«Нет! Не нахожу!» — грубо обрываю женский идиотский смех.
«Вы спите с дамой, а она беременеет от другого. Какой напрашивается вердикт?».
«Пахнет судебным иском» — обращение «шлюха» добавляю про себя, а проклятия бухчу себе под нос.
«Разбирайтесь с мамочкой. Однако доктор готов встретиться и все обсудить. Возможно, он предложит Вам альтернативные способы сделать женщину беременной? Например, усыновить очередную безотцовщину…».
«Вам не кажется, что Вы забываетесь? Страх, по всей видимости, напрочь потеряли? Считаете, что все дозволено, потому что натянули медицинский розовый халат? Как бы плакать потом не пришлось, солнышко!».
«Итак, совет номер один. Когда будете подписывать заявление, перед этим все же поинтересуйтесь статусом родного отца ребенка, которому намерены дать свою фамилию. Господи! Это же смешно. Такое даже на голову не натянешь…».
Я ее не только натяну, но нагну и выверну наружу, а после отъе.ашу ногами по впалому дрянному животу!
«Вы нездоровы?» — слежу за мимикой девицы, которая меняется, словно кто-то пультом переключает взрослые каналы, необслуживаемые провайдером по причине их неоплаты. — «Что с Вашим лицом?».
«Ни… Че… Го…» — как роботизированная кукла отвечает. — «Док… Тор… Там!» — дергает башкой, себе ломая шею.
«Как его зовут?» — отступаю от стойки регистратуры.
«Святослав… Ой… Сергей Максимович… Ой… Его фа… Ми… Ли… Я СМИРНОВ!».
Твою мать! Вскрикиваю, просыпаюсь, отклеивая рожу от рабочего стола, я убираю наваждение, пока трясу башкой над документами, в содержание которых, по-видимому, слишком погрузился, раз словил фантасмагорический приход. Приснится же такое. Сколько я не вспоминал эти имена и одну простую в исполнении фамилию? То повода не было — и я решил, что наконец-то стал дурное забывать; то погружен был с головой в работу, то голова болела, то было просто некогда, то временами незачем, то…
— Разрешите? — в приоткрытую дверь просовывается серьезное, слегка надутое и очень грозное, лицо.
— Да, заходи, — двумя руками растираю щеки, надавливаю подушечками пальцев на глазные яблоки, морщусь от того, что кровь полнее заполняет мелкие сосуды и начинает бить в висок.
— Спал?
Он укоряет? Я что-то не пойму. Типа на горячем грозного босса поймал?
— Предпочитаю «медитировал» или «вдохновлялся». Что там? — кивком указываю на массивную папку в руках начальника отдела «по борьбе за собственную безопасность».
— То, что ты просил.
Роман Игоревич Юрьев, сорок лет, высокий брюнет с серыми глазами; почти всегда небрит, небрежно и лениво, так, как нравится девчонкам; сто восемьдесят восемь, возможно, девять, сантиметров живого роста; сухая конституция и немного отрешенный, хотя я предпочитаю формулировку, романтически настроенный пронизывающий до субстанций взгляд. Бывший служитель правопорядка, как будто счастливо женатый на лучшей сотруднице проектировочного отдела, сейчас вынужденно работающей на удаленке. Сейчас? На протяжении десяти, если не ошибаюсь, лет.
— Падай, — киваю на сидение стула, стоящего перед моим столом.
— Чистая кредитная история, Костя. То ли у нее бабла немерено, то ли…
— Сразу с места в карьер? Пошел по банковскому счету? Засунул нос в женские пожитки? Так это я и без расследования знал. Их просто нет, Ромыч. Девчонка, между прочим, не клиентка! — беру из рук усаживающегося Юрьева пластиковую папку. — Если что! На будущее! Андерстэнд? — вскидываюсь, бросая беглый взгляд на сосредоточенное или грустное лицо.
— Это, значит, подработка? — расстегивает пуговицы на светло-сером пиджаке. — Типа факультатив? Я, по всей видимости, теряю хватку, и ты решил специфически поднатаскать лишившегося нюха кобеля? Как-то это… Сам понимаешь! Хозяин стегает пса поводком. И делает это лично, а не приглашает манипулятора, который сначала драконит шавку, а после…
— Фрол, что ли, в подробности не посвятил?
