— Что с тобой? — вполоборота слежу за ней, как за мечущейся по пустому коридору дикой кошкой.
— Ничего, — шепотом пищит. — Как он держится?
Увы, нельзя ругаться в святом и божьем месте матом, а то бы я в подробностях и с ёмким юморком, добавив колоритных красок, уведомил её простым рассказом о том, как сын построил эту шатию-братию.
— Наш Тимофей — боец, Мальвина, — негромко хмыкнув, задираю нос. — Внимательно разглядывает служителя культа, однако предусмотрительно выражает недоверие — вжимаясь в Сашкину грудь, барбосик выставляет ножки. Он молодчина!
А про себя шепчу:
«Хоть бы не засандалил пяткой бородатому в живот, а после — в глаз!».
— Мальвина?
Ну, Цыпой же нельзя.
— Аська, заканчивай этот детский сад. Смотри-ка, твой сынок сейчас идет на ручки к крестной маме. И ты знаешь, Ольга ему больше нравится, — по-видимому, я испытываю гордость за крохотного пацана, — а это значит, что у нас растет настоящий парень. Чтит ребенок красоту. Господи, от девок точно не отбиться. Ты погляди, Юрьев сейчас, по-моему, на дерьмо изойдет. Вот так ревнует старый черт.
Пиздец! Никогда бы не поверил, если бы такое не увидел своими собственными глазами…
Запланированное мероприятие проходит — опять же, слава Богу — без эксцессов, а я, как слон, всем этим остаюсь доволен. Правда, на выходе из церкви, возле ступенек, нас поджидает Инга, которую уж точно никто сюда не приглашал. Потом, конечно, выясняется, что Фрол без Тереховой, видите ли, жить уже не может, а ей, как оказывается, есть, что сказать мне, да и жене в придачу. Нет-нет, ни извинений, ни клятв, ни объяснений, зато простые и очень верные слова и дорогой подарок для Тимошки. А что ответить? Наверное, только то, что красивой наглой стерве чрезвычайно в жизни повезло, что я женат на Аське, которая, по-моему, вообще ни на кого не держит зла. Такая всепрощающая натура, черт бы ее побрал. По крайней мере, Цыпа душевно благодарит незваную гостью за миленький презент и с не пойми каких делов приглашает к нам домой отметить за праздничным столом первое, после дня рождения, великое событие для сына. Вот как будто бы и все!
«Фух! Обошлось, а ты боялась» — шептал на ухо Асе, пока мы добирались к нам, расположившись на заднем сидении в машине у Романа.
«Слава Богу! Пусть он будет очень счастлив» — сохраняя неподвижность, губами отвечала Цыпа. — «Перестань!» — при этом смахивала мою руку, пальцы которой наглым образом сжимали тощую коленку, сокрытую под широким подолом праздничного платья. — «Ребята смотрят» — она косилась на помалкивающих Юрьевых и опускала голову.
«Пускай завидуют. Им ведь не до нас!»…
— Все решено? — рассматриваю гордый профиль Ромки, лишней деталью на котором выступает дергающаяся вверх-вниз сигарета. — Пять дней, а потом — с чистой совестью на долгожданную свободу? Другого выхода не нашел, кроме как присунуть этой Василисе? Сколько ей лет? Она совершеннолетняя? Понимаю, что возраст подходящий, детородный, но восемнадцать-то хоть есть? Внешность, по всей видимости, не важна. А с ней как? — машу куда-то в сторону, указывая в неопределенном направлении. — Долго же ты держался! — и наконец шиплю ругательство, безобразно искривляя губы. — Твою мать.
— Не уверен, что смогу, Костя, — а он в ответ качает головой и расставляет на перилах руки. — Я не предатель, — удерживая сигарету, сипит сквозь зубы.
— Извини, не предатель, но ты виноват. Ты дал ей повод, а Ольга в своем законном праве потребовать свободу. Между прочим, ваш с ней махач был поистине незабываемым. Скажи спасибо, что свидетелей оказалось не слишком много: я да Фрол, у которого от того, чему он стал свидетелем, фляга звонко засвистела. Пришлось отпаиваться виски. На хрена ты вообще полез к той девке? Зачем согласился на предложение предков? Они сами по себе, а ты на ней женат. Всем надо бы смириться и не поднимать ил, который только вот осел. Марго не нравится невестка с проблемами?
