— Подруга посоветовала разыскать Вас…
— Вас? — он удивленно выгибает бровь.
— Да. Вас! Я не смогу говорить «ты» человеку, который, — бросаю быстрый взгляд на странно присмиревшего сынишку, — умеет только запугивать и о чем-то предупреждать. Хотите анализ — извольте. Вы хозяева жизни. Господа! У таких, как Вы, Костя, куры денег не клюют. Вы следите за мыслью?
— Злишься? — он снова приближается.
— Я в бешенстве.
— Из-за того, что я сказал?
— Я зла на себя. Зачем? — срываю с головы косынку и отбрасываю накрахмаленную тряпку на накрытый стол. — Мне не стоило приезжать сюда. Сидела бы в городе, сняла бы там квартиру, спряталась…
— Это правда, Ася. Я нехороший человек, как муж. Ты выбрала очень неудачный экземпляр. Настолько плохой, что нарочно не придумаешь. Я гожусь исключительно на отношения без обязательств, хотя самоощущение, если честно, задроченно щебечет об ином. Но мне нельзя привязываться. Границы довольно быстро стираются, исчезают и две половинки сливаются в одно е. учее целое, которое на хрен никому не сралось. Меня потом оттуда, из тех отношений, с мясом выдирают, а я жить хочу. Вернее…
— Мне очень жаль, что… — я резко замолкаю, потому что Костя уже рядом. Слишком близко, вплотную, нос к носу и глаза в глаза. Это ведь оно? То ненавистное ему слияние. Не стоило! Он прав, и я права. За что…
— Хороший рост и вес. Мальчик возрастные граммы набирает, но все же медленно, поэтому я рекомендую докорм. Постепенно, но регулярно. Он будущий мужчина. Они любят есть. Да, пупок?
Пупок? Смешное прозвище и не обидное. Женщина-педиатр, навестившая сегодня нас, чересчур внимательна, хорошо воспитана, культурна и профессионально грамотна. Как я это поняла? Мой Тимка был осмотрен, прослушан, нежно измят и даже защекочен со всех сторон. А те приборы, с помощью которых она провела осмотр, заинтересовали не только меня, но и Тимофея. Он вскрикивал, когда она заглядывала сыну в ушки, попискивал, когда женщина раздвигала и без того распахнутые, как птичьи крылья, ноздри. А когда пришло время обмериться, взвеситься и дать себя послушать, мой мальчик проявил себя, как самый несговорчивый ребенок. Однако для специалиста с хорошим опытом работы провести такие манипуляции не составило большого труда, но все-таки потребовало не абы какой шутливо-развлекательной смекалки. Тимоша пристально следил за худыми пальцами женщины, выказывал изумление, дарил ярчайшую улыбку, даже попу подставлял и, подтягивая к пузу ножки, демонстрировал аккуратное хозяйство, не стесняясь наготы и немного влажного подгузника, и при всем при этом искал внимания отца, который в отличие от него не намерен умиляться и выдавать авансом жалкое внимание.
— Вы хорошо ухаживаете за сыном. В развитии нарушений я не наблюдаю. Чистый ребенок и активный человечек. Да, пупочек?
— Да, я понимаю, — слушаю врача, а краем глаза слежу за Костей, стоящим к нам, троим — к педиатру, ко мне и сыну — спиной, заложив руки в карманы черных брюк.
Черная рубашка с закатанными до середины локтя рукавами, хрустящая от чистоты дорогая ткань, узкие и выглаженные брюки, кожаный ремень и начищенные до блеска темно-коричневые туфли. Строго, но в то же время по-домашнему. Наверное, все дело в беспорядке в волосах на гордо выставленной голове. Костя элегантен, но не жеманен и прилизан.
«Идиотка!» — я ведь на эту внешность повелась год назад, а надо было думать о поступках.
— Складочки симметричные, хороший тонус мышц, плюс, — врач наклоняется к Тимошке и прикасается к лобику ребенка своим лбом, сынок пырскает будто недовольство проявляет и тут же отворачивается от нее и обращается лицом к незамечающему его отцу, рассматривающему нечто интересное на улице, — слишком любознательный и коммуникабельный. Споешь, Тимоша? Чудесно! На животик переворачивается хорошо?
— Нет.
— Есть трудности? — она как будто настораживается.
— Пока не удавалось.
— Думаю, что Вы просто не замечали…
На этом слове Костя поворачивает голову и начинает, наконец-таки, прислушиваться.
