— Ася?
— Я всё уберу, — бухтит, не поднимая головы. — Сейчас-сейчас.
— Что с тобой? — сажусь на корточки, протягиваю руку, хочу откинуть периодически спадающие ей на лоб запутавшиеся в чем-то липком волосы. — Прекрати! Чем ты занимаешься? — Мальвина отстраняется и не дается в руки, ни в какую не идет, не позволяет прикоснуться к ней, змеей шипит, вращает головой и даже прячется, забрасывая растрепанные патлы на лицо. — Ну, хватит. Идем в кровать.
— Ты прав, прав, прав… М-м-м! — жалобно выстанывает, словно раненое животное, и, подтянув к груди ноги, выставляет острый подбородок на устремившиеся в потолок коленки. — Выйди, пожалуйста. Я не одета.
— Тебя тошнит?
Это ведь остатки рвоты, которую она пытается убрать?
— Не знаю.
— Иди сюда, — пристраиваюсь рядом и хочу ее обнять. — Ася?
— Зачем ты так? — обращает на меня почти багровое лицо. — В чем я была не права?
— Как так? — отклонившись, прикладываюсь затылком о полотно двери. — Блядь! А на что ты рассчитывала, когда садилась в то вращающееся кресло? Весь город посещает этот супермаркет. Мы с тобой неоднократно там бывали. Единственный магазин, в котором можно затариться всем, чего твоя душа внезапно пожелает. Это камерное место, здесь все друг о друге что-то знают. Такой вот пунктик у слишком мелких поселений. Курорт, санаторный типа мегаполис, заточенный на оздоровление наших небогатых граждан. Море, солнце и песок, и незамолкающее ни на минуту человеческое радио…
А у меня в башке сейчас весьма некстати отчетливым пунктиром всплывают мерзкие слова одной пройдохи в довольно узкой и короткой юбке о том, как я внезапно после своего развода с Юлей по воле долбаного случая попал в компанию завидных женихов, на которых местные «олигархини» устроили охоту, повышая собственные ставки и определяя по припаркованной машине место вынужденного положения новой жертвы, помеченной клеймом неперманентного безбрачия.
— … Здесь шило не удастся утаить в мешке, жена. Сплетням не нужен повод, им нужен подходящий рот и хорошо подвешенный язык у ретранслятора. За распространением дела не станет. Благая весть пойдет гулять в тот самый миг, когда какая-нибудь неблагонадежная дрянь раздвинет губы и прохрипит на ухо: «По секрету! Никому! А Костина жена обсчитала Шурку с Милкой на пол-, представь себе, пОтом и титаническим трудом заработанного косаря…».
— Мне все равно! — выставив надменно подбородок, брюзжит, растаскивая крылья носа. — Я не стыжусь любой работы. Не место красит человека, а человек то место. Хочу и буду! Ты мне не указ!
Вот с этого все и начинается. Лишь стоит мне ослабить вожжи и дать в деяниях слабину, затем позволить ей расправить крылья, как маленькая птичка покинет наш резной и тепленький скворечник, и сразу упорхнет, ни разу на меня не оглянувшись. Наплюет?
— Мои друзья, коллеги, подчиненные покупают там предметы первой необходимости. Колька с Майей, например, — постоянные клиенты большого заведения и каждый, твою мать, с дисконтной картой в кошельке. Твои соседи будут щебетать с тобой на кассе, пока ты будешь шуровать ручонкой в поисках упаковки тампонов для нее и облегченных сигарет для него, потому как он уже в который раз курить бросает? Херня какая! Словно страшный сон. Ты не могла об этом не знать! Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой. Ася! — вскрикиваю, чтобы привлечь отсутствующее напрочь женское внимание. — Фокус на меня! — ищу намек на слабенькое понимание.
Увы! В ее глазах стоят одна сплошная пустота, безразличие, презрение, холодность, возможно, равнодушие, но все же некоторая апатичность одновременно вкупе с очевидной… Яростью? Злится, бесится, ненавидит, проклинает, готова растерзать и вырвать с мясом мое сердце? Вот это да!
— Считаешь, что твой поступок — адекватный, оправданный, а главное, — я сильно повышаю голос, — своевременный? У тебя ведь на руках маленький, почти грудной, ребенок и семья! Твои многочисленные бабы, которым то это не то, то это не так, то там перешейте, то в сиськах распорите, а это на хер уберите, измучили и тебя, и сына. Что ты смотришь? — втянув куда-то внутрь губы, таращусь идиотом на нее. — Я ведь не возражаю. Согласен, что любая работа заслуживает достойной оплаты. И если тебе так хочется быть полезной современному прогнившему насквозь обществу, то на здоровье, как говорят, пожалуйста. Вакансий до хрена! Успевай только рекламировать себя и анкеты рекрутерам отсылать. Но только после того, как сын встанет на ножки, подрастет, а ты окрепнешь. Я подыщу тебе место…
— Подачки, подачки… Бесконечные одолжения! Такое лакомство для шавки, которую ты прикормил, сначала хорошо оттрахав, — прыскает и давится. — Отодвинься!
