Среди многочисленных аккуратно сложенных бумажек я замечаю пару-тройку фотографий, о которых некоторые говорят «отрыгивание прошлого». Маленькая девчушка с бело-золотистыми волосами смотрит прямо на меня, не моргает, не улыбается, но позирует — ни дать ни взять. Смотрит точно в объектив и проникает взглядом в душу.
«Сколько тебе здесь?».
Она пищит: «Мне шесть!», а я обвожу пальцем овал детского лица, в попытках убрать наскочивший на личико тонкий волос, скребу ногтем фотокарточку, в ответ похрустывающую матовой обшивкой.
«Мамочка!» — сейчас я вижу зрелую женщину, присевшую на корточки и обнимающую одной рукой маленькую худую фигурку девчушки, в которой без ошибок узнается эта Ася.
— Сука!
Забирается под кожу? Приучает? Прикармливает? Играет? Завлекает, соблазняет, провоцирует, чтобы после сообщить о том, что…
«Вероятность Вашего отцовства составляет ноль целых и ноль десятитысячных процентов. Что Вам не понятно?» — в окно таращусь, не моргая.
«Вы ошиблись. Я хочу переделать анализ, но теперь…».
«Условия здесь клиенты не ставят, Константин Петрович!» — он глубоко вздыхает, а я теперь еще и улыбаюсь. — «Какая разница, чей ребенок, если Вас интересует только его мать? Тонкая блондинка с очень женственной фигурой. Мне в глаза упала ее выпирающая грудь. Прошу прощения, но девица очень видная. Ей бы посетить фотосессию журнала для взрослых искушенных, пресыщенных жизнью ловеласов. Кстати, Вы себя к таким не причисляете? У Вас серьезные намерения, господин Красов?».
Господин? Хозяин? Барин? Богач? Бизнесмен? Спекулянт? Мажор? Как еще она подобных мне с пеной у розового рта называет? То ли это зависть, то ли злость, то ли флирт, то ли глупость, недоразвитость, то ли… Что? Что это вообще такое?
Мой тихий дом… Вот кухня — ярко освещенное огромное окно. Две устойчивые ступеньки, и выход на широкую открытую веранду, продуваемую со всех сторон. Покачивающаяся подвесная качель и… Алеющий закат. Завтра будут дикий ветер, вероятно, трехбалльный шторм и адская жара.
Датчик движения срабатывает, как только я подхожу к выложенному камнем просторному крыльцу. Подтаскиваю коробку с тем, что заказал для нее и строптивого — как я успел заметить — мелкого ребенка. Это не косметика, ювелирная дребедень или дешевые тряпки, из которых дети быстро вырастают, не успев выносить и половины приготовленного их родителями. Отнюдь, здесь всего лишь добротные предметы для нормального развития ребенка, которые мне порекомендовала женщина-детский врач после того, как я ее об этом попросил: необходимые средства гигиены, яркий термоковрик для безопасного валяния на полу, смешная складывающаяся ванночка, навороченный шезлонг и несколько видов бутылочек-рожков с хорошей сосочкой. Как я понял, гордый парень больше не намерен брать в рот материнскую грудь, даже если эта дама решит залить теплым молоком весь берег в небольшом приморском поселении.
— Привет, — мгновенно замечаю высунувшуюся женскую мордашку из дверного проема общей комнаты.
— Привет, — отвечает и сразу прячется назад.
Так не пойдет!
— Юль, — «твою мать» и «блядь» я вспоминаю только про себя, прикусываю язык и тут же продолжаю. — Ася, подойди сюда, пожалуйста.
— Одну минутку, — отвечает мне, а после ласково обращается к мальчишке. — Вот так! Полежи, но только никуда не убегай. Договорились?
Стоп! Куда я ее зову. Пусть остается на том самом месте и никуда не двигается.
— Не стоит, я подойду.
— Уже-уже, — по-моему, она меня не слышит.
Зато я довольно четко слышу все! Встречаемся нос к носу аккурат на том выходе, из которого она показывала мне свое лицо.