В подтверждение кивает:
— Мать ей сильно досаждает, Костя. Почти морально уничтожает. Больно смотреть на эти вынужденные встречи и разговоры о сочувствии, плавно перетекающие в манифесты о том, что: «Не уберегла, потому что дура, потому что самоуверенная и гордая натура, для которой семья пустое место, а муж — полное ничто». Она ведь тоже женщина. Как это вообще возможно? И вправе ли я делать замечания матери? Я ее дерьмо, которое она произвела на свет сорок лет назад. Мне ли учить курицу нести золотые яйца? Я этого не понимаю. Нет никакого сочувствия, зато бесконечная грызня, — насупив брови, набычившись и выставив оскалом зубы, хрипит в ответ. — А отец как будто дистанцировался, из-за своей болезни занимает чересчур нейтральную позицию. Я устал! Устал, сука, стоять между ними, расставив руки. Оля ни в чем не виновата, но и я за все заплатил. Чего им и ей еще? А с Василисой ничего не было. Я жене не изменял. Чего в сердцах не скажешь, а?
Ну, знаешь ли, милый друг! Короче, он соврал? Зато тот грандиозный концерт, который эта пара закатила два дня назад прямо на рабочем месте, мне, вероятно, не удастся быстро забыть, стерев картинку подчистую с задрипанной подкорки.
— Зато наш Фрол счастлив. Гляди! — Юрьев кивком указывает на Сашку, пристраивающегося к компании, в которой ему, по первому впечатлению, вообще никто не рад. — Кстати, Терехова не замешана в махинациях с землей. Это достоверная информация. Проверил лично, а Фрол по бабкам подтвердит. С чего ты взял, что у нее рыльце в пуху?
Так я и рассказал. Никому, даже под страхом смертной казни. Тем более, если у доблестного финика серьезные намерения в отношении этой дамы — а, похоже, все к этому идет, — буду помалкивать, изображая безголосую рыбу, бьющуюся скользким брюхом о стеклянный лед. К чему кому-то знать, как козыряла своими связями Инга, когда пыталась развести меня на откровенность и соблазнить, нажравшись шампанским пойлом из не одной бутылки с продавленным дном.
— Я рад, — сухо отвечаю.
— У нее чистый бизнес. Даже за бугром ни хрена нет, все сосредоточено здесь.
— Сменим тему? — перекладываю из одной руки в другую видеоняню, с чьей помощью слежу за сыном.
— Прикольная штукенция, — заметив мои действия, ухмыляется дружбан.
— Очень выручает, между прочим, — настраиваю громкость и картинку.
— У тебя великолепный сын, Костя, — тихо, но как будто с пиететом, заявляет.
— Спасибо, — благодушно улыбаюсь.
А сам ведь вижу грусть в его глазах и дергающиеся губы, вытянутые тонкой ниткой.
— Прекрати, — прикладываю неоднократно крепко стиснутый кулак о деревянные перила веранды, на которой мы с ним стоим, наслаждаясь красотой прибоя и свежим ветерком. — Десять лет прошло.
— Нет. Вечность, босс, — зачем-то исправляет.
Ему виднее. Не стану спорить.
— Спасибо, что ей не отказали, — прикрыв глаза, гундосит. — Пусть будет матерью хотя бы так. Вы не пожалеете.
— Юрьев, блядь, закрой рот. Повод сегодня не подходящий, чтобы ворошить гнилое прошлое.
— Я понимаю, но…
«Так тяжело забыть?» — встречаюсь диким взглядом с его потухшими глазами.
— Спасибо, что принял обратно. Я не поблагодарил тогда — все как-то возможности не было, да и наедине с тобой не оставались, все под присмотром этого, — Юрьев стряхивает пепел, цокая языком. — У тебя не возникает ощущения, что у Сашика какой-то дефект в мозгах проклюнулся? Нежданно-негаданно, а?
— В смысле? — прокручиваю в пепельнице сигарету.
— Такое впечатление, что Фролу маниакально требуется компания. Какой-то вирус, вероятно? Он бродит по офису, как привидение, с открытым ртом заглядывает в кабинеты: то там посидит, то там побалагурит, потом куда-то сгинет. Ты знаешь, я нашел выход. Правда, после прошедших событий не уверен, что он все еще рабочий. Короче, Костя, я никогда тебя ни о чем таком не просил, но сейчас можешь считать это криком моей души.
— Бл, ты заинтриговал, Ромыч.
— Убери его! — он тычет зажатой между пальцев сигаретой в спину Сашки, который уже пристроился сзади Инги и по-хозяйски, как положено, обнял.
— Куришь, как оглашенный, — то ли укоряю, то ли констатирую очевидный факт.
— Ей меньше достанется. Ты меня услышал?