— Тебе туда, — напираю на нее, подталкиваю пахом и не разгибаю тело, на которое всей массой налегаю.
— Костя, привет! — орет, как резаный, сосед. — У вас, что ли, праздник намечается?
— Иван Купала*, идиот, — рычу куда-то в пол, затем подмигиваю по-прежнему с большим трудом парящей над землей девице, а внезапному свидетелю всю правду говорю. — У нас сегодня свадьба, Колян!
— Отпусти, пожалуйста, — шепчет Ася. — Я могу самостоятельно идти…
— Твое место рядом с водителем, синеглазка, — спокойно сообщаю ей.
— Зачем? — еле-еле раздвигает губы.
— Купала, говоришь? Может кАстрик организуем, пусть девочки попрыгают, а? Что скажешь? — хихикая, кричит нам Николай.
— Как ты на это смотришь? Прыгать будем, Мальвина? — не глядя, цепляю рычажок замка двери, распахиваю полотно и разворачиваю нас таким образом, что почти вношу молодую в очень замкнутое пространство. — Осторожнее, — как навесом, ладонью прикрываю ей лицо, и закидываю тело полностью внутрь накалившегося автомобиля. — Теперь ремень…
— Костя? — прохладная дрожащая рука касается моей щеки. — Все хорошо?
Лучше и не придумаешь! А я ловлю, похоже, не один приход, пока нас к ЗАГСу неспешным ходом доставляю…
— Фролов, — протягивает руку поплывший от чего-то Сашка. — Александр, можно Саша или Алекс! — скалит зубы, раздувает щеки и распушивает перья.
Иди ты! Серьезно? Даже так? Алекс? Проклятый иностранец! Да ты… Ты… Ты гамбургский петух, Сашок! Напыщенный, разряженный, с обилием украшений жалкий старичок!
— Очень приятно. Я Ася.
— Это Роман. Юрьев, — фамилию зачем-то добавляю.
— Здравствуйте! — неспеша перекладывает ладонь в соответствующую руку, приседает, изображая книксен, а затем посматривает на мальчишку, вылупившегося на этих обормотов и воркующего о чем-то о своем в комфортной переноске, которую я на весу держу.
— Она красавица, шеф, — сильно заикаясь, на ухо мне шипит Фролов. — Блядь, ты где ее нашел?
— Уймись! — дергаю плечом и отстраняюсь. — Ты хоть чуть-чуть контролируй мысли. Она моя будущая жена, а у тебя мозги уже уплыли в семенные каналы.
— Ничего такого. Вообще не претендую. Это, безусловно, твой личный крест. И все же? — не унимается дружок.
— Она познакомилась со мной. Просто подошла и попросила о любезном одолжении. Я не искал ее.
Я не искал жену. А вышло, что случайно на местном пляже повстречал семью?
— С-с-с-сука! Почему одним везет, а другим за что-то достается жалкое «писюша» и визжащие истерики в очень скользком дУше?
— Не смотри на мою жену. Отвернись, — сначала прыскаю в кулак, а затем, не таясь, смеюсь. — Фрол, не смей!
— Еще полчаса, Котя. Я ведь могу соблазнить ее и отбить малышку у мужика, который…
— Нам пора, — Юрьев кивком вдруг подзывает нас.
— Ася? — пропускаю озабоченного плотским образом дружка, а сам задерживаюсь и не двигаюсь, как будто бы кого-то или чего-то жду. — Пожалуйста, подойди сюда.
Мне кажется или это правда. Галлюцинация или картинка о ближайшем будущем. Она плывет и ни к чему не прикасается? Это левитация, хождение без помощи ног, над этой блядской твердью? Плавные и мягкие, слегка замедленные движения, очень легкий шаг и нежная, чрезвычайно благодушная улыбка на лице, а также яркий блеск голубых, сегодня слишком влажных глаз.
— Не отходи от нас, — киваю на маленького парня, поющего про что-то важное и непостижимое в этой странной жизни.
И не забудь сказать мне в подходящий по регламенту момент:
«Да! Я на все согласна, мой господин! От меня тебе вечная любовь, внимание, нежность и еще, конечно, долбанная ласка!».
— Мне очень нравится твое платье, — все-таки решаюсь похвалить и вкус, и выбор, и фасон, и работу, которую нам придется после обсудить, когда наступит нужное мне время.
— Спасибо.
— Задерживаться не будем. Быстренько распишемся, пару часиков посидим за столом и поедем домой. Поняла?
— Да.
— Что с его едой? — приподнимаю сына.
— Я взяла, — повернувшись, рукой указывает на машину. — Там, в детской сумке, все есть.
