— Конечно.
— Спасибо. Костя?
— Ага? — с дребезжанием выставляю чашки.
— А где я могу помыть руки? Могу я воспользоваться ванной комнатой? Она там?
— Конечно, — «веснушка» добавляю про себя. — Дай мне, пожалуйста, минутку, и я провожу тебя…
В чем дело? Ванная и что? Что дальше? Я, кажется, застыл? Стою, не двигаюсь, боюсь пошевелиться, считаю пульс, гоняю вхолостую кровь, отшвыриваю наваждение. О чем-то, видимо, мечтаю? О том, про что уже два года как забыл?
«Прозрей и возродись, козлина, и проводи юную и романтичную Мальвину туда, куда любезно предложил» — что замер, словно привидение увидел?
Она уйдет, как говорится, до захода солнца. При этом потеряет греческую туфельку, когда начнет по лестнице чесать, удирая от заколдованного принца, чей внешний вид под утро будет волосатым, мерзким и звериным. Сначала мы, вероятно, выпьем чай, затем поговорим о том о сем, порадуемся мирной жизни, с экспрессией обсудим новости, поспорим ни о чем и обо всем, договоримся о возможной новой встрече, поблагодарим друг друга за чудесный и незабываемый вечер, чувственную ночь, а после о том, что было позабудем и сделаем интеллигентный вид, что определенно незнакомы…
И на этом… Всё?
«Однозначно всё!».
Ну что ж, такое мне подходит, тогда:
— Я уже готов. Идём? Что скажешь, Ася?
— Да.
Глава 1
ФИО
— Ступина, прекрати! — Валерик впивается острыми ногтями в мой голый локоть. — Ну, хватит! Блин! Чего ты завелась?
— Пора и честь знать. Я съезжаю. Дай мне полчаса. Постараюсь не задерживать.
— Гордая? — змеей шипит подруга.
— Нет, — спокойно отвечаю.
— Врешь?
— Не выходит.
— Что у тебя не выходит? Выскажись или ударь, но не действуй сгоряча. Зачем так круто-то?
— Круто? — неспешно распрямляюсь и обращаюсь к ней лицом. — Считаешь, что я не права?
— Да, считаю. Ты не права! — она подпрыгивает на месте и то же повторяет. — Не права, не права, не права, — звонко взвизгивает, а после убавляет пыл и усмиряет нервы за тем, чтобы еще раз жалко попросить. — Аська, пожалуйста, прости меня. Прости дурочку. Ты ведь прекрасно знаешь, какой жирности мое масло в голове. Мы с тобой уже семь лет знакомы. Да, блин! Я не подумала, зато вспылила, а ты, такая рассудительная, внимательная, здравомыслящая, моральная, мгновенно усекла и за глупость зацепилась. Хочу тебе напомнить, что все без исключения имеют право на ошибку. Ступина, услышь меня. Да, все! Так вот, я ошиблась. Сглупила, понимаешь? Мне жаль тебя. Невозможно без слез и содрогания смотреть на то, что происходит. От злости так и сказала. Мир к таким, как ты, несправедлив. Я продолжаю настаивать на этом. Однако ничего ведь не случилось. Можно считать, что я из-за природной недалекости просто сотрясла эфир, но результата все равно не добилась. Ни на йоту не сдвинулась, а ты по-прежнему настаиваешь на своем. Мы все еще подруги, Ступик?
— Да.
Взяв аккуратно упакованные в целлофан футболки, укладываю их в свой «чемодан».
— Тебя не злит, малыш, что в этом мире нет порядка и слабенького равновесия?
— Буддисты с тобой бы не согласились, Миллер. Все дело в восприятии. Я, например, ни на что не жалуюсь. Или я опять неправильно все поняла? Итак, что ты имеешь в виду? — с улыбкой мягко спрашиваю, уточняя. — День и ночь, мужчина и женщина, хищник и жертва, смерть и рождение, молодость и старость. Хм! По-моему, все просто-таки в идеальном порядке в нашем мире.
— Господи, ты точно не в себе.
— Вот снова…
— Нет уж! Ты! Ты! Ты видишь, к чему привел тот разговор? Ступина, я так не считаю. Что-то определенно происходит! Никто не желает вдаваться в подробности, потому что всех подобное устраивает. Так вот, белое перестает быть белым и становится любым, а черным мы с некоторых пор вообще не пишем. Мы в ней — в черноте — живем! Так тебе понятнее? Доходчиво?
— Вполне, — засунув палец в ухо, прокручиваю специально, настраивая слышимость. — Не кричи, пожалуйста, подруга.
— Вот ты, — толчком пинает мой незащищенный бок, — и я, и все на месте — и всем как будто хорошо. Была ссора, а теперь мировая и извинения. Что буддисты по этому поводу говорят?
