— Доброе утро! — определенно очень удивленный хозяин приветствует меня только лишь в восемь часов утра. — А-а-а-а… Это что? Зачем? — он зол, не понимает, что здесь происходит, или…
— Доброе утро, Костя! — пытаюсь улыбнуться, но сначала все же поправляю сползшую куда-то на затылок косынку, перекидываю на спину заплетенные в косу волосы, а потом отряхиваю завернувшийся фартук. — Я вот… Подумала, что… Я позволила себе… Прошу прощения… Все хорошо?
Судя по мужской реакции, скорее нет, чем да.
— И ты здесь? — не отвечая и не глядя на меня, вдруг обращается к Тимошке, лежащему сейчас в походной переноске. — Все здесь контролировал, да? — а это, видимо, прямое обращение ко мне?
— Да, — вдобавок к утверждению киваю.
— Что ты делаешь? — мужчина странно шепчет, по-прежнему визуально не обращаясь ко мне. — Зачем?
— Это простой завтрак.
— То есть?
— Я подумала…
— Как ему спалось? — недослушав, кивком указывает на Тимошу.
— Без происшествий…
Так я теперь об этом сообщаю! Сухо и по факту. По-видимому, я солдат, по воле случая попавший в немилость к генералу и поэтому рискующий попасть на чертову губу.
— Не стоило утруждаться, Ася, — брезгливым жестом пальцев указывает на собранный мною завтрак.
— Это ведь нетрудно, — дергаю плечами. — Даже в радость.
— И тем не менее, — он направляется к столу, на поверхности которого находится большой графин с водой.
— Ты не завтракаешь?
— Какая разница? — разговаривая со мной, заполняет до краев стакан.
— Это…
— Через полчаса приедет врач. Мальчик готов?
Готов? Словно это не человек, не живое существо, не его сынок, а что-то мерзкое, достойное сухого определения «этот мальчик». Мне надо Бога благодарить, что мой малыш — не слепой котенок или еще какой животный сосунок.
— Клянусь, что Тимка твой! — унизительно сжимаюсь.
— Так он готов? — отпив, затем глотнув, а после морщась и покашливая, еще раз задает вопрос.
— Да.
— А ты?
— У меня месячные, — шиплю, понурив голову, не поднимаю глаз.
— Ты ведь недавно кормила. Я мужчина, но кое-что об этом знаю. И потом! И что? Если на одну секунду представить, что ты не солгала, то…
Он, что ли, побуждает меня к ответу, не заканчивая таким тоном предложения?
— Я не смогу показать себя врачу. Я…
— Это не секс, Юля. У тебя не плановый визит, а ургентный. Возникла острая необходимость.
— Твое желание?
— В этом доме мое желание — закон! — искривив надменно губы, смотрит мне в лицо.
— Я здорова и у меня ничего не болит, — хотя низ живота сейчас горит, а правый бок после того, как я здесь чуть-чуть посуетилась, о чем-то сильно нудном песню тянуще вопит.
— Значит, гинеколог это подтвердит и напишет справку.
— Содержание которой в полной мере удовлетворит тебя?
Не слушая меня, спокойно продолжает говорить:
— Кроме того, я намерен сегодня сдать материал для установления моего так называемого отцовства.
— Тебя обманывали, что ли? — отворачиваюсь и шиплю, прищуриваясь и скрипя зубами.
— Нет.
— Так что…
— Мне откровенно и очень нагло врали. Говорили одно, а на самом деле было другое. Я научился не доверять, но проверять. Особенно красивым женщинам.
— Я тебе не врала, — неожиданно застываю на последней фразе. — Я… — но он меня перебивает.
— Предосторожность не помешает. Внимательность и сосредоточенность лишними не будут. К тому же я никак не возьму в толк твое внезапное появление в этом доме. Не сходятся концы с концами. Секс на одну ночь, а теперь…
— Зачем…
— Забрал тебя из гостиницы? Только это интересует?
— Да, — вскидываюсь и поворачиваю голову так, что сейчас, скосив глаза, я вижу, как он сзади приближается ко мне. — Что?
— Не поворачивайся, Мальвина…
Звучит так, словно он отдает приказ, которому я не смогу не подчиниться. Поэтому я возвращаюсь в положение «анфас», мгновенно застываю, уставившись в большой фрагмент огромного окна.
