок!
— Скажи что-нибудь…
Она совсем не изменилась. Стройнее стала, суше, тоньше. Невысокая, мелкая фигура, застывшая с открытым ртом.
— Земля круглая, городок небольшой, все люди — братья. Ты ведь сказал, что…
Не соврал и не преувеличил. Вот «моя любовь», а я — пустой бамбук — к ней ничего не чувствую. Абсолютно ничего! Здоровый муж подходит к Юле и осторожно подбирает дергающиеся пальцы, сжимает бережно и вращает кистью, разгоняя кровь.
— Всего доброго, — спрыгиваю и тут же ввысь взмываю.
Вот мой персональный стиль! Не уважаю долгие раскачки, предпочитаю сразу на предельной и без гребаной страховки.
— Пока! — прощаются со мной Смирновы, а Мудрые в окружении трёх детей на меня спокойно смотрят.
— Костя! — подпрыгивает Игорь, старший мальчик, маленький ребёнок, который тот рисунок мне нарисовал. — Прив-е-е-е-т!
«Привет!» — как робот двигаю губами, не произнося ни звука, слежу за мальчишескими тонкими ногами, взбивающими в пыль песок. Игорь резво хлопает в ладоши и пищит:
— Папочка, я тоже так хочу.
До новых встреч, дружок…
Знакомые силуэты топчутся на пристани. Как и задумано, Юрьев периодически напирает крупным телом на мою жену, вынуждая Асю двигаться спиной и становиться ближе к краю давным-давно сколоченного деревянного мостика, куда я, по-заичьи петляя, подгребаю.
Жена смеется, усиленно размахивая руками. Тимошка смотрит вдаль, продавливая шею Сашке, а Ольга что-то с небольшой экспрессией сообщает Инге, низко опустившей голову.
Воздушный белый сарафан до пят. Уложенные греческой прической густые золотые волосы. Грудной спокойный голосок. Один металлический браслет шириной в три крепких пальца и обручальное кольцо.
«А трусики горят?» — через просвечивающееся на солнце полотно я вижу нижнее белье Цыплёнка. — «Ни хрена не изменилось!». Она ведь точно так же отсвечивала прелестями, от которых у меня тогда свистела звонко фляга.
— Где Костя? — я слышу, как спрашивает у Ромки Ася.
— Папа! — пищит заметивший меня Тимошка.
Прикладываю палец к носу, прошу его молчать и не выдавать моё присутствие. Сын заливается, хохочет, а Фролов, на кой-то хрен, положительно кивает головой. Еще один союзник, что ли, объявился?
Юрьева и Терехова отворачиваются, а Ася в бездну с тонким визгом улетает и, раскрыв юбку сарафана, как белоснежный парашют, почему-то вверх взмывает.
— Тише! — пытаюсь успокоить ту, которую сейчас держу в объятиях, прижав спиной к своей груди.
— М-м-м! — мычит, ногтями впившись в тыльную сторону моих ладоней, сейчас покоящихся на её дрожащем от испуга животе. — Отпустите… Пож-ж-ж…
— Ася, это твой муж! — шепчу, губами задевая венку, пробивающую черепную женскую коробку. — Держу, держу тебя, — к ней мягко обращаюсь, а пареньку на водном мотоцикле даю сигнал «поддать газку». — Полетаем, синеглазка?
Он выполняет всё очень точно и незамедлительно, а мы с женой парим, пробивая морскую гладь воздушно-водными струями, которые выходят резким водопадом из нижних створок на флайборде.
— Костя-я-я-я? — похоже, она немного расслабляется.
— Да, детка, это я. Ножками станешь? — прижимаюсь к ней щекой. — Ты, что, глаза закрыла?
— Куда стать? — возится, сжимаясь, группируясь.
— Между креплений есть площадка для случайных пассажиров. Ася, ты испугалась, что ли? Посмотри, какой великолепный вид, — вожу одной рукой перед от ужаса сморщившимся женским носом.
— Му-у-у-у…
Она бежит по воздуху ногами, шипя, сопя, но терпеливо ждёт, пока я опущу её.
— Вот так! — удобнее перехватываю гибкое тело и теснее припечатываю к себе. — Откинься мне на плечо и расслабься. Твое испуганное личико до ужаса пугает Тимку.
А барбосёнок скачет на Фролове, стучит ему по темечку, бьёт пятками по мужским плечам, пищит и, как фанат, скандирует:
— Па-па, па-па, па-па! Ма-а-а-а!
