Он втюрился в эту непростую девку? Не могу поверить, что такой, как он способен на подобный шаг. Фролов не то чтобы неизбирателен в сексуальных связях, скорее, здесь наоборот, но слишком деловая Инга такому, как Сашок, уж точно не по зубам. Вероятно, этим Терехова и привлекает залетевшего на ее свечение здорового, под два метра ростом, мотылька.
— Считаешь, я не способен на такое чувство?
Ух, ты ж, Боже мой! А кое-кто так мило возмущается, весьма смутившись!
— Считаю, что ты ошибся с выбором, Фрол.
Ингу нужно забыть, как страшный сон, и гнать отсюда поганою метлой.
— Надоело играть по правилам, понимаешь?
— Странно. В правилах нет ничего плохого.
— Да уж! Тебе ли не знать. Был с девочкой, сделал ей ребенка и, как честный человек, женился. Правило работает, а сам как? Тянешь лямку, еле ноги волочёшь? В семью играешь? Отцовский ген разгоняешь?
— Окстись, дружочек. Ничего не тяну и все успеваю.
— И каждый вечер этим осознанием утешаешься?
— К чему этот разговор? — оттолкнувшись, поднимаюсь, спокойно обхожу свой стол, обдумывая следующую реплику, подвожу глаза и наклоняю голову. — Что ты хочешь, Фрол?
— Дай мне отпуск, — на всякий случай исправляется, вворачивая вежливую просьбу, — пожалуйста, начальник.
«Добрый вечер, милый друг!» — кого-то тянет козликнуть.
— Решил выставить меня тираном? — повторяю его позу, засовываю руки в карманы брюк и останавливаюсь перед другом, прищурившись, смотрю ему в глаза, пытаясь отыскать незримую лазейку, в которую он лезет, чтобы от прямого ответа увильнуть.
— Устал. Сколько я не отдыхал?
— До сего дня проблема с восполнением физических и психических сил тебя не интересовала. Напомнить тебе, как ты стыдил меня за то, что отказываюсь от заказов, которые выглядят привлекательно, пока в них не увязнешь по самые уши? А сейчас Александр Фролов выставляет нижнюю губу и пытается пустить слезу? Что с тобой?
— Выгорел, Котян. Хочу восполнить утраченный ресурс. И…
— Держи ее на коротком поводке, Сашка, — оскалившись внезапно, рычу, испепеляя взглядом. — Ей-богу, я терплю, но из последних сил, и мой запас прочности с некоторых пор небезграничен. Неоткуда восполнять энергию — ты же понимаешь, — за ним специально ту же фразу повторяю, — а ситуации, в которые попадаю, требуют не абы каких силёнок, словно от гребаного донорства живут.
— Я бы и рад, да только… — пространно начинает, транслируя романтический настрой и какую-то слащавость, которыми Фролов отродясь не обладает.
— Пусть не лезет в мою семью. Это, если кратко! — грубо обрываю. — Слышишь? — теперь шиплю, активно раздувая ноздри.
— Она… — а он действительно не понимает. Достаточно посмотреть на его нехило обалдевший вид и выпученные глаза, стремящиеся выскользнуть из своих орбит.
— Мы не будем больше встречаться. Я с ней напрямую не намерен контактировать от того самого слова совсем. Больше никогда, ни при каких условиях и обстоятельствах! Надеюсь, ясно? Желания нет, да я и не обязан, по большому счету, этого делать. Пока мы выполняем контракт, я представляю ее, ее интересы и удовлетворяю хотелки заносчивого клиента, требующего от нас, как от подрядчиков, строителей, дизайнеров, монтажников и плотников, качественного и своевременного исполнения своих обязанностей. И на этом все! Магазин будет возведен, и мы расходимся по сторонам, подписывая акт-приемки выполненных работ, — ладонью со свистом отсекаю воздух. — Отныне любые просьбы, пожелания или еще что-то в этом роде она будет сообщать только куратору своего заказа, то есть Ольге Юрьевой. Уверен, что девочки быстро найдут общий язык и переведут в ближайшем будущем разговор в нужное рабочее русло…
— Если не поубивают друг друга, — перебивая, Фрол глубоко вздыхает. — Что случилось? Ты на себя сейчас не похож.
— Никаких личных встреч-свиданий со мной. Я не выезжаю на объекты вообще. У меня личные проблемы и я не хотел бы, чтобы моя жизнь хоть каким-то местом соприкасалась с рабочим временем, которое заканчивается в шесть вечера, а после я становлюсь недоступным человеком. Причем для всех без исключений. Меня нет ни для кого!
