— Почему же? Я ее даже предугадал.
— Что это значит?
— Хорошая погода, пустынный пляж, у него законный выходной, а она на постоянной удаленке уже, если не ошибаюсь, десять лет. Ей-богу, откажу во всем, перестану в благородство играть и потребую обязательного присутствия на рабочем месте. Пора прекратить эту хрень, — муж дергает губами, обнажая десны.
— Что? — я задираю голову, вглядываюсь в жесткий профиль, замечаю, как движется его кадык, когда муж сглатывает, как переливается на солнце его смуглая кожа, как отсвечивает острая щетина на скулах и на верхней части совсем не бычьей шеи.
— Ничего. Ты не будешь возражать, если Ромка будет крестным для Тимоши?
— Крестным?
Признаться честно, я пока не думала о таком.
— Костя?
— Угу, — он обращает на меня лицо.
Пронзительный взгляд, пытливый, острый и испытывающий.
— Нет, ничего, — опустив голову, жужжу под нос.
— Ее зовут Ольга, — звучит спокойный голос где-то рядом.
— Кого? — отшвыриваю носками поблескивающую от влаги гальку.
— Жену Ромки.
— Хорошо.
— Она не очень разговорчива и еще…
— Хорошо, — автоматически отвечаю, особо не вдаваясь в подробности и содержание того, про что с ним говорю.
— У них нет детей, Ася.
— И что? — теперь я вскидываюсь и начинаю внимательнее прислушиваться к тому, что говорит мой муж.
— Ничего, — мгновенно отрезает.
Непривычно видеть этого Юрьева в льняной, измятой на груди, рубашке, расстёгнутой на две верхние пуговицы, взъерошенным и каким-то абсолютно несерьезным. Он держится позади своей жены, словно боится подойти поближе и взять ее за руку. Считает шаги, старается сохранять синхронность и следовать за ней в противной точности, не сокращая ни на миллиметр имеющееся между ними расстояние.
— Привет! — выкрикивает Костя, вскидывая вверх левую руку, а правой удобнее перехватывает меня, прижимая к своему бедру.
— Мне нужно улыбаться? — шиплю. — Что ты делаешь? Отпусти, пожалуйста.
Ведь я не вещь, которой он мог бы управлять по своему хотению, а он подкидывает меня словно неподъемный чемодан, потерявший где-то ручку, за которую его владельцу было бы гораздо удобнее держать спрятанное в нем грязное шмотье и нажитое трудом и потом огромное богатство.
— Как пожелаешь, но прояви благодушие, у этой женщины не все дома, с головой не совсем порядок, а у него — неумирающая любовь. Оба, видимо, больны. Это роковая страсть, Юля. Ты ведь знаешь, что это такое!
А у него? У него все в порядке с головой? Ненавижу, ненавижу! Черт возьми, я в бешенстве. Я его… У-б-ь-ю!
— Не называй меня чужим именем, — сквозь зубы говорю. — Ты делаешь это специально? Хочешь унизить? Демонстрируешь свою власть? Мне нужно откликаться на это имя, потому что…
— Я просто оговорился. Черт возьми! — муж дергает губами и, похоже, начинает заводиться. — Блядь, — шипит и отворачивается.
Сколько можно? Сколько это будет продолжаться? Это прекратится до моей кончины или я так и не дождусь уважения от него?
— Привет, шеф, — Роман обходит заметно замедляющуюся женскую фигуру, при этом прихватывает ее кисть, до хруста — как мне кажется — сжимает мягкие суставы и подтягивает женщину к себе. — Ася, здравствуйте!
— Добрый день, — с наигранной улыбкой отвечаю.
— Оля, как дела? — задавая простой вопрос из вежливости, Костя обращается к чужой жене.
Натянутость в их общении видна невооруженным взглядом. Странная — это безусловно! — женщина, почти не раскрывая рта, хрипит приветствие и прячется за спину мужа.
— Мы за тобой соскучились, Ольга Юрьева.
— Костя, — мотает головой Роман, при этом странно выгибает шею, словно принимает оборонительную стойку для незамедлительного отражения атаки того, кто вовсе не намерен нападать, но под его горячую руку необдуманно попался.
— Давно не виделись, — Красов плотоядно скалится, но я все же отмечаю, как он сильно нервничает и будто прикрывает сына, выставляя нас вперед.
— Все хорошо, — тихо отвечает определенно испуганная женщина.
— Гуляете? — а Костя продолжает разговор.
— Решили выбраться на свежий воздух.
В этой паре, по-видимому, разговаривает только муж, а вот жена не имеет, к сожалению, голоса или лишена за что-то закрепленного Конституцией простого права на свободное словоизвлечение.