— Ой! — отскакивает, как от прокаженного.
— Что ты здесь делаешь?
Мог бы и не спрашивать. Все подтверждает зрительное наблюдение. Она играла с сыном. Об этом почти кричит обилие игрушек, разбросанных на полу. Потом, очевидно же, кормила. Вот небольшая бутылочка с молочным белым дном. Укачивала и, наверное, пела, когда ребенок не засыпал, но требовал ее внимания.
— Ты голоден?
— Нет.
То есть — да, еще и как! Она готовит превосходно, впрочем, как и подает. Этому ее научили в казенном доме на уроках ведения домашнего хозяйства? Ни черта себе предположение я ввернул.
— Я приготовила рагу и суп из чечевицы. Хлебцы и чесночная замазка.
Из «че» чего?
— Я кое-что привез.
— А? — как это ни странно, раскрывает рот гласной «О».
— Для тебя и парня. Надо разобрать.
— Хорошо. Большое спасибо, но…
— Сегодня будет известен результат, Ася, — перехожу на очень тихий шепот.
— А-а-а, — тяжело вздыхает или о чем-то сожалеет, или это «все равно»?
Пожалуй, сменим тяжелую для обоих тему:
— Как твой день прошел?
— Э-э-э-э…
«А у тебя?» — направляюсь к задранным наверх ручонкам и барабанящим по одеяльцу ножкам в ярких ползунках.
— Вы ужинали? — вслепую задаю вопрос.
— Да, — моментально отвечает.
— Он — да! А ты? — наклоняюсь над мальчишкой и пока пальцами перебираю элегантную манишку на детской грудке, поворачиваю голову в том направлении, где мнется чудная мать. — У него красивая одежда.
— Как у всех.
За идиота держит? Вот этого я не люблю.
— Ты услышала, что я сказал относительно заключения?
— Да.
— Ничего не хочешь больше рассказать, добавить, изменить? Последний шанс!
— Нет.
— По-прежнему утверждаешь, что это мой ребенок?
— Да! — выкрикивает и гордо задирает нос.
Умеет за свое бороться или это глупость, каковой каждая из бабского батальона обладает?
— У меня есть определенные связи и временами неограниченные возможности. Не буду ходить вокруг да около. Короче, мои подчиненные умеют добывать секретную информацию, когда та необходима для успеха общего дела.
— Что это значит? — я выпрямляюсь и отхожу от малыша, а она зло шипит и настораживается. — Я ничего не скрываю. Меня зовут…
— Не стоит, — показываю, что уже наслышан. — Все, что ты рассказала до сегодняшнего дня, подтвердилось. Но…
— Мне нечего больше сообщить. Осталось только уведомить о размере нижнего белья и капроновых колготок. Наверное, очень непросто и тяжело живется человеку, страдающему тяжелой формой паранойи. Что еще?
— Поязви, пока я разрешаю.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — подпрыгивает и начинает рваться к малышу, но, к сожалению, встречается со мной.
— Считай это состоянием экзальтации.
— Чего?
Я ведь все проверил — она действительно не солгала. Поэтому и бесится сейчас! Но у мальчугана нет документов, как, впрочем, нет и прав на финансовую помощь от родного государства, а у этой девки в наличии очевидно мозговой провал и танцующие единороги на извилинах, которые использовать по назначению таким совершенно нет резона. Еще бы!
— Предвкушаю, что стану папой. Знаешь, это что-то типа эйфории, но только круче.
— Нет, не знаю.
— С парнем ясно, а вот с тобой…
— Пропусти меня, — отталкивает от себя мою напирающую грудь. — Что это?
— Ты ведь уйдешь, Ступина. По крайней мере, если не захочешь играть по моим правилам, можешь валить отсюда на хрен, — последнее почти рычу, разбрызгивая слюни-сопли. — Как только эти часы, — показываю оттопыренным большим пальцем себе за спину, туда, где находится огромный встроенный в стену четкий механизм, — пробьют полночь, ты можешь быть свободна. Носок приготовить?