Да, малыш! Я твой отец. А это твоя мать, моя жена, наш маленький Цыплёнок, у которого, по ощущениям, сейчас куда-то выпрыгнет сердечко, если она не перестанет так бешено дрожать.
— Ты ведь хотела полетать, — спокойно начинаю. — Я подумал…
— Я беременна! — шипит жена.
— … — мне нечего сказать, могу беззвучно открывать и закрывать свой рыбий рот.
Молчать и тупо слушать — вот итог!
— Костя…
Не может быть! Когда она узнала?
— Доверься мне. Я тебя держу. Повтори, пожалуйста. Что ты сказала?
— Держи крепче, любимый. Я не одна, Костя. Больше не одна! Держи нас, потому что…
Я делаю маневр и осуществляю широкий и неспешный поворот.
— Господи-и-и-и! — пищит жена.
— Страшно? — поднимаю быстро сцепку, формирую свой захват у неё под грудью потому, как боюсь сдавить небольшой живот и навредить ребёнку.
А море стонет и рычит, клокочет под зависшими над ним ногами. Я глохну, слепну, отлетаю, но её не отпускаю.
— Ты давно… Ася, я ведь правильно услышал, что мы беременны?
— Восемь недель. Боже мой! Ой!
Это сколько в месяцах? Ни черта не понимаю.
— Почему молчала?
— А выше можно?
Вот это да! Воздушный танец на двоих. Сейчас нас в целом мире только двое. Жена расслабляется, когда я поднимаю нас, а когда с подкрутом опускаю, Ася разводит руки и парит, как маленькая птица в белом оперении.
— А можно смотреть на тебя? То есть, чтобы я стояла по-другому. Что мне нужно сделать, чтобы видеть твои глаза, любимый? — повернув голову, вполоборота задает вопрос.
Приподняв, обращаю женщину лицом к себе.
— Всё в порядке? — удобнее перехватываю за её спиной, в районе поясницы. — Ты что…
— Ах! Вот теперь вполне комфортно.
Ася делает прогиб и сильно отклоняется, демонстрируя мне большую грудь, от которой я и в спокойные времена торчу, как полностью зависимый, а сейчас… Да это просто… Ужас! Я уже к херам лечу. И это не фигура речи.
— У нас будет ребёнок, — выкрикивает в небо. — Я беременна, Костя! Что ты не понял? Что нужно повторить?
Теперь я понял абсолютно всё!
— Я жду её! — раскручиваю нас в стремительном вращении.
— Её?
Там точно дочка! Я готов про это с кем-нибудь поспорить.
— Аська, открой глаза! — наклоняюсь, чтобы поцеловать. — Слышишь? Тихим шорохом прибоя… — напевно начинаю и трогаю губами, запечатывая лёгким поцелуем женский рот.
— Обручил меня с тобою, — когда отстраняется, то сразу же подхватывает нужные слова.
— Синий, — подмигиваю ей, — синий, синий, синий лён.
— И, если я в тебе влюблён? — жена игриво мне подмигивает.
— Я влюблён! — положительно киваю.
— Ты в меня влюблён, Костенька? — упершись в мои плечи, еще сильнее отклоняется, кокетничает, завлекает и играет. — Боишься уронить?
Боюсь! Очень! До жути. Так страшно, что даже стыдно. Стыдно в этой глупости признаться.
— Я тебя держу, — намеренно скрывая истинные чувства, тихо отвечаю. — Держу, Цыпа! Ты моя, жена!
— Крепче, сильнее, выше, — размахивает руками, словно птичьи крылья расправляет.
— Ещё! — киваю пацану, следящему за нами из водного седла.
Мы поднимаемся, летим кометой, но не на землю, а от земли. Отрываемся, стартуем, наслаждаемся свободой, взмываем выше и становимся воздушнее.
— Словно нежными руками нас коснется лепестками, — плечами водит, протяжно распевая, — этот синий лен.
— В сердце снова вспыхнет пламя? — вопросом уточняю.
— Но станет тихими словами, — Ася глубоко вздыхает.
Твой синий лен, родная!
«Ночь пройдет неслышно рядом, а нас с тобой осыплет ярким звездопадом, чудной проказник синий лён… Мы расстанемся с рассветом, но знать об этом будет только синий, синий, синий лён».
«Люблю? Я… Люблю!».