— Она по-прежнему красавица? Или из-за того, что Ася не употребила противозачаточную дурь, лицо ее укрылось язвами, а ты утратил с воздушной сущностью только-только установившуюся ментальную связь? Мне показалось, ты потёк, когда ее увидел в первый раз, — подмигиваю, повторяя в точности его слова в день нашей свадьбы. — Она красавица, красавица, красавица!
— Это да! Ты не ревнуешь, шеф?
С чего бы? Нет!
— Жена не дает мне повода, а ты не тот объект, из-за которого я должен потерять покой и сон, утратить человеческое обличье и превратиться в потерявшее контроль чудовище с застланными ревностью глазами. Если бы мы строго выполняли рекомендации в плане контрацепции, то мир бы, — зло хихикнув, заключаю, — очень быстро сдох.
— Выполняешь план по рождаемости? А про инфекции ты что-нибудь слыхал, Котян?
— Сифилис, гонорея и хламидии тире монадии?
— Рад, что ты не растерял остатки разума. Она красавица, старик. Настаиваю на своем, но ты, бл, сильно рисковал.
Да… Да… Добавлю некоторые уточнения. Ася не красива, но весьма мила и в той же степени обворожительна. Не смазлива, не кокетлива, не слащава, но чересчур приятна и слишком обходительна. Хорошо воспитана, если учесть место ее взросления и становления на жизненные лыжи. Доверчива, скромна, внимательна и щепетильна. По-моему, моя жена заучка и перфекционистка. Еще трудолюбива и очень старомодна. Последнее ее совсем не портит, но жить, по-моему, мешает. Она, как нечто странное и неземное, случайно залетевшее создание, давным-давно покинувшее матриархальную вселенную. Женственна, нежна, почти невинна, но чересчур зажата. Она стесняется меня? Или боится? Если это страх, то у нас огромные проблемы. Я ей недавно про доверие втирал? Теперь мозгую, о чем таком с ней можно говорить, если дама уссыкается от ужаса, который я в нее одним своим присутствием вселяю.
Ее покорность и услужливость, суетливость по некоторым вопросам, самостоятельность в ведении хозяйства, умение превосходно готовить и достойно следить за сыном всё больше убеждают, что это так называемая первая жена, опытная в вопросах домоводства и воспитания подрастающего поколения. В этом направлении все при ней, а вот с интимной жизнью — колоссальные проблемы и охерительный провал. Неплохо было бы ознакомиться с учебником по возлежанию с мужчиной, а после провести ревизию полученного опыта в полевых условиях на примере собственного мужа.
— С Тереховой… Сань? — глухо окликаю направляющегося к двери.
— Угу? — не поворачиваясь, тотчас отзывается.
— Я согласен. Сроки оговорим при личной встрече. Ей нужен макет?
— Желательно, — я так и вижу, как Фрол ехидно дергает губами, как то и дело закусывает нижнюю, катает мякоть на зубах, затем расправив ноздри, шумно забирает носом весь имеющийся в этом помещении воздух. — Это будет крутое вложение, шеф. Я чувствую!
Этого у Сашки не отнять. Образование и опыт главного по средствам и обогащению всегда играют на руку тем, кто с ним дружбу водит. А у меня по факту с ним двойное комбо: друзья и единомышленники, связанные уставными документами и общими счетами.
— Но все-таки поставь дневное ограничение, старик. Рекомендую от души.
— Спасибо.
Но, пожалуй, нет…
Всегда гостеприимный ко мне дом сегодня почему-то холоден и не радушен. Все дело, вероятно, в том, что ни одна комната не освещена. Тьма правит в этом царстве чего-то там, но уж точно не насилия и ужаса.
— Ау, ау, ау? — крадучись на цыпочках, прохожу по вытянутому коридору. — Ты где?
Зал пуст — там никого. Мои глаза приветствуют пестрый термоковрик, выставленные в шеренгу детские игрушки, несколько пеленок и пустой шезлонг.
Толкнув ногой закрытую дверь в импровизированную детскую комнату, захожу вовнутрь. Сын спит в «гнезде», устроенном на большой кровати. У Тимофея пока нет личного манежа, в котором он мог бы весело кутить и наводить порядки. Я! Я! Я не успел купить — и здесь как будто снова виноват. Пора казнить, да только некому. Раскинув ручки и расставив ножки, ребенок сладко спит, обратив свое расслабленное личико ко мне.
