«Эх, Костя, Костя, что за гребаная мерзость?» — на поставленный вопрос я не успеваю получить ответ, потому как вздрагиваю от осторожного стука в мою дверь, как будто мышь скребется, организуя здесь подкоп.
— Привет! — шампанского бутылка и сладко улыбающаяся Инга стоят в обнимку в коридоре, упершись хрупким плечиком в дверной косяк. — Извинения примешь?
— Нет.
— Тогда только так, — она протягивает мне бутылку. — Очень красивая родинка, так бы и лизнула крошку, затем всосала кожу, а сильно чмокнув, отпустила и соорудила на этом месте непростой фингал. Пометила и заявила на тебя права! — прикасается пальцем к моему родимому пятну, расположенному где-то возле сочленения ключицы, шеи и грудины. — Темно-коричневая, крупная, очень соблазнительная.
Моя рубашка нараспашку, ослабленный же пояс брюк сползает на выступающие бедренные косточки, при этом оголяя мой живот и выставляя на общественное обозрение тонкую дорожку коротких и очень темных волос, сползающих мне в пах к истоку-основанию члена.
— Ты пьяна? — а я уверен, что с последним не ошибся.
— Мне стыдно, — ноет, при этом жалко строит глазки.
— Считаешь, что, залившись алко, стыд будет казаться меньше, возможно глуше, отдалённее?
— Не везет, понимаешь? — подмигивает криво, несуразно, уродует аккуратное лицо и стремительно теряет те очки, которыми когда-то наградил ее Фролов, когда ангажировал Ингусю на выгодное всем клиентство. — Время уходит, часики, черт побери, тикают, а деньги прибывают на мой счет. А кому они нужны?
— Я занят, Инга. Пожалуйста, иди домой. Могу вызвать такси.
— Можно я войду?
Плохая идея! Как ей вежливо сказать об этом, чтобы случайно не обидеть и не вызвать спонтанную прострацию с истерическим либретто, вместо зажигательного танца?
— Я не один.
— А с кем? — теперь встает на цыпочки, раскачиваясь и хихикая, заглядывает мне через плечо, пытаясь рассмотреть невидимого ей соседа.
— У меня разговор с женой. Ты появилась не вовремя.
— Она брюнетка или блондинка? — заваливается на меня, но оттолкнувшись от моей груди, в исходное положение тут же возвращается.
— Какая разница? — насупив брови, глухо говорю.
— Это мне на будущее, чтобы знать, какие женщины нравятся успешным мужикам. А сына как зовут? — по-глупому хихикает, смеется старческой каргой.
— … — помалкиваю и стараюсь не вникать в суть последнего, не хочу запоминать то, что она с большим трудом лепечет, проталкивая через зубы свой язык.
— Терпеть не можешь пьяных женщин, да? — внезапно отстраняется и, сделав четкий шаг назад, спиной выходит наконец-то в коридор. — Раздражает? Запах, например? Внешний вид?
— … — по-прежнему молчу и не отвожу от нее глаза.
— Я красивая, Костя?
— Да.
— Так что же вам, козлинам, надо? У меня есть деньги — и на еду, и, как говорят, на развлечения; внешность вроде ничего — ты только что вот подтвердил; живу любимым делом, развиваюсь, расширяюсь… Господи! Ты ведь тоже в курсе. Так что? Что вам, сволочи, еще?
— Все хорошо.
— Хорошо? — Инга наклоняется, потом вдруг как подкошенная, плюхается на задницу и, широко расставив ноги, демонстрирует тонкую полоску красивого белья. — Ой! И-к, и-к, и-к, — икает и тут же чем-то давится. — С-с-с-ука…
Вот это, твою мать, командировка! Грех жаловаться и кого-то обвинять. Тем более что кое-кто меня предупреждал.
«Саша, я возвращаюсь!» — пока кручу баранку, набиваю сообщение Фролову. — «В гостинице живут клопы и квартирует контингент, мягко говоря, не конструктивный и не подходящий. Не с кем даже козла забить. Всё маргиналы, да отщепенцы с социальной низкой ответственностью. Короче, радуйся! Все расходы только за мой счет. Встретимся в конторе послезавтра».
«Ты сбежал?» — хихикает пятеркой жирных желтых смайлов мой лучший друг.