— Хорошо.
Я нарезаю ей задачи, раскидываю поручения, и специально понижаю до предупреждений тон?
— Держись возле меня.
— Я…
— Сашка — местный ловелас. Он не заинтересован в серьезных отношениях, а Роман давно женат.
— Я…
— У тебя через несколько минут будет на этом пальце, — обхватываю правую кисть и безошибочно цепляю нужную фалангу, — обручальное кольцо и клятва служить своей семье и быть покорной, любящей и терпеливой с мужем.
— С тобой?
Пошутила? Ну-ну!
— Ты здесь, — обвожу рукой пространство, — еще кого-то видишь? Предложения сыплются на тебя, как из рога изобилия? Не успеваешь отбиваться? Что за…
— Нет, — убирает томную улыбку с ярких пухлых губ.
Вот и хорошо!
Ничем не примечательная церемония, стандартный протокол, обычная история. Это, на секундочку, мой третий к ним сюда заход. Странно, что я еще не получил по случаю торжественного события какую-нибудь поощряющую на новые начинания-свершения суперскидку. Государственный регистратор произносит важным тоном торжественную, затертую до дыр, немного пафосную речь, затем, естественно, обращается к нам, просит каждого ответить на вопрос о добровольном желании вступить в непростой союз и создать новую семью. Без лишнего кокетства на все согласием отвечаем. А вот когда дело доходит до традиционного поцелуя уже «обвенчанных» законом молодых супругов, я почему-то застываю ледяным болваном перед улыбающимся мне простым лицом и не решаюсь запечатать алый и манящий рот сочным и очень жадным поцелуем.
— Горько! — шипит откуда-то Фролов. — Красов, ты чего?
— Можно? — провожу костяшками по покрасневшей женской щечке. Кольцо блестит и обжигает кожу. Ася вздрагивает, но не отстраняется. — Ты согласна?
— Да, — взмахом ресниц все подтверждает…
«Объявляю вас мужем и женой» — засело прочно на подкорке. Простое предложение я целый вечер на повторе в голове гоняю и кручу. Теперь нас трое: я, она и маленький сынишка. Последний, между прочим, очень плодотворно провел этот праздник: успел поесть, потом естественно опорожнить и мочевой пузырь, и маленький кишечник, затем погулить и попеть, степенно рассказать парням о том, что видел, вцепиться Ромке в воротник рубашки и засандалить пяткой во Фроловский бок…
— Уснул? — сейчас смотрю на высокую фигуру в коротеньком белом шелковом халате, стоящую перед вытянутым по вертикали зеркалом возле моей кровати. — Ася? — обращаюсь к той, кто не считает нужным мне ответить. — Ты как? Всё хорошо?
— Угу.
Она вдруг низко опускает голову и, подцепив дрожащими пальцами запАх, опускает лиф домашнего платья, обнажая спрятанную в просвечивающий лифчик налитую, большую грудь.
Приглашает? Хочет? Или желание неумело изображает?
— Не надо!
Подхожу вплотную к ней и останавливаюсь в точности перед женским носом.
— Не надо, слышишь? — возвращаю на то же место тряпку.
— Я… Что-то не так? — хрипит в мое плечо.
— Я сам! — сглотнув, от неприятного осадка сильно морщусь. — Давай чуть-чуть помедленнее.
— Хорошо, — шумно, словно обреченно или безнадежно, выдыхает.
— Если тебе неприятно, то это необязательно. Будет тогда, когда почувствуешь, что готова.
— Уже жалеешь, да? — вскидывает голову, задирая высоко свое лицо. — Я хочу, хочу, хочу, — выставляет подбородок и кривит губы, боится, видимо, случайно расцепить сведенные крепко зубы, чтобы случайно не пропустить удар, которого с огромным нетерпением ожидает.
— Идем в кровать, — целую в основание прохладной и покрывшейся роем маленьких пупырышек тонкой шеи, мягко разворачиваю ее и уверенно приложив ладонь к упругой заднице, подталкиваю к уже разобранной постели. — Выбирай сторону, — хочу добавить «Юля», но мгновенно осекаюсь и, захлебнувшись именем, закашливаюсь и хриплю, — ж-ж-ж-жена!
Это перепутье? Трудный выбор, сверхважная дилемма? Сложное условие и разветвляющийся итог, полученный в результате громоздкого решения? Пока она мнется и крутит головой, подбирая край, я, стоя за ее спиной, нервными и рваными движениями стаскиваю с плеч рубашку, откидываю в сторону и прикасаюсь пальцами к ремню.