— Мне нужно съехать, Лер. Не обижайся, малыш, но я должна. Не упрашивай, я не останусь. Простая необходимость и соответствующее настроение. Пока запал не пропал…
— Как же ты не понимаешь, Ступина, что здесь у вас и комната отдельная, и теплая кровать, и современная своевременная кухня, — которой я, как на грех, не умею пользоваться, но об этом лучше никому не знать, а уж тем более моей сейчас всполошенной подруге, — и чистый санузел, и… Скажи, но только честно-откровенно. Мой Данька, что ли, приставал к тебе? Лез ручонками, на чем-то настаивал, к чему-то принуждал? Он тебя обидел? Смотри сюда, подруга.
— Нет, — хладнокровно отвечаю. — Ты не доверяешь парню?
— Доверяю и не ревную, ты ничего такого не подумай. Но ты… Из-за меня, да? Все из-за того, что я сказала. Как откатить-то назад? Я так не считаю, Ступик. Не считаю. Поняла? Мне больно смотреть на то, что происходит. На то, что происходит с такими девочками, как ты, солнце. Такое объяснение устроит? Что думаешь?
— Не знаю, — пожав плечами, отвечаю.
— Думаешь, что этого заслуживаешь. Самогазлайтингом занимаешься?
— Я вообще не думаю. И к тому же я не знаю, что это означает. И да, Валерик, твоему Дане только тебя подавай на блюдце с голубой каемочкой. Определенно на громкой ярмарке он вытянул наисчастливейший билет в твоем лице. Вы идеальная пара и очаровательные ребята. А я вам здесь зачем? Только мешаю. Поэтому… Короче, все как нельзя лучше разрешилось. Прекращай канючить.
— Ты не обижаешься?
— Нет.
— Опять!
— Что?
— Врешь, говорю, опять.
— Мало времени, — глубоко вздыхаю. — Разговор окончен.
— Упрямая и своенравная! Подруженька, ты не мешаешь, не мешаешь. Ты моя красавица и умница, Ступина! Ты настоящий ангелок. Но, извини, пожалуйста, слишком странный Божий воин. Мне кажется, что к тебе подходит эпитет, — подкатив глаза, Валерик похлопывает по своим искусанным губам указательным пальцем с ярко-розовым ногтем, — старомодная. Допотопная, что ли? Твоя коса до пояса, например.
— Что не так? — не торопясь, вальяжно перекидываю волосы через свое плечо, уложив на грудь и зажав прихваченный волною кончик, раскачиваю шерстяным хлыстом, как мягким маятником.
— Сделай красивую стрижку. Приведи себя в порядок.
— Я и так в порядке. К тому же, я не хочу их резать. Стрижка — не мое, а длинные волосы — это женское богатство, — подкатив глаза, торжественно ей заявляю, припоминая мудрые слова одного прекрасного человека, которому я всем обязана. — Мне не пойдет короткая прическа.
— Откуда ты знаешь, если ни разу этого не делала.
Стоит, видимо, начать? Потом не выйдет быстро отрастить то, что по настоянию отчекрыжила, когда услышала слова:
«У тебя ведь идеальные черты лица. Тебе пойдет предубеждение моды, а если надоест, то нарастишь… Густой шиньон! Всего делов, подруга!».
— Нет, Лера. Тем более я помню себя…
— В младенческие годы с пушком на нежной попе? Ася, Ася, Ася… Неподдающаяся настырная девчонка. Скажи, пожалуйста, ты хоть раз в салоне красоты была?
— Была, — безбожно вру, но все равно ей отвечаю.
— Хорошо. Проехали — забыли! А эти платья…
— Платья новые, Лера, а вся моя одежда модная.
— Кто бы спорил, Ступик? Кто бы спорил? Новые, потому что переделанные? Но старые по составу? На возраст ткани ты не сможешь повлиять. Неоднократные стирки, химическая обработка и окраска нанесли ощутимый урон тем шмоткам, которыми ты оперируешь словно дефиле устраиваешь. Дефиле, на которое не приходят даже на лавках лузгающие семки бабки. Это что, например? — двумя пальцами приподнимает воздушную юбку в красно-белый меленький горошек. — Аська, ты восхитительная молодая женщина, а пасешься в комиссионках, разыскивая вторичный ходовой товар. Тебя не смущает, что это уже кем-то было ношено? Запах не настораживает? Пробег и собственная история шмотки не отталкивает?
— Нет. Тем более что после первой стирки пыль, грязь и даже посторонний, так раздражающий тебя, призрачный дух стопроцентно выполаскиваются. Сейчас о гардеробе станем говорить?