Сколько здесь квадратных метров? Не помню точно. Но широкое, на всю стену, панорамное окно, две стены, удерживающие крепкое стекло на вытянутых руках колосса, чьи ступни врезались в песок, как два тарана в каменную массу, теплый пол и двустворчатая дверь — идеальное сочетание для новой детской, в которой будет жить мой сын, пока еще ютящийся в конурке рядом с нами. Шагаю по периметру, мотая третий круг. Отставив руку, цепляю пальцами старое покрытие панелей, поддеваю ногтями рейки, крючки и стыки, на которых когда-то сын Юлы развешивал свои художества и первые медали, завоеванные в садике на первенствах себе подобных.
«Манеж, комод для пеленания, который с возрастом будет заменен на нужный парню письменный рабочий стол, еще, конечно, маленький диван, просторная игровая зона, шкаф для его вещей и обязательная книжная полка. Именно на ней будут стоять любимые игрушки, книги для всех видов настроения, дневники, часы, мобильный телефон и многочисленные фоторамки с улыбающимися лицами родных ему людей» — вот так мечтами согреваюсь, пока гоняю мысли, нарезая четвертый, новый, круг.
Что для нее? По правде говоря, ума не приложу. Вот с телефоном только круто получилось. Особо не старался даже, все, как по задуманному разрешилось. Итак, она работает! Вот этого не знал. И Юрьев ни хрена не рассказал: то ли не искал, то ли важным не считал, то ли он действительно рассеян и хватку, как ввернул языкатый Сашка Фрол, где-то растерял. У меня, конечно, были кое-какие предположения о том, что простое хобби, на самом деле, не простое увлечение. Но, признаться, я и не предполагал, что индивидуальный пошив одежды из фактически тряпья может приносить ей неплохие деньги. Хотя понятие «достаточно» весьма размыто, специфично и необстоятельно. Один месяц мы получаем огромное количество заказов и зашиваемся на протяжении неопределенного срока с их выполнением. А другой месяц — жуткое затишье, полный штиль и саботаж. Так что, ее доходы индивидуально мизерны по сравнению с тем, что может получать трудяга, находящийся на полной и стабильной ставке. Хочет шить, значит, ей для этого нужно место. Угол, в котором она могла бы, не сгибая спину и не прищуривая взгляд, прокладывать строчку на своей швейной машинке, которую я, между прочим, так и не нашел. Наверное, плохо или недолго всё, что хотелось бы найти, в этих комнатах искал.
Пожалуй, спальня? Это помещение ей подойдет? По габаритам с большой натяжкой «милый уголок» можно сравнить с просторной бальной залой, если в качестве участников грандиозного мероприятия рассматривать двух человек, прижавшихся друг к другу в медленном спокойном танце.
Запах? Очень странный запах… Страсть, секс, похоть и чужое счастье? Я помню, как на руках сюда принес Юлу, как аккуратно положил смеющуюся молодую на кровать, как дрожащими руками раздевал жену, как гладил идеальные контуры и теребил соски, как запускал в пупок язык, как двигался внутри, пока ее еб…
Она хохочет?
Замираю, отгоняя сладостные воспоминания о той, которую увел другой, воспользовавшись правом первого и долгожданного отца для непоседливого мальчишки. Я ведь так и не усыновил его. Не выпал шанс и государство было против нас.
Что там такое?
До моих ушей доносится женское веселье и какая-то возня в ванной комнате на первом этаже. За то непродолжительное время, что мы живем втроем, мне ни разу не выпала возможность искупать ребенка. Я не настаиваю на сольном исполнении, но участие и простую помощь в плане «подержать», «укутать», «обмыть», «перевернуть», «отвлечь» и «поагукать» я могу ей оказать.
Прикрыв дверь в пустую комнату для когда-то обманчиво счастливых двух людей, выхожу в просторный холл на втором этаже. Выставив наружу ухо, внимательно прислушиваюсь к тому, что происходит там внизу. На цыпочках считаю лестничные ступени и мягкой поступью направляюсь к ванной комнате, в которой происходит таинство детского омовения.
Маленький мужчина лежит в специальном приспособлении, растянутом на бортиках светлой ванночки, щурит глазки и пробует свой пальчик на отсутствующий пока острый мелкий зуб. Тельце сына укрыто легкой простыней, как римской тогой. Покрасневший цезарь в пластиковой таре, закинувший ногу на ногу, хохочет, когда его мать изображает женщину-козу, бодая детский подбородок своим открытым лбом.