«Иди на хер! Говорю, что это был мой последний раз. Не поездка, а бег с препятствиями. Короче, теперь пару слов скажу по договору. Мы возвращаемся на исходную позицию, клиент чинить препятствия не будет» — я резко бью по тормозам, почти влетаю лбом в стекло и обращаю взгляд на светлый ряд палаток, в которых цветет и пахнет то, что каждая, надеюсь, обожает. — «Всё! Сеанс закончен. У меня дела!».
«В полночь?» — большие круглые глаза и светло-желтый хрен с улыбкой идиота.
Не буду реагировать. Пусть катится к чертям и обойдется, избавлю болезного от объяснений.
— Эй! — хлопаю ладонью по толстому стеклу. — Откройте, пожалуйста.
— Что Вы хотите? — откуда-то из подземелья отвечает до безобразия накрашенная толстая девица.
— Розы! — воплю, при этом тычу пальцем, указывая продавщице на урну с крупными одноименными головками. — Все! Главное, чтобы нечетное число. Пожалуйста, милая. У меня есть деньги, — теперь я лезу за портмоне в задний карман своих брюк, вытягиваю и кручу ей перед носом, которым флористка упирается в стекло с той стороны цветочного киоска.
— Мы уже закрыты! — бормочет, открывая дверь. — Какие? — вопит мне в спину.
— Эти! — равняюсь с тем, что выбрал, разглядывая ассортимент через огромную витрину.
— Все, что ли?
— Проблема?
— Нечем перевязать. Я… — она оглядывается по сторонам, затем вдруг начинает вокруг себя вращаться, при этом дергая плечами, будто ни черта из сущего не понимая.
— Упаковка не нужна. Веревка есть?
— Найду, — она все-таки сменила гнев на милость. — Где же Вы так начудили, молодой человек? — подмигивает и наконец-таки подходит к нам с пластиковой тарой, в которой зевают полуоткрытыми бутонами гордые цветы с шипами и толстыми стволами по ширине в мой средний палец.
— Хочу порадовать одного хорошего человека.
— Розами? — таращится рыбьими глазами.
— Жена любит цветы.
— Это все жене?
— Да.
— Повезло, — гундосит, покачивая головой. — Концы подрезать?
— Сделайте все по протоколу. Я заплачу, — растаскиваю свой лопатник, демонстрируя девице огромную платежеспособность очень-очень запоздалого клиента…
Один…
Девять…
Восемь…
И опять… Один!
Год чьего-то, видимо, рождения?
Без ошибок набираю код и отключаю сигнализацию, с которой Ася, как это ни странно, с недавних пор на твердую пятерочку справляется. Растет жена и продвигается.
Огромный букет, который я несу в руках, цепляется цветочными стволами за штанины, оттягивает ткань и затрудняет, если честно, мое стремительное передвижение.
Ночник? Что за… Твою мать! Звезды, звезды, звезды… Млечный путь и бесконечная Вселенная! Маленькие точки кружат на потолке в нашей спальне. Жена лежит на боку, подложив под щеку молитвой сложенные ладони. По-прежнему невинность изображает? А дышит, дышит как? Почти как ангелок. Сажусь на корточки, устраивая и себя, и розовый букет перед ее лицом.
— Жена? Ш-ш-ш-ш, — зову и выдыхаю в нос теплый мягкий воздух.
Крепко спит или все же притворяется?
— Приве-е-е-е-т, — шепчу, почти выкрикивая.
Я замечал неоднократно, чем тише я стараюсь говорить — шиплю или цежу сквозь зубы, — тем громче я звучу и зачастую, между прочим, всегда бываю услышанным каждым из присутствующих.
— Ася-я-я-я? — направляю в нос букет. — Смотри, что я привез?
Витые лепестки щекочут кожу, а жена отмахивается от живой помехи узенькой ладонью.
— Просыпайся, синеглазка, — вожу туда-сюда.
— М-м-м, — ворочается и носом утыкается в подушку.
— Ах, так! — убираю от ее лица цветы, и зарываюсь рядом с ней в ту же мягкую подушку, щекой еложу по женскому виску, губами задевая распущенные волосы.
— Ходят волны на просторе, то ли поле, то ли море, — теперь, посмеиваясь, напеваю песню, которую услыхал давным-давно, еще в безоблачном, зеленом детстве.
Не помню — где, не помню — кто, не помню — как!
— Синий лён! Тихим шорохом прибоя обручил меня с тобою, — на одну секунду замираю, жена раскачивается, немного ерзает, а затем… Чихает, фыркает, смущается! Но все-таки прислушивается? Затихает, наслаждаясь!