— Твою мать! Да что же ты творишь? — спохватившись, быстро собираю белую копну, бешено вращая кистью, стягиваю их в толстый хвост и, перекинув волосы через плечо, наконец-то отпускаю. — Вот так! Спокойно-спокойно. Я так не считаю, но… — сглотнув, все-таки выдавливаю из себя, — я против. Против всего этого! Категорически возражаю. Ты слабенькая и у тебя на груди висит мелкий несмышлёныш. Сосунок, которому нет и полугода. В башке не уложу, на что ты, Цыплёнок, рассчитывала, когда устраивала этот еб.нутый квест. Ты ему нужна! Он крошечный и беззащитный…
— Нужна… Нужна… Нужна, пока он маленький! — хрипит, ладонью закрывая рот. — Отодвинься! Господи! — резко отворачивается от меня и, упершись руками о края, сплевывает в канализационную бездну очередную мерзость, от запаха которой становится еще противнее. — А-а-а! Фу, фу, фу… Му-а-а-а!
— Закон природы, Цыпа. А после… Черт, у тебя температура, что ли? — обхватив за плечи, возвращаю лицом к себе. Уложив ладонь на женский лоб, притрагиваюсь к вспотевшей жаркой коже. — Пиздец, жена, это лихорадка? Заболела? Поднимайся, — обхватив за локоть, пытаюсь вместе с Асей встать.
— Перенервничала, — она отмахивается от меня, как от назойливого насекомого. — Скоро пройдет. Отпусти!
— Опять воюешь? Никак не успокоишься. Считаешь, что недостаточно натворила? Желаешь, видимо, добавить? Вставай, сказал! — последнее рычу, оскалив зубы.
— Что?
— Прешь в атаку и не разбираешь, кто твой союзник, кто настоящий друг, кто законный муж…
— Ты, видимо, оговорился?
— Что? — таращусь, как болван.
— Мой хозяин? Господин? Рабовладелец? Покупатель? Клиент? А я кто для тебя? Любимая жена? Вряд ли! Скорее, нет, чем да. А это значит, что ты мой враг!
Да уж, а в башке у белобрысой дурочки главенствует очевидная херня! Прощу пока, сделав скидку на повышенную температуру и нервный срыв, который завтра после поцелуев и нежных ласк пройдет. Об этом позабочусь сам!
— Какого чёрта? Какая острая необходимость у тебя возникла, что ты решила устроиться в местный супермаркет на должность жалкого кассира? — запустив под мышки руки, вздергиваю, как сломанную куклу. — Давай-ка на этом закончим, а пока…
— Ай-ай-ай! — истошно вопит и подгибает ноги, повисая на моих руках. — Отойди! — толкается всеми четырьмя конечностями.
— У тебя маленький ребенок, к тому же ты нездорова. Хрень какая! Я вызову врача. Перестань! — слежу за тем, как она мотает головой. — Ты! Ты… Один момент в мозгах никак в мозаику не соберу, — прищуриваюсь, вытягивая дебильной уткой губы. — Ты оставила Тимку с какой-то бабой, которую лично я, например, вижу в первый, и очень, блядь, надеюсь, что в последний раз. Этот здоровый хрен хватал тебя за руки, шептал на ухо, целовал висок, он трогал мою жену в моем, е. ать, присутствии, — трясу ее и…
Демонически смеюсь?
— Ты наивно полагала, что я никогда не узнаю, где ты, с кем ты, сколько раз. Где кольцо? А? — теперь ору в ее лицо.
— Оно немного велико, к тому же без конца спадало. Я боялась, что потеряю его, — слабенько канючит, пытаясь оправдать себя и этот жуткий случай.
— Где оно?
— Вот! Вот! Вот! — теперь сует под нос мне правый безымянный палец. — М-м-м! Мне плохо. Тошни-и-и-т, — пищит и вызывает рвотный спазм. — Пошел к черту!
— Охренеть! — разворачиваю нас и, встав с ней на колени, опускаю Асину голову над унитазом, придерживая волосы, поглаживаю по спине. — Ты вся горишь, — шепчу будто для себя, пока она дергается в желудочных конвульсиях. — Я вызываю скорую. К хренам мне твое разрешение и эти увещевания, что все когда-нибудь пройдет.
— Не-е-е-т! — толкается спиной. — Ты не выгонишь меня. Я не изменяла. Нет повода. Была послушной. Угождала. Ты спал со мной… Ты… Костенька, пожалуйста… Не отдавай меня!
— Сумасшедшая? Мозгами тронулась, да? Пора сворачиваться, женщина! — меня, наверное, убого клинит, а сам я, видимо, нехило завожусь. — Собирайся! Сможешь? — вопрос выкрикиваю и сразу отстраняюсь от нее.