— Подачки? Что ты мелешь?
— Жалкая девица, с которой ты вынужденно делишь ту кровать, — кивком указывает через мое плечо на дверь, за которой находится наша спальня. — Не повезло? Не повезло, да? Юля? Юля! Ну, конечно! Так же ты кричал, когда издевался надо мной в своей карете, укрытой позолотой, как дешевой мишурой. Р-р-р! Я сейчас вырву, — босыми ступнями топочет по полу, задевая мои ноги. — Оставь меня. Дай мне покой. Сейчас всё пройдет, нужно потерпеть и подождать.
— Ася, Ася, Ася! Ну? Всё? Оговорился… — прикрыв глаза, сквозь зубы говорю.
— Да ты не оговаривался. Ни-ког-да! Ни разу! Ты просто сдерживался и жестко контролировал себя. Ей же, этой тупорылой суке, — сейчас указывает на себя, прижав свой подбородок к свободной от бюстгальтера раскачивающейся из стороны в сторону большой груди, — неприятно, да? Глупенькая курица постоянно задирает, да? И, не затыкаясь, надоедливо кудахчет? Никак не успокоится и делает тебе нервы, вот ты…
— Нет! Довольно. Я такого не утверждал, — по крайней мере, я этого не помню.
— Тупая сука? — прищурившись, свистит. — Стерва, блядь, дура, дура… Да?
— Я не говорил так! — настаиваю на своем.
— Ты говорил, — разбрызгивает слюни и в мое лицо гогочет. — Когда мы ехали за Тимкой, ты бил рукою по рулю и повторял, нахально усмехаясь, что я никто. Старался так, что аж подпрыгивал! Девица, которую ты вытащил из грязи только лишь потому, что она произвела на свет тебе ребенка, чье родство с тобой пришлось еще слюнями доказать. Да мало ли! Вероятно, нагуляла, жестоко обманула, чужого кукошонка в гнездышко подкинула. Еще один голодный рот, который хочет жрать. Бастард, подранок, от которого у тебя изжога, но ничего тут не поделать — ведь на руках покоится квалифицированная справка, в которой чёрным по белому указаны проценты вашего с мальчиком родства. А дешёвка, чью «узкую пиздёнку» — я ведь текст не переврала, всё в точности цитирую? — ты рассмотрел в тот первый раз, решила, видимо, срубить бабла, поэтому… Да? Нахлебница, желающая получить наследство? Да подавись ты! Не-на-ви-жу! А-а-а-а! — сгибается и давится слюной. — Не прикасайся ко мне, — жутко косит левый глаз и вздергивает уголок губы, выставляя в чем-то перепачканный острый клык. — Р-р-р-р! Терплю все это ради сына. Он будет счастлив! Только он. Пусть моему мальчишке повезёт.
Конец любви? Спеклась девчонка? Про ненависть ко мне теперь визжит.
— Прекрати! — я шлепаюсь на жопу и, расставив ноги, подгребаю ее к себе. — Я был зол и…
— Потом, когда отчитывал меня в той комнате, называя тупорылой стервой. Еще когда? Когда ты к черту и куда подальше посылал! Я не боюсь тебя. Убьешь, да? Плевать! Прогонишь, а его оставишь? Не выйдет! Я не позволю. Я не отдам ребёнка, которого рожала больше суток в муках, пока ты тут пил, гулял и трахал местных баб…
— Замолчи! — насупив брови, бормочу.
Да! Я, черт возьми, снова перепутал имя. Не знаю, что на меня нашло тогда? Возможно, ложь. Возможно, спровоцировал дебелый мудила, который расточал любезности, а потом с побитым видом и похотливым взглядом искал мою жену возле раздвижных дверей на выходе из магазина. Возможно, тётка, воркующая с моим Тимошкой, укачивающая на своих руках ребёнка, которого я боюсь лишний раз прижать к своей груди. Возможно, что-то ещё… Но я вышел из себя и кричал. Кричал неоднократно:
«Юля! Юля! Что ты молчишь? К кому я обращаюсь и для кого все это говорю? Время каяться, ЮлА!».
— Считаешь, что я не способна… Что не умею… Что глупая… Что… Не трогай меня! — дергает плечами, погружая распущенные волосы в холодный влажный фарфор. — Отстань! Я не хочу!