— Вы молодец…
— Говори мне «ты», пожалуйста.
— Ты молодец.
— Я не женат, — зачем-то только это повторяю, как заискивающий перед хозяйкой раб. — Свободен, понимаешь?
— А родители?
— Отец умер, а мама…
Мама тоже умерла! Только я вот не владею информацией:
«Когда⁈».
— А у тебя?
— А где Вы… То есть, — кокетливо смеется, демонстрируя очаровательные ямки на щеках, — ты! Где ты живешь? Далеко?
— Там! Пять минут спокойным шагом вдоль берега, и мы на месте.
— У меня очень строгая хозяйка, Костя, — вытягивает руку, согнув ее в локте, заводит за спину. — Я должна вернуться до двадцати трех часов, иначе — выселение без возвращения аванса.
— Я провожу.
— Ты странный, — игриво щурит взгляд, внимательно рассматривает, оценивает, рассчитывает силы, что-то комбинирует и соизмеряет. — Я…
— Хочу задать вопрос. Позволишь? — закладываю ей за уши выскочившие из прически тоненькие локоны.
— Да, — следит за тем, что я с ней делаю, гуляет взглядом в попытках что-то уловить и осознать. — Не надо, — сильнее прогибается в пояснице, почти выстраивая параллельно остывающим изрядно накалившимся за день песку и гальке верхнюю половину своего тела.
— Ты выбрала меня, Ася Ступина.
— Да.
— Подожди, пожалуйста. Могла ведь подойти к кому угодно, найти любого другого чувака, который был в состоянии посторожить твои вещички. Да?
— Да.
— Так почему ты выбрала меня?
— Во-первых, ты мужчина, — это более, чем очевидно, но я ее не перебиваю. — Во-вторых, полностью одетый, — ценное и объективное замечание, на которое я все еще никак не реагирую, поэтому помалкиваю и ни хрена не отвечаю. — Черная рубашка, темно-синие джинсы, босые ноги, темные очки, часы… Мне понравился твой стиль, Костя. У тебя есть вкус и на пляже, где много полуголых тушек, твое законопаченное со всех сторон большое тело вызвало доверие и фактически заставило меня так поступить. В-третьих, и это самое главное, между прочим. Я обратила внимание на фасон твоей рубашки и комбинацию классической вещи с рабочими штанами. Нравится, когда у мужчины закатанные до середины локтя рукава. Симбиоз небрежности, строгости и деловитости. Ты подкупил элегантным внешним видом.
Замечательно! Не замечал. Не замечал за собой стремление стать долбаной иконой стиля. Комфортно, ненавязчиво и просто. Я работяга с чистыми руками, без маникюра и грязи под ногтями. Не метросексуал проклятый! Скорее, ленивый мудозвон, увалень, у которого в цветовых предпочтениях первое место занимает черный, а почетное второе отдано грубым хлопковым порткам.
— Ася, я ведь серьезно! — разворачиваюсь и выставляю нас в нужном направлении. — Давай на ходу. Не возражаешь?
— Ты что-то говорил, когда я обращалась с просьбой.
— Не помню.
Это истинная правда! Дожился «Красов». Стал что-то, как заклятия, шептать?
— Ты был спокоен. Медитировал, по всей видимости.
Не знаю, что это вообще такое! Пусть тешится, если это развлекает. И все же?
— Я отдыхал, — не тороплюсь, подстраиваясь под неспешный женский шаг. — Думал о своем. Голова болела, раскалывалась на части, а в глаза заглядывало солнце.
— Еще болит? — теперь она выказывает нежное участие?
— Уже нет.
Вздыхает, что ли? Играет, строя томный взгляд? Или она, черт подери, действительно волнуется и переживает?
— Мне показалось, что ты повторял таблицу умножения. У тебя медленно двигались губы. Вот так! — чуть наклонившись, подается вперед, и собачьими глазами заглядывает мне в лицо. — Господи, спаси и сохрани. Да? Грешен я. Но готов признать всё и раскаяться…
— Я убил людей, Асенька, — заканчиваю ее смешной бредовый ряд. — Непреднамеренно, конечно, но это не смягчает моей вины и ставит подобный грех на одну позицию с неискупимыми…
— Не верю! — вдруг звонко вскрикивает, меня перебивая.
