А я, как загнанный, дышу. Дышу, дышу, дышу!
— Аська, я не привык оправдываться…
— Я понимаю. Я соплячка, от который ты не хочешь выслушивать нотации, но…
— Я не обманываю тебя.
— Костя, мне тяжело дышать. Ты выбиваешь из меня дух. Что-то случилось…
Терехова сообщила ей про родинки, о которых могут знать только близкие интимно люди или те, кто видел меня без рубашки, например. Она не солгала ей, когда назвала их точное количество и такое же расположение, о чем стыдливым шепотом во время непростого разговора по возвращении домой сумбурно стрекотала Ася. Я не был с Тереховой физически. Однако она видела меня раздетым только лишь наполовину, потому что:
— Я просто ей помог. Она упала на пол, Цыпа. Бормотала глупости и шаталась, как осина на ветру. Я не решился оставить ее в таком положении, тем более что Инга не собиралась уходить. Но…
— Господи! — жена всплескивает руками, закрывает рот и скашивает сильно взгляд, присматриваясь к картинке на экране видеоняни.
— С ним все хорошо, — отвлекаюсь на одно мгновение, чтобы отрегулировать звук и придвинуть ближе следящее за непоседливым Тимошей навороченное устройство. — Не волнуйся.
— Он в доме, а мы на пляже.
— Эта территория принадлежит нам, Ася. Участок закреплен за мной. Небольшое место на берегу, поэтому я и не стал здесь возводить забор. Никто ведь не ходит, да и я, откровенно говоря, не возражаю, если Колька с Майей, например, погреют на песочке кости. Море не купленное, да и свежий воздух общий, без установленных тарифов и ограничений на потребление. Смотри, как спит смешно, раскинув ручки. Похож на морскую звездочку. Вот мелкий барбосёнок! — добродушно ухмыляюсь, наслаждаясь собственным творением. — Красивого сына сделал? Что скажешь?
— Сделал? — Ася прыскает, прикрыв глаза ладонью.
— Нет, блин, кто-то самостоятельно опылился. Не придирайся к словам.
— Хорошо. Подтверждаю — сын великолепен. А что такое барбосёнок?
— Так меня отец в детстве называл. Не нравится?
— Просто необычно, — пожимает плечами. — А дальше, что было? — но с цели не сбивается.
— Я взял ее на руки, потому что Инга начала скулить, ныть и причитать, что в кровь разбила задницу, когда неудачно приложилась о ковер в той задрипанной гостинице. Она чего-то набралась и, видимо, с непривычки ее сильно развезло. Уверен, что утром ей было стыдно, но об этом мне неизвестно ничего, я ведь…
— Мне понравились те цветы, Костя, — внезапно исподлобья смотрит. — Ты их купил потому, что…
Нет, только не это! Пусть замолчит и ни хера не произносит, транслируя предположения, от которых я сейчас свихнусь.
— Мне захотелось подарить их тебе. Никакого тайного умысла или глубочайших извинений от гулёны-мужа, согрешившего с другой во время их совместной командировки. В день свадьбы ты разразилась признанием, что впервые получила букет. Я посчитал…
— Ты чувствовал свою вину? — она смеется в кулачок.
— Не было вины, — задираю голову и бодаю воздух подбородком. — Я не буду оправдываться и доказывать, — хотя, по-моему, именно этим я как раз и занимаюсь. — Ты будешь жареный зефир, Цыпленок? — выставляю ей под нос шампур с нанизанным на нем изрядно подрумянившимся квадратиком сильно тянущегося лакомства. — Только осторожно, очень горячо! Смотри, пар идет.
— Спасибо, — принюхивается по-собачьи, довольно щурится и облизывает губы. — Ночные посиделки на пляже?
— Угу, — подношу еще одну порцию, приговоренных к щадящему сожжению, с целью приобретения специфического аромата и такой же консистенции. — Не трогай, обожжешься! — предостерегаю Асю, которая тянет руку, чтобы поправить зефирную подушку, нанизанную кое-как на второй шампур. — Там все хорошо. Ешь и наслаждайся. Смотри на лунную дорожку и мечтай.
Костер по-прежнему горит, а языки оранжевого пламени отражаются на ее лице и в светлых волосах.
— А после того, как ты внес Ингу в комнату… Положил ведь на кровать?
