«Да!».
«Правый яичник сохранить, увы, не удалось. Осложнений слишком много: перекрут ножки кисты, разрыв, разлитие внутреннего содержимого в брюшину и, как результат, травмирование маточной трубы с той же стороны, незамедлительный некроз тканей и очевидная угроза сепсиса. Пациентку пришлось вскрыть. Обычно в случае своевременного обращения в поликлинику и при постановке на учет, я рекомендую с экстракцией образования не затягивать, и мы проводим эти процедуры наиболее щадящим образом, менее инвазивно и болезненно, с коротким сроком восстановления и без явных шрамов, потому что лапароскопически. Быстро заживающие дырочки на женском животе и как будто все. К сожалению, этот случай оказался весьма и весьма неординарным. Такое не рассасывается по мановению волшебной палочки, да и молитвами не выпросишь у Всевышнего пощады. Двадцать первый век на дворе, а женщины, как это ни странно, совершенно не меняются. Сначала свадьба, потом любимый муж, потом, конечно, дети, уютный дом, одиннадцатилетка, козырный институт, затем, возможно, аспирантура, достойная работа для подросших отпрысков, дача, внуки… А на себя единственную времени, как правило, и нет. Понимаю, что сейчас некорректно и бестактно что-то обсуждать и к чему-то взывать, но женщина молодая и находится в подходящем возрасте, чтобы стать матерью… Как же так, м? Она сильная, красивая и…».
«У нас есть сын» — я прошептал в ответ и, опустив пониже голову, возобновил прорисовку на вздыбленных коленках своего автографа, невидимо копируя каждую черту аккуратной, но все-таки размашистой подписи.
«Это хорошо».
«Ему почти шесть месяцев» — тяжело вздыхал и потрясал башкой, снимая оторопь с мозгов.
«Она останется под наблюдением минимум на семь дней. Мне не нравятся показатели по общему анализу крови: низковат гемоглобин, да и лейкоциты основательно повышены. Последнее если честно, и понятно. Убежден, что с воспалением Ваша жена проходила не один день, возможно, и не одну неделю. Нужно за собой следить» — он, не стесняясь больше в выражениях, вливал мне в уши почти отеческие нравоучения. — «Двадцать пять лет, а такая беспечность» — мне бы стоило, наверное, в тот момент ему ответить, что в том, что с ней случилось — целиком и полностью моя вина. — «Вы ведь всё выяснили здесь? Зачем охрану София Михайловна вызывала?».
Ах, это? Гребаная перестраховка! Ей показался в нашей личной драме семейный, черт возьми, скандал! Если я не ошибаюсь, так же она сказала трём козлам, прискакавшим для охраны местного правопорядка. Вот такое «непростое» дело шили мне, пока я околачивался под зорким наблюдением в холле отделения номер два и ожидал Платонова Никиту, юриста нашей фирмы, неисправимого картежника и отличного в таких делах спеца…
— Всё нормализовалось? — я отмираю после сильного хлопка мужской ладони по плечу. — Костя? — подавшись прямо и слегка вперёд, Ярослав мне задает вопрос.
— Рано пока об этом говорить. Она только-только пришла в себя, но из реанимационной палаты её ещё не перевели. Я посмотрел на сонную и перепуганную жену через стекло. Не все гладко прошло, понимаешь? Опять поднялась температура и возобновилась рвота. Бред какой-то! До сих пор не могу поверить в то, чему ночью стал свидетелем, — зажав двумя пальцами переносицу, щурюсь до ярких искр из глаз. — Кстати, как у вас тут было? Тимка дал жару? Разгулялся или…
— Нормально. Парень спал, правда, перед этим и покушал, и в туалет сходил, и даже продемонстрировал всем зубы. Мы с Дашей уже отвыкли от такой малышни, но ручки, — вращает перед собой здоровой кистью, — помнят. Видимо, здесь что-то генетическое. Достаточно однажды встретиться с подобными живыми трудностями, потом вмиг воссоздаешь то, через что уже с другим бойцом прошел, — рассуждая и строя предположения, спокойно отвечает. — В конце концов, у нас ведь трое маленьких детей, старик. Горовые ко всему привычные! Подумываю о девизе на родовом гербе.
По-воровски оглядываюсь и тут же замечаю Дашу, качающую на руках моего ребёнка.
— Не всех привёз? А где младший? — возвращаюсь к Ярославу.
— Сейчас у Смирновых.