— Давно пора! — Сашок внезапно выставляет мне на обозрение зубы, ярко улыбается и подмигнув, скрипит вопрос. — Затянуло, да?
— И еще! — не прореагировав на его издевки, направляюсь к рабочему месту, наклонившись, выдвигаю первый ящик письменного стола. — Иди сюда!
Фролов, похоже, замер. Притворяется погибшим, изображает каменного истукана, считает меня тем, кто ни хрена не видит, если жертва будет сохранять неподвижность, при этом не моргать и не хихикать?
— Саша! — рявкаю, исподлобья поглядывая на смешную, черт возьми, картину. — Подойди, пожалуйста, ко мне, — прикрыв глаза, шумно забирая воздух, через зубы повторяю просьбу. — Ты оглох, козлина?
Я не хочу касаться того, что там сейчас лежит. Намерен от этого избавиться, забыть и больше никогда не вспоминать о том, как получил такой умопомрачительный и дорогой подарок в прошедший день рождения, когда мы поругались с Асей, недосчитавшись женщин, с каждой из которых я близок был.
— Что это? — Фрол глупо пялится на ювелирную шкатулку.
— Это запонки, подарок твоей Инги, который мне не подошел. Не знал, как вернуть дарителю, но вот нечаянно нашелся выход. Я не буржуй, с дырявыми манжетами, в отверстия которых продеваются подобные изделия. Подарок запоминающийся и восхитительный, подобран идеально, вероятно, сделан на заказ, но…
— Ты издеваешься? — Сашка вскидывается и отскакивает от меня.
— Забирай его к херам, Фролов. Если твоя Терехова не догоняет, что ничего не выйдет с этим Костей, и что ей следовало бы обратить внимание на изнывающего от безответности тебя, то думаю, это отрезвит ее и приведет в чувства моего друга. Считаешь, это подходящий подарок для человека, с которым у нее подписан строительный контракт?
— Котян, это невежливо и…
— Бери, сказал! — отхожу подальше от распахнутого ящика. — Передай ей и больше не скули в моем кабинете о том, как сильно тебя бедного корежит от того, что стерва в твою сторону не смотрит.
«Ни с одной из них — ни с Ольгой, ни с Ингой — у меня ничего не было. Наш разговор закончен, Ася» — тогда я прошипел в машине. Семь дней назад я пристыдил жену тем, что она мне не доверяет, зато, растопырив уши и высунув язык, прислушивается к сплетням, транслируемым в женском туалете на фоне двух фирменных толчков, на которых они рассиживаются, когда заняться нечем.
Я не соврал и всё сказал — я ей не изменял. Однако не уверен, что жена поверила моим словам — она косилась и сопела, но ни одного вопроса больше мне не задала. Аська, видимо, смирилась с тем, что более развернутого ответа не получит, поэтому затихла и ушла в себя?
Два дня мы сухо с ней общались: привет-пока, совместное сюсюканье с Тимошкой над его кроваткой и в ванной комнате, и непродолжительные встречи за обязательными трапезами на нашей кухне. Жена оттаяла только лишь на третий день и первая, как это ни странно, вышла на контакт. Разбудила нежным поцелуем, растормошила мои волосы, умостилась на моей груди и прошептала:
«Прости меня, прости».
Похоже, есть тайный смысл в обычном третьем номере.
— Еще раз повторить? — чеканю все слова. — Я доверяю Ольге, Саня. У нее личное горе и колоссальные проблемы, непростой характер Ромки и общественное осуждение — всё при ней. Но, что касается выполнения своих обязанностей, то никаких претензий и нареканий нет. Работая на удаленке, она делала больше, чем каждый, кто здесь просиживал штаны. Меня не устраивал такой график и режим работы, но я терпел эти закидоны из-за ее незаменимости и не хотел гадить другу, увольняя по статье его жену. Я топлю за Юрьевых, если что. И полностью полагаюсь на ее вкус и мнение. Она профессиональна, впрочем, как и ее муж. Каждый в своей области, конечно. Не смей выставлять свою пассию обиженной Ольгой.
Скрывать не стану, я убежден в том, что Юрьева погружалась с головой в работу, чтобы отвлекаться и не зацикливаться на том, что с ней случилось. Ольга знает и любит дело, которым не один день занимается. В конце концов, никто ведь не дает советы Инге по поводу того, что стоит продавать в этом сезоне, а что, наверное, стоит придержать или вовсе не отсвечивать попавшим в немилость каким-нибудь дешево скроенным товаром.