— Кость, при всем уважении, но подобные задания я привык получать только от непосредственного начальника. Сашка — великолепный друг, но…
— Много языком болтает? — аккуратно улыбаюсь.
— Если честно, то я ни хера не понял из того, что он ворнякал в телефонную трубку пять дней назад. Он тебя стебал? Или вы…
— Спасибо за помощь, Ромка, — не спешу открывать обложку, чтобы познакомиться тесным образом с содержимым белобрысой тайны.
— Или вы вдвоем решили поиздеваться надо мной?
— Нет. С чего бы?
— С каких пор Фролу нужен повод?
— Что не поделили?
— Без комментариев. Хочешь, — кивает мне на руки, направляя взгляд на папку, — незангажированное мнение?
— Буду признателен.
— Это простая девчонка. Обыкновенная беспризорница. Таких полно вокруг, как говорится, пруд пруди. Стоит только оглянуться. Было неинтересно, если честно, и довольно быстро. Я не насладился и не ощутил удовлетворения. Там все до приторности законно, поэтому государство охотно делится информацией со мной, ничего не пряча, не скрывая. У нее…
— Беспризорница? — застреваю только лишь на этом слове.
— Родителей нет. Появилась, выросла и повзрослела в одном месте. Записей относительно родословной немного, вернее, их в общем-то и нет. Имя, отчество и фамилия взяты с потолка. Это означает, что ее отец не Олег и уж точно не Ступин. А имя, видимо, кому-то в глаз упало. Я не в курсе, как это происходит в таких заведениях, когда, например, на порог им подсовывают люльку с младенцем. Может в тот день были какие-нибудь очередные именины по церковному календарю. Скорее всего, она Александра или Анна, возможно, Анастасия.
Я так и знал! Но:
— У меня есть информация о том, что имя полное.
— Да, как угодно. Ася так Ася. Может анаграмма, может еще чего. По документам она Ася Олеговна Ступина, а по задумке — кто тебе теперь об этом скажет.
— Детдом?
— Сначала областной дом малютки, а потом…
— Отказница?
— Таких сведений я тебе не предоставлю. Все-таки тайна рождения, как, впрочем, и усыновления, в стране остается по-прежнему неприкосновенной. В интересах подрастающего поколения. Как бы печально или грубо это ни звучало, но такая пестрая биография, как бельмо на голубом глазу в добропорядочном обществе. Сначала их пасут социальные службы, потом добавляются ахи-охи, охи-вздохи сочувствующей толпы, а после… Короче, кое-кто начинает пользоваться своим сиротством. Я, мол, гражданин, лишившийся по молодости лет опеки родителей, поэтому вы, любезные, обязаны сочувствовать и помогать. Единицы, кто не спекулирует очень непростым положением. Эта Ася Олеговна из таких.
— Из каких?
— Предпочитает держаться в тени и не отсвечивать фигурой. Не то чтобы скрывается, но систему не любит, босс. Я бы дополнил словом «избегает». Дальше поймешь. Открой папку. Чего ты ждешь?
— Приемные родители?
— Некая Анна Яковлева подавала документы и заявляла на девчонку права, добивалась опекунства, но…
— Но? — сосредотачиваюсь, опираясь на локти, подаюсь верхней половиной тела на Юрьева вперед.
— Во-первых, преклонный возраст. Ей было что-то около шестидесяти пяти или больше, когда она высказалась за то, чтобы стать законным представителем этой Ступиной. Во-вторых, старая дева, живущая на зарплату воспитателя детского приюта. А в-третьих, у женщины не было связей, зато, как я понял, до хера врагов. Ей отказали, конечно же, из-за первых мною перечисленных пунктов, но был бы третий, глядишь, на эту ересь не обратили бы внимания. Связи, Костя, решают все. Умерла от рака, когда эта Ася разменяла совершеннолетие. Место захоронения интересует?
— Черт! — запускаю руки себе в волосы, взъерошиваю их и, пропустив сквозь пальцы, отпускаю патлы.
— У девицы есть образование. Если это важно? — Роман откидывается на спинку стула и скрещивает пальцы на уровне живота. — Такое, знаешь ли, небольшое, но добротное достижение. Короче, она не тунеядка.