Значит, у родителей жены.
— Там, видишь ли, странная и неземная, чистая и бесконечная любовь. Дед отменно балует его, а бабулечка души в младшеньком не чает. Глеб ревнует, а Яська хохочет, когда пытается своих братьев разнять и развести бойцов по сторонам. Не знаю, если честно, почему так произошло, да и не вдавался в особые подробности. Им нравится, да и Макс взрослому поколению своей подвижностью не досаждает.
Максим… Они назвали парня в честь прадеда Смирнова! Великолепный, кстати, был мужик. Там вся семья почти орденоносная.
— Хочу кое-чем похвастать, если ты готов порадоваться за меня. Поделиться счастьем? — он отставляет зад, затем неспешно, почти вальяжно наклоняется и упирается сначала локтевыми уголками, а затем предплечьями, в перила широкого балкона, выдающегося над скалистым обрывом.
— Конечно.
— Я ведь стал дедом, — прыскает, а затем заходится свистящим хохотом. — Ха! Прикинь, старик!
В сорок лет? Что за чертовщина?
— Не понял, — а я реально округляю помутневшие от усталости глаза.
— Кирилл назвался папой в первый раз. Три месяца назад, Костя. Внук уже и головку ровно держит. Иногда, конечно, водит тыковкой, словно выпил. Будто перебрал с бутылочкой. А так, конечно, богатырь! Весь в складках, складках, складках, как шарпей, — Яр распрямляет искусственную руку и показывает на ней приблизительный размер новорожденного мальчишки.
— Старший женился?
— Если бы! — ехидно хмыкнув, головой трясет. — Не знаю, как на ситуацию повлиять. И девочка хорошая, и у них как будто бы любовь, и даже предложение — если не врет, конечно, — сделал, но Соня…
— Отказала? — я настораживаюсь и принимаю ту же позу, что и Ярослав. — Это странно.
— Они на два горла заявляют, что законный брак, это, видите ли, вообще не главное и даже что-то старомодное. Мол, будем жить свободно и без штампа в паспорте. Дашка, как ни странно, поддержала подобное нововведение. Мы с ней повздорили немного, — уткнувшись носом в мое ухо, начинает вдруг шептать. — Я ей — бритый, а она мне — стриженый. Так к согласию и не пришли.
— Она? — киваю куда-то, через свое плечо, назад. — Не верю! — и даже тоном подтверждаю изумление. — Им, что, теперь неважно, носит ли она его фамилию, сверкает ли на пальчике кольцо, имеет ли он законные права, а главное, что она получит, если вдруг приспичит разойтись по сторонам?
— Я не вмешиваюсь! — взмахнув живой рукой, как будто отрезает ситуацию. — Помалкиваю и улыбаюсь, иначе рискую потерять связь с мелким внуком. Перестал быть главным. Так сказать, растерял авторитет. Слава Богу, что с гонками Кирилл закончил.
— Чем занимается?
— Помощник тренера.
Все ясно! Этот однорукий хрен держит взрослого мальчишку при себе.
— То есть он твой паж, Ярослав?
— Как угодно, — подкатив глаза, мне отвечает. — Паж, пацан на побегушках, младший помощник старшего конюха. Главное, что мать успокоилась и не устраивает долбаных истерик на пустом месте по поводу и без, да из разряда, что я, бросивший ее давным-давно покалеченный осёл, веду нашего ребёнка, у которого, между прочим, детишки позвякивают в тестикулах, за собой, и втягиваю его в религиозный орден с последующим закланием на алтарь.
— А что бывшая?
— Растворилась в мелком, будто бы внезапно стала матерью.
Да уж! Ярослав — сорокалетний дед, Дарья — тридцатидевятилетняя, если я не ошибаюсь, бабка, а моя жена лишилась правого придатка всего лишь в двадцать с лишним лет.
— Расскажи о себе, Костя. Долго ведь не виделись.
Глубоко вздохнув, почти смиряюсь с участью, которую он мне предлагает:
— Спрашивай. Что ты хочешь знать?
— Как здоровье?
Для сорока — неплохо, весьма посредственно, если вспомнить, в какой аварии я побывал.
— Проблем нет, но обследования прохожу регулярно, без выпендрёжничества и прочих проволочек. Голова болит. Но здесь, как говорится, не на что и не на кого пенять. Неоднократно предупреждали, что мигрень — мой вынужденный попутчик до конца отмеренных мне дней.