— Он пытается, но… Утром не вышло.
— Был сонный. Не расходился. Да? — разговаривает с мелким пациентом, а после обращается ко мне. — Хотите простой эксперимент?
— Хочу! — мужчина отвечает за меня.
Кивнув согласием, врач моментально выкладывает Тимку на ровную поверхность, прикрытую пеленкой, а мой сынок с улыбкой на лице и обязательным кряхтением, раздувая щеки и собирая пальцы в кулачки, по-богатырски поднатужившись не то чтобы стремительно, но все же быстро переворачивается через бок на крохотный живот.
— Я… — открываю рот, и тут же клацнув зубами, от радости подпрыгиваю. — Господи! Ура!
— Прятался, да? — присев перед ребенком, женщина заглядывает в сосредоточенное детское лицо, раскачивающееся перед ее носом. — Сила в предплечьях, плечиках… Замечательно!
Замечательно? Да просто нет подходящих слов.
«Что скажешь, папа?» — с вызовом в глазах смотрю на Костю, сосредоточенного сейчас на том, что вытворяет наш с ним сын, и не верю…
Не верю, что этот человек не способен на серьезные отношения. В ту единственную ночь, которую мы провели с ним год назад, я кое-что другое разглядела.
Добрые глаза… Янтарный взгляд… Грустный, мудрый, мягкий взор… Обычное внимание! Когда мне тяжело, что, откровенно говоря, случается довольно часто, я вспоминаю этого мужчину и его лицо, а также ощущение, которое я называю «душевное общение».
Секс, секс, секс… Я в этом не искушена. Ничего не знала и не знаю. В этом направлении с последней нашей встречи не произошло существенных изменений. А с ним… Всего один лишь раз… Тогда…
— Менструации есть? Лактация налажена или под вопросом? Цикл регулярный? — мужчина-гинеколог задает до тошноты банальный вопрос, на который я не могу дать какой-либо ответ, потому как пол врача смущает донельзя. — Ася?
— Нет, — понурив голову и потупив взгляд, отвечаю в пол, прочесывая взглядом кафельный узор.
— Что-то беспокоит?
— Нет.
— Три месяца…
— Я здорова. Проблема с грудным вскармливанием, но педиатр уже дала назначения.
— Вы хотите осмотр?
Я? Я ничего не хочу! Но…
— Я беспокоюсь за нее, — встревает сидящий рядом Костя.
Что больше смущает? То, что женский врач мужского пола? Такой себе гинекологический кавалер! Или то, что посторонний человек, который совсем недавно, даже трех часов не прошло, зарядил о своей жестокости и неспособности к моногамным и серьезным отношениям, сейчас рассиживается в этом кабинете с раскоряченным во все стороны медицинским креслом и спокойно обсуждает с незнакомым нам обоим человеком мое женское здоровье?
— У нее болит низ живота. Она стонет, но боль отрицает.
— Это было отравление, — заискивающим взглядом посматриваю на врача. — Но уже все прошло.
— Мы специально записались на прием сегодня, потому что она боится идти без меня.
Что-что?
— Понимаю, — глубокомысленно заявляет улыбающийся доктор.
Что-что?
— Я выйду, — Костя шепчет мне на ухо. — Давай его сюда.
Его? Неизвестно кого? Передать неизвестно кому?
— Я свободный человек и не хочу этого врача, — теперь шепчу я. — А сын…
— Его зовут Тимофей, — он улыбается, а у меня от изумления раскрывается рот. — Не упрямься, Ступина. Помни, — щекочет губами и дыханием мне ушную раковину, — о том, что я старше, а значит, мудрее и опытнее, к тому же, вторая жена научила посещать такие заведения. Я не возражаю, если этот специалист тебя осмотрит. Мы с парнем пока поищем манипуляционный кабинет.
— Зачем?
— Только «что», «кто» и «зачем». Скучно, Ю… Черт! — он слегка краснеет. — Пресно, Мальвина.
— Ася! Не можешь выговорить?
— Кошачья кличка, златовласка. Встретимся за дверью, — он вытягивает силой Тимофея, затем встает со стула и, покачивая задом, вальяжно, чересчур лениво, идет на выход. — Скажите, пожалуйста, — вполоборота обращается к врачу, — в клинике делают тесты на отцовство?
— Да, конечно.
— Не подскажете номер кабинета?
— Тридцать второй.
— По записи?
— Нет. Живая очередь.