— Я не утверждаю и не обвиняю, но у меня нет причин тебе доверять. Твое поведение, как минимум, чрезвычайно странно, а сама ты…
— Не от мира сего?
— Я бы мягче выразился, но ты…
— Сказала сама!
— Будешь заканчивать за меня предложения?
— Да! — расправляю плечи и выставляю грудь вперед, приподнимая подбородок.
— Я пока что в состоянии самостоятельно это делать. Не стоит дергать тигра за усы, синеглазка. Рискуешь остаться без руки.
— У меня есть имя, которое ты специально путаешь, Костя.
— Не буду извиняться, а это мы уже с тобой намедни обсудили. Гордая, да? — его рука змеей проскальзывает поверх моего плеча и, сделав резкий выпад, сжимает щеки, вытягивая сильно и немного больно мои губы. — Иди сюда, — он вынуждает меня прислониться спиной к его груди, почти улечься и раскинуться на крупном, но поджаром теле. — Секс был плох? Что-то не устроило? Или ты на большее рассчитывала? Почему ты ушла тогда? — я слышу шепот возле уха, точнее, в районе правого виска.
— И хорошо! Хорошо, что я ушла. Значит, интуиция не подвела. Ты садист? Доставляет наслаждение мучить женщин? — пытаюсь вывернуться из захвата, но мужские пальцы сильнее сдавливают скулы, проталкиваясь внутрь рта. — Прекратите! Вы…
— А заплатила за что? За…
— За то, что за вещами присмотрели. За то, что…
— За секс? Поблагодарила, да? Сказала мне спасибо, что стала женщиной? И как? Жалеешь, вероятно? Сын и предполагаемый отец-садист? О таком мечтала?
Предпочитаю несколько иное определение, но пусть будет:
— Да! — боднув пространство, все-таки освобождаюсь и сразу отхожу на несколько шагов вперед.
— Если мальчик — мой, то каковы твои планы, Ася Олеговна Ступина, девушка без адреса и розовой странички в соцсети?
— Никаких.
— Повернись ко мне, пожалуйста. Хочу, чтобы то, что я намерен сейчас тебе сказать, ты услышала, глядя мне в глаза.
Я поворачиваюсь, а мужчина, чей образ я зачем-то загадала в эту ночь, приближается ко мне, крадучись, как дикий зверь, который провел большое количество времени в засаде.
— Я дважды был женат, девочка. Дважды — херово, как говорят, из рук вон плохо. Сначала я вдовец, а напоследок — разведенный хрен. Пробный муж, брошенный второй женой. Знаешь, что такое декретное место? — я киваю, он, же усмехнувшись, продолжает. — Декрет продлился недолго. До обязательных трех лет мы с Юлей, к сожалению или счастью, не дотянули. Сейчас она счастлива с другим. У них отличная семья и двое маленьких детей, а у меня дурной характер и этот дом, напичканный по крышу тяжелыми воспоминаниями. Я ничего не хочу менять! Это мой проект, мое детище, мой малыш, но… — разведя по сторонам руки, прочесывает окружающее нас пространство. — Я порченный товар, по возврату вернувшийся на полку маркетплейса…
— Что? — я сильно задыхаюсь и непроизвольно морщусь, а затем плююсь.
— Не питай иллюзий, златовласка, что сможешь с этим что-то сделать. Не думай, что удастся. Не считай, что лучше, красивее, нежнее и добрее. Не надо! Амбиции — это хорошо, когда имеешь дело с чем-то неодушевленным. Например, строишь карьеру. Или даешь зарок. Или участвуешь в каком-нибудь марафоне. Или соревнуешься с собой, потому что не можешь вообще, в принципе, не соревноваться. У нас большая разница в возрасте, а это охренительный барьер и руководство к действию, которое тебе, уверен, не понравится. Через два месяца, Ася, мне будет сорок лет. Тебе… Напомни, пожалуйста…
— Двадцать шесть.
— Когда?
— В феврале.
— Это непреодолимое препятствие. Ты девочка, случайно вляпавшаяся в дурную ситуацию. Я бы порекомендовал тебе бежать! — он нехорошо хихикает и грозно хмурится. — Бежать быстро! Очень-очень! Без оглядки.
— Зачем? — распахнув глаза, смотрю в обезображенное от таких ужасных слов до этого момента красивое мужское гордое лицо.
— Ничего не выйдет.
— Мне ничего не надо.
— Слышал! Запомнил с первого раза, поэтому не стоит повторять.