— Четырех, если быть точным, — надменно продолжаю. — Правда-правда! Не справился с управлением автомобиля. Нарушил скоростной режим и выперся на встречную полосу.
— Не верю!
— Женщина, двое деток и мужчина, которому она изменяла со мной.
— Не верю! — девчонка взвизгивает и резко останавливается. — Не верю, не верю. Зачем? Зачем пугаешь?
Я был за рулем той роковой машины. Хотя, в сущности, и не должен был. Та женщина об этом попросила. Не смог — впрочем, как всегда — ей отказать. Она сидела рядом, в пассажирском кресле, бубнила что-то странное себе под нос, напевала восточную мелодию и, не торопясь, будто этим наслаждалась, пролистывала какие-то медицинские бумажки. Она работала, выполняла свой профессиональный долг, при этом улыбалась и подмигивала мне, когда вынужденно на что-то отвлекалась, задавала идиотские вопросы сыновьям, подшучивала над мальчишками, резвящимися на заднем сидении, загадывала им загадки, а потом… Все это прекратилось под раздирающим сетчатку светом слишком ярких огромных фар встречного автомобиля, который специально — в этом я уверен — вылез на нашу сторону, чтобы встретиться с обидчицей лицом к лицу. Как позже оказалось, за рулем живой транспортной преграды находился бывший муж этой обреченной дамы. Мужчина, отец и любимая вторая половина раздавил свою семью в надежде, что только так он сможет быть с ними рядом. Он любил ее… Так сильно и смертельно! Приговорил и лично выполнил сооруженный в ревностной горячке жуткий приговор.
— Давай сменим тему, — заикаясь, предлагаю. — Не против?
— Хорошо.
— Ты официантка?
— Это временно.
А я не брезгую и не осуждаю!
— Образование?
— Далеко еще? — отворачивается, обращаясь нежным образом к волнам.
— Уже пришли. Ася?
— Угу.
— Посмотри, пожалуйста.
— Куда? — нет, ни черта не помогает. Таращится на море, которое под вечер, как на грех, разбушевалось.
— Это здесь, — обхожу и становлюсь с ней рядом. — Что скажешь?
— Ого! Ничего себе.
Нет, не удивила. Я начал строить этот дом задолго до того, как на ЮлЕ женился. Заветная мечта — уединенное местечко возле моря. Я южный человек. Не то чтобы я замерзаю в межсезонье и превращаюсь в огромную сосульку студеною зимой, но лютому морозу и ледяной погоде все-таки предпочитаю летний зной, стоячий от безветрия сухой и раздирающий голосовые связки воздух, жаркий скоротечный ливень и многообещающую грозу. Когда я был на пятом курсе строительного института, то в качестве выпускной квалификационной работы выбрал проект собственного загородного дома, расположенного на песчанике. Но мечта была погребена под тяжким грузом приносящих прибыль многочисленных сторонних заказов и стремительно воскрешена после того, как я поднялся, почувствовал самостоятельность, обрел уверенность и наконец-таки женился на женщине, с которой был с детства хорошо знаком. Вернее, это был второй мой брак.
Твою мать! Если основательно задуматься, означает ли это, что я:
«Какой-то роковой мудак?».
Чрезвычайно пестрая биография: молодой вдовец и брошенный, обросший рожками мужик. Что там еще осталось? Придушить потенциальную подругу и получить пожизненный тюремный срок…
— Белое или красное? — выдвигаю столовый ящик, шурую там рукой, отыскивая штопор. — Вино, шампанское или… Может быть, пивко? Ася?
— А там что? — она как будто с раболепствующим поклоном заглядывает в дверной проем, ведущий из кухни в длинный темный коридор.
— Нежилое помещение. Я живу один, второй этаж в скором времени пойдет под снос. Будет просторное бунгало. А здесь я наметил небольшую перестановку. Фэн-шуй и новомодный хюгге. Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Туда лучше не ходить. Там пусто и необжито. Бриз со свистом гуляет. Фьюить! Фьюить! Если честно, то лишние неэксплуатируемые квадраты нагружают общий вид и делают его массивным. Этот дом — тяжеловес.
А хочется свободы!
— Здесь просторно.
Похоже, девочка не догоняет, о чем я говорю.
— Для одного — вполне достаточно, — мгновенно осекаюсь. — Так белое или красное? — ей снова предлагаю. — Выбрала или…
— А можно чай?