— Привет, клопик, — целую, наклонившись, в теплый лобик.
Я завел новую и нужную, весьма полезную привычку: теперь я тщательно вымываю с мылом руки, как только захожу в свой дом. Поэтому сейчас, в настоящий момент, могу позволить абсолютно всё. Например, погладить маленькую щечку, пощекотать ребенку шейку, нежно поцарапать грудку и аккуратно сжать детскую лодыжку без вреда для крохотного человека.
Видеоняня, как это ни странно, простаивает на тумбе возле кровати и не отсвечивает нужным цветом, сигнализируя беспокойной матери о том, что с ее ребенком все в порядке, он сладко спит и не нуждается в пристальном внимании.
Жена, жена, жена… Нет! Достижения современной цивилизации получены, увы, не для нее. В этом наше с ней отличие. Она отставила прибор, забросила и не взяла за ненадобностью или неумением пользоваться, а я забрал и сунул в свой карман элементарное средство для слежения за тем, кто дергает конечностями, словно стреноженного жеребёнка изображает.
Сын крякает и несколько раз бьет пяткой по основанию детского «гнезда». Спать на боку и на животе ему пока не разрешает педиатр, а вот лежать и бодрствовать днем на коврике, оттачивая позу «самолетик» без ног и рук — как говорится, самое оно!
— Пока-пока! — сжимаю-разжимаю пальцы, машу рукой и выметаюсь.
А где она? Вот наша спальня… Вернее, то, что таковым я называю. Двуспальная кровать, две тумбы возле, комод и распахнутый выход на веранду, с которой открывается вид на море и алеющий закат.
Лежа на боку, лицом к окну, согнув в коленях ноги и отставив зад, похоже, спит или неумело притворяется. Да, признаю. Немного задержался, но к ужину все-таки не опоздал. Она устала или плохо себя чувствует? Обойдя кровать, останавливаюсь в точности напротив нее. Белое лицо, такие же по цвету волосы, струящиеся по подушке на пол, свешенная рука и приоткрытый рот. Сопит, храпит, постанывает и глубоко вздыхает. Артистка, мать твою!
— Привет, — присев на корточки, осторожно дую ей в лицо. — Юль? М-м-м, да, блядь. Тьфу ты! Ася-я-я? — теперь шепчу, губами прикасаясь к кончику остренького носа.
Нет, она не оживает. Не беда!
Гладкая кожа, мелкие веснушки, длинные ресницы и влажный лоб. Ей жарко? У нее температура? Сначала трогаю рукой, а следом подключаю губы.
«Порядок!» — немного отлегло. Она так сладко спит, что похожа на ангела, свалившегося с божественных небес на укрытую грешниками землю. Пока устраиваю свой зад возле нее, замечаю альбомные листы, выглядывающие из-под кровати.
Это что? Высокие женские фигуры, одетые как будто бы в космические наряды. Нарисованные черной ручкой силуэты с непропорционально длинными ногами слепыми мрачными глазницами взирают на меня. В чем-то упрекают, покачивают головами, поворачиваются, заигрывают, когда через плечо незримо мне моргают.
Это ведь её эскизы? Моя жена рисует? Придумывает? Моделирует одежду? Лекала строит? Делает эксклюзивные выкройки? А после шьет?
— Привет, — хрипит внезапно очень сонный и немного томный голос. — Ты уже пришел?
— Привет, — не глядя, отвечаю. — Как дела?
— Все хорошо, — она сжимает мою кисть и дергает за руку. — Костя, пожалуйста, отдай.
— Спокойно! — избавляюсь от женского захвата, подальше отвожу свою конечность, разглядывая содержимое бумажного экрана. — Твои рисунки?
— Да, — бормочет глухо. — Это ерунда. Это…
— Простое увлечение?
— Мне нравится рисовать.
— И шить? — на что-то намекаю. — Твоя одежда и наряды сына. Ася?
— И шить, — она все подтверждает. Ура, я угадал. — Пожалуйста, верни на место.
— Должен сказать, что у тебя великолепно получается. Почему бы это не развивать? Хочешь этим заниматься?
— Нет.
— То есть? — изумляюсь.
Я позволил себе лишнее, влез не в свое дело, настроился на позитив, а получил по факту женские надутые губы и недовольный вид?
— Пока нет, — мгновенно исправляется.
— Ты боишься, Красова?
Свою фамилию я выговариваю без оговорок и ошибок. Может, так и стоит продолжать?