— Можно к вам? — зайдя вовнутрь, быстро прикрываю за собой дверь, чтобы ненароком не впустить в парную жуткий летний «холод».
— Да, — отклонившись от ребенка, мгновенно прекращает игры, убирает с губ улыбку и, поджав их, прячет взгляд, стирая благодушие с покрасневшего лица.
— Что мне нужно делать? — на ходу закатываю рукава своей рубашки. — Или лучше ее снять? Он будет брыкаться?
— Как тебе удобно, — брызгает на мальчугана теплыми каплями, от которых клопик взвизгивает и сильно ерзает, пытаясь вылезти из импровизированного банного халата.
— С этой стороны? — указываю на противоположный бок.
— Да.
— Он любит воду? — почесываю подбородок.
— Да.
— Ася, пожалуйста, добавь в предложения любые поясняющие слова. Можно посюсюкать, раз речь идет о сыне. Короткие ответы хороши исключительно на допросе с небольшим пристрастием. Когда тебе в глаза светят ламповым лучом, прожигая сетчатку, тогда довольно односложных фраз, а когда…
— У Тимоши никогда не было проблем с ванночкой, Костя. В первый раз он, конечно, поплакал, наверное, потому что вынужденно намочил не только попку, но также спинку, ручки и животик. Но во второй раз все прошло намного проще. Я думаю, что он даже ждет эти обязательные процедуры. Он дремлет здесь и даже песенки поет с закрытыми глазами. Правда, он похож на маленького старичка?
Да уж! Магистр Йода? Не хватает только Люка и его шипящего в акваланг отца*.
— Тебе нравится вода, барбос? — присаживаюсь на выбранное место и опускаю ладони в светлый таз. — М-м-м, комфортная температура и подходящая глубина. Знаменитые римские термы, Тимка, да? А почему он в пеленке?
— Детская нежная кожа. Я волнуюсь, чтобы не обжечь его, хотя по десять раз проверяю температуру. Не знаю…
— Снять можно? Как ты смотришь на то, чтобы развернуть его? Вода не горячая, — смотрю в ее лицо. — Что-то не так? — она отводит взгляд, затем краснеет и закусывает нижнюю губу.
— Все в порядке.
— Ты стесняешься сына или…
— Нет.
Ну, слава Богу! Этого еще только не хватало, чтобы родная мать боялась прикоснуться к заднице ребенка потому, что он мужского пола.
— Итак, давайте-ка посмотрим, что будет, если развернуть живую куколку? Окажутся ли там крылья бабочки или мы увидим с Асей раскачанные бицепсы? И…
— То, что произошло на кухне, Костя…
— Угу? — разворачиваю мокрую пеленку, почесываю подрагивающее пузико, нажимаю на темные детские соски и нежно прикасаюсь к аккуратно свернутому розочкой пупочку. — Слушаю, — она молчит, я вынужденно перевожу глаза. — Заснула? — подмигнув, хриплю.
— Неважно, — взбрыкивает.
Ну точно юная коза!
— Тебе понравилось?
— Что? — она сейчас себе башку свернет.
— Ася, посмотри на меня, — предлагаю сыну свои пальцы, а сам подныриваю, чтобы встретиться глазами с той, кто их активно прячет, потому как активно кончила от языка и моих рук, склонившись над кухонной раковиной. — Считаю до трех. Один!
— Да.
— Два! Потому что пока не совсем понятно, что означает это «да». То ли ты намерена повернуться, то ли…
— Мне понравилось!
Это сколько по мужскому счету? Сто или тысяча очков? Только бы не загордиться и не зацепиться носом за что-нибудь, что тоже смотрит в небеса, но, к сожалению, некачественно к плоскости прибито.
— Больше ничего не хочешь сказать?
— … — скашивает взгляд и бегает глазами, словно что-то важное скрывает, но у нее, в силу недостатка опыта, при этом ни черта не получается.
— «Спасибо», например?
Она с большим трудом демонстративно сглатывает, потом старательно захлебывается, и наконец закашливается, выплевывая то, что стало поперек горла, в крепко сведенный кулак. Сын вздрагивает и тут же к ней мордашкой поворачивается.