Эта встреча странна и удивительна… Мы кружим вокруг женщины, которая намеренно избегает какого-либо общения. Она сжимается, опускает плечи, направляет их вперед, прячет грудь, выгибаясь всем хребтом…
— Это пытка, Костя? — я, наконец-таки, решаюсь на прямой вопрос после того, как мы расходимся в противоположные стороны. — Что вы делали? Это грубо и бессмысленно.
Я осмелела? В чем причина случайно подкатившей храбрости? Это злость? Обида? Простое недовольство? Муж грубо издевается надо мной…
— Пытка?
— Ты издевался над этой женщиной при ее муже. Показывал власть? Носом погружал своего друга, этого Романа, в кучу дерьма неизвестного происхождения? Зачем? Очевидно ведь, что женщина тебя боится, а ты…
— Ася, ты что?
— Ася? — я громко хмыкаю. — Значит, ты все-таки в курсе, как меня зовут, — последнее выкрикиваю и хлопаю руками, словно бью подрезанными крыльями. — Это экзекуция? Суровое наказание? Только вот за что? Я подарила тебе сына. Я мать, в конце концов…
— Послушай… — обхватив меня двумя руками, стягивает ободом тело, вынуждая сына крякать, хныкать и скулить. Костя поворачивает меня лицом к морю и прижимает к себе.
— Осторожнее, жена, позади тебя наш ребенок. Ася, я не специально. Слышишь?
— Мне понравились цветы, понравилась сегодняшняя ночь, не потому что ты трогал меня, а потому что ты был нежен, ласков, ты… А теперь опять! Она настолько хороша? Хоть бы одним глазком посмотреть на эту женщину. Тебе не нравится мое имя? Увы! Ничего не могу с этим поделать. Какое есть! Это неуважение, Костя.
Это, черт возьми, банальное неуважение и невнимательность. Возможно, пофигизм или все же издевательство. Господи, как это мерзко! Глупая! Я все еще прошу любви…
— Я буду извиняться за каждую оговорку. Хочешь? — не шепчет, но спокойно говорит мне в ухо. — Хочешь? Отвечай!
— Нет.
Хочу, чтобы не оговаривался! Не будет ошибок, тогда и извиняться будет не за что.
— Юрьевой не хватает общения. Она закрылась в четырех стенах и измывается над собой, при этом уничтожая Ромку. В чем пытка, Красова? В чем?
— Тебе какое дело?
Следил бы за собой! Не могу-у-у-у-у!
— Не злись, — укладывает подбородок мне на плечо. — Чувствуешь? — упирается пахом в мои ягодицы.
— Сына задавишь! Нет, ничего не чувствую, — при этом я сильно дергаюсь и отклоняюсь, подаюсь вперед, почти сгибаюсь пополам, потому как сильно вырываюсь. — Отпусти! Ой! — теряю равновесие и лечу вперед своим лицом.
Галька, крошка из ракушек, морской песок впиваются мне в ладони и колени. Я сильно морщусь чуть-чуть от боли, но сильно от обиды, и жалобно стону.
«Я тебе завидую, Ступина» — так на прощание мне сказала Лерка, когда, притянув к себе, шептала в ухо важные слова, ради которых попросила оставить нас вдвоем наедине. — «Счастливый, видимо, билет. Бог точно есть! Тебе повезло, солнце. Я не преувеличиваю, Асенька. Твой Костя — крутой мужик!».
И все! Чему же здесь завидовать? Чему же? Участь ведь весьма и весьма неутешительна. Я обычная замена, суррогат, вынужденная мера, вероятно, но уж точно не любовь.
Мужской спокойный голос хрипит мне прямо в ухо:
— Ася, что с тобой?
Глава 13
Давай мириться, женщина?
Что такое? С ним все в порядке? Чего он на меня уставился, словно видит в первый раз? Вернее… О, Господи!
— В чем дело? — цежу, растаскивая зубами фильтр сигареты.
— Порезался, когда брился? — Фролов кивком указывает на мою щеку, которую я как будто прячу, по крайней мере, эту половину своего лица стараюсь держать в тени, и как говорят, не отсвечивать тем, что там ярко полыхает и чуть-чуть сочится. — Бандитская пуля, шеф? Или самолет заходил на посадку, а ты, как тот сантехник-неудачник, раззявив рот, стоял и создавал преграду для сверхзвуковой машины? Чирк — и у тебя глубокий шрам на нежной коже. М-м-м? Больно? Комарик прокусил твою щетину? — с причмокиванием затягивается никотином.