— Ты любопытная! — цокая языком, покачиваю головой. — Но ты совершенно права. Потом я наконец-таки разделся и воспользовался беспомощностью очень пьяной женщины и овладел ее телом несколько раз. Что еще интересует?
— Почему только сейчас? — Ася давится тягучей массой, кашляет в свой кулак и отклоняется, пытаясь избежать помощи, которую я ей предлагаю. — Не надо, — отмахивается, — сейчас все пройдет. Почему в тот день ты злился и агрессивно реагировал на мои вопросы?
Еще и это должен объяснять? В сорок лет я каюсь перед мелкой курицей, у которой на гузке раскачивается нежный молодой пушок? Не много ли Цыпленку чести? Пожалуй, хватит на сегодня откровений. Обдумав ситуацию и взвесив все имеющиеся данные, я делаю один стремительный бросок, накидываюсь зверем на нее и подминаю под себя, сжав тонкие запястья, раскладываю и торможу атаку, но ожидаю встречного движения.
— Я не привык оправдываться, — придавливаю и обездвиживаю пока еще сопротивляющееся тело. — Будешь дергаться, сила будет троекратно увеличена. Тебе не выпутаться!
— Что ты делаешь? — упершись ладонями, она пытается оттолкнуть меня. — Мы сидели, а потом…
— На меня нашло, Цыпа. Мы неделю постимся, потому что… — пытаюсь ей на что-то намекнуть и про что-то важное напомнить.
— Я не беременна, Костя, — громко выдыхает. — Врач подтвердил.
— Потому что поругались! — исправляю на правильный ответ. — Время помириться, раненый боец.
— Раненый боец? — теперь ее ладони гладят мои щеки.
— Или как? Как это, кстати, у барбоса происходит? Вот так, — вожусь на ней, активно действуя коленями, раздвигаю Асе ноги, — или вот так? — наклонившись, касаюсь губами ушка и облизываю мочку. — Больше ничего не было, жена, — шепчу в висок, прихватывая кончиком языка колышущийся на свежем воздухе ковыльный локон. — Я не из тех, кто гуляет. Мне достаточно одной женщины. Не верь про полигамию у мужиков. Это не соответствует истине, зато выступает великолепной отмазкой на случай, когда кобель с поличным пойман. Я…
— Почему же ты считаешь, что я смогу изменить?
— Я этого не говорил.
— Прямо — нет, но с какой-то целью все-таки меня предупредил.
— Я проходил через подобное, ты же знаешь.
— Не верь тому, что говорят про женщин, Костенька, — прикрыв глаза, жена целует мои губы, бережно пощипывает слизистую, пытается пробиться внутрь, подключает зубы и водит по половинкам языком.
— Как думаешь, сколько у нас есть времени?
— Времени? — Ася отстраняется и прекращает поцелуй.
— Пока Тимофей спит, мы ведь успеем? — подмигнув, направляюсь к ней лицом, раскрывав как можно шире рот, обхватываю слегка подрагивающие губы и целую, подключая сразу же язык, проникаю глубже.
Настаивал на честности? Просил об откровенности? И первым же споткнулся на простом до тошноты случае. Зачем рычал, брыкался и отнекивался, если сразу можно было сделать так?
— Я буду осторожен, — оторвавшись на одно мгновение, перехожу на щеки, лаская кожу языком. — Защита тоже есть, — не стану уточнять на всякий случай, что изначально все к этому и вел. — Что скажешь?
— М-м-м… — она постанывает и сильнее обнимает.
— Хм. Я так и знал, что возражать не будешь.
— Костя! — откуда ни возьмись горланит Колька.
Сука, твою мать! Какого хрена?
Ася пытается взвизгнуть, а я предусмотрительно ладонью закрываю женский рот.
— Он сейчас уйдет, — шепчу, рассматривая сильно выпученные глаза, которые от очевидного испуга забыли, как моргать. — Тшш! Тшш, все хорошо.
— Чего ты кричишь? — к соседу присоединяется его жена. — Идем, ты обознался.
— Костя, добрый вечер, — сосед, не обладающий чувством такта и ни хрена не знающий о правилах приличия, не унимается и, по ощущениям, направляется аккурат сюда.
— Продолжим позже, Цыпа? — на всякий случай уточняю. — Поговорим с соседями, обсудим цены на газ, накормим их зефиром и выпроводим восвояси. Идет?