— Не кричи! — она отшвыривает скомканную в пальцах тряпку и закрывает уши. — Выйди, выйди, выйди, выйди, — хрипит, закрыв глаза.
Ни хера себе! Она командует? Повышает голос? Пытается протестовать? Уже отходит, но не теряет с большим трудом приобретенную «власть»?
«Кровь? Это кровь?» — алое пятно на ее сорочке подмигивает мне, пока жена сучит ногами, отползая от меня.
— Ты беременна? — тычу пальцем, попадая кончиком в лобок. — Что это? Выкидыш или… Наглоталась гребаных таблеток, чтобы вызвать аборт? Ну и суки вы, бабы! Решила наказать? У тебя кровь идет, неужели не чувствуешь?
Не может быть! Уверен, что это просто-таки нечеловеческая боль.
— Нет! — всплеснув руками, закрывается от меня. — Скоро все пройдет. Ерунда…
Скорая — по-прежнему сто три? Вслепую набираю номер, забившись в угол комнаты. Соединения нет, а оператор, видимо, снимает полную ответственность с себя за полное отсутствие мобильной связи. Вот так всегда!
— Ася? — заглядываю через приоткрытую дверь в ванную. — Ты как?
— Все хорошо, — она стоит перед овальным зеркалом и собирает волосы в высокий хвост.
— Придется ехать. Никто не отвечает. Даже нет гудка. Сигнал отсутствует. Что болит? Нужно больше информации, чем бессвязность и обида, которые ты транслируешь, не заикаясь, очень четко и красиво. Живот?
— Да.
— Внизу и справа?
— Да.
— Температура, тошнота, рвота?
— Нет, — перекрестив ноги, склоняется над раковиной, рыгнув, жутким шепотом визжит. — Ч-ч-ч-ерт!
Сын громко крякает. Я слышу детский голос в динамик рации, которую сам же и принес. Тимоша квохчет, похоже, разгоняет децибелы, подкручивая регулировку громкости, и наконец-то расправляет легкие, отменно надрывая горло.
Моя жена больна! Уверен, ничего хорошего: кровь на трусах, очевидный жар и тошнота, спутанность сознания и лишняя бравада, от которой у меня сводит скулы и чересчур свербит в руках. Подкравшись со спины, хватаю под коленями и забрасываю Асю на себя. Подкинув мягко, осторожно, устраиваю с небольшим комфортом на груди.
— Обними меня и спрячься на плече. Давай же! Не время храбрость показывать. Предлагаю тайм-аут. Остановим препирательства и займемся делом?
— А-а-а! — вскрикивает и сильно выгибается, выламывая собственную грудную клетку. — Поставь меня!
— Я буду осторожен. Тшш! — шепчу, губами трогая покрытый капельками влаги лоб. — Ты вся горишь. Я отнесу тебя в машину, полежишь пока на заднем, а я Тимку соберу. Ася, ты слышишь, понимаешь? — она смеживает веки, постанывает и отворачивается от меня, как будто говорит:
«Я бесправная вещь, хозяин. Делай всё, что посчитаешь нужным. Твоя власть — твои желание — твои необсуждаемые, впрочем, как и неподсудные поступки!».
Бессмысленно взывать к остаткам разума молодую женщину, у которой по ощущениям температура тела равняется сорока, возможно, сорока двум градусам. Она горит, дрожит, ломает собственные кости, сжимает внутренности, усиленно массируя болезненный живот.
— Костя, привет! — со мной здоровается Николай, раскуривающий на своей веранде сигарету. — Что случилось?
— Присмотри за домом, — бухчу, пока укладываю Асю на заднее сидение. — Вот так! — прикрываю пледом ноги и подкладываю подушку ей под голову. — Что скажешь? — обращаюсь к ней.
Не произнося ни звука, умащивается на правый бок, подкладывая себе под щёку руки. Замечательно? Истощилась или больше не настроена на разговор? Выкричалась, я так понимаю? Выплеснулась? Теперь решила безразличием и тишиной достать?
— Что произошло? — шипит мне в спину Николай.
— Приболела.
— Ася, добрый вечер, — заглядывая мне через плечо, сосед обращается к жене. — Блин! Майку позвать?
— Нет, — глухо отрезаю, рассматривая свернутую в запятую женскую фигуру. — Чёрт!
— А сын? — кивком показывает на наш с ней домой.
— Поедет со мной.
— Ты, что, сбрендил?
— Я сказал, Тимофей будет с нами. Чего надо?
— Скорую не пробовал вызвать? — идет за мной, похоже, выжигая нехорошим взглядом мою спину.