— М? — по ощущениям он разворачивает рожу и носом лезет мне в висок.
— «Эрудит», Фролов! — отталкиваю прилипалу. — Всё! Иди на хрен, финансовый сатрап. Инга, всего доброго. Я в курсе всех махинаций, которые вы производите пока меня там нет, так что, не балуйтесь, чертята. Папа скоро выйдет и спросит с каждого.
— Ура! — выдыхает Фрол, обняв за талию Ингу, затаскивает Терехову к себе на бок…
Моя мама ушла, вернее, отец вышвырнул её, как ненужную вещицу, когда меня определили в детский сад. Там, как я узнал позже, произошло недопонимание по вопросам уплаты блядских денег за услуги, которые оказывало государство нам, беря на поруки сына инвалида первой группы. Мама якобы настаивала на льготном обхождении, а отец гнул своё. Он не воспринимал имеющийся недостаток, как физический ущерб, и предпочитал не спекулировать преференциями, которыми его щедро вознаграждала страна. Видимо, обида на то, что он оказался не в удел, не отпускала Петю Красова, и папа стремился доказать другим, да и себе, что отсутствующее зрение — не повод, не приговор и не дефект.
Она пропала… Сгинула… Исчезла… Где-то затерялась. Мир большой, а человек — песчинка в кочующих барханах. Мать видела сына в последний раз, когда мне, если не ошибаюсь, было четыре или пять лет. Я не знал, что такое жить с женщиной, которая тебя ласкает только потому, что ты её частица, её живая плоть, её истинная кровь. Не знал… Поэтому и вырос мудаком, который сейчас теряется в собственных чувствах и желаниях, когда из-под бровей наблюдает за собственной женой.
Ася сидит в постели, опираясь на приподнятое изголовье, и перебирает жидкие волосики на голове уснувшего с ней рядом Тимки. Сын растопырился маленькой ракушкой, выпустившей на свет огромную жемчужину. Малыш надувает щеки, вытравливая пузыри, и поджимает губки, тяжко сглатывая собирающуюся между дёсенок лишнюю слюну.
— Твой ход, жена, — шиплю, поглядывая на неё. — Есть буквы «Л», «Ю», «Б» на игровом поле. У тебя в запасе я вижу «О» и «В». Чего ты ждешь?
Пока Тим проснется и тебя обнимет? Я… Я… Я хочу обнять тебя, Цыплёнок, да только не решаюсь! Прогонишь, обзовёшь, завоешь, проклянёшь?
«ЛЮБОПЫТСТВО» — Ася молча выставляет слово на доску, затем поднимает на меня глаза и лукаво улыбается.
— Ты получишь девять очков, Цыпа, — записываю на листочке счёт и сверяюсь с ней, разыскивая на лице подтверждение тому, что я не ошибся и всё просёк.
— Хорошо, — кивает.
— Буквы «О» и «Т» встречаются дважды, Ася. Одиннадцать не выйдет.
— Хорошо, — моргает, еще раз соглашаясь.
— Как ты себя чувствуешь? — смотрю на то, что у меня осталось, перебираю буквы, откидывая лишние или те, с которыми тяжело что-то подходящее соорудить. — «ВЕРА», четыре очка, — опускаю вниз простое слово.
— Угу.
— Ты не ответила. Голова кружится? Тошнит? Знобит?
— Я домой хочу, — Ася шепчет, низко опуская голову.
Она играет с малышом, накручивая себе на указательный палец худую шевелюру парня. Я помню прикосновения матери к моей голове. Вернее, я вспоминаю, когда наблюдаю, как это делает жена.
Странная была пара — мои родители. Красивый, но незрячий, муж, и грозная молоденькая южанка, козыряющая греческой горбинкой на носу и завитушками надо лбом и по вискам. Если я не ошибаюсь и правильно всё понимаю, у неё были нездешние родословные корни. Что-то испанское или португальское? Возможно, нечто местное. Кавказ? Или Ближний Восток? Что связывало этих людей, я до сих пор в толк не возьму, но эта необыкновенная по внешности женщина вышла замуж за отца, родила меня, а после повела себя, как уставшая от совместной жизни с нездоровым человеком и маленьким ребёнком сука.
— Ася, как твои дела? — смахиваю буквы и убираю в сторону тетрадный лист.
— Ты всё испортил, — она перекрещивает руки и укладывает узелок себе на грудь.
— Не возражаешь? — поднимаюсь и возвышаюсь над ней. — Пусть поспит в переноске, — подхватываю Тимку и бережно опускаю в специальное, предназначенное для сна, место.
— Когда меня выпишут, Костя? — транслирует мне в спину Ася.
— Вероятно, завтра-послезавтра.
— Фух! — она, похоже, громко выдыхает и тихонечко хихикает. — А то я подумала, что отсюда никогда не выберусь.
Солнце скрылось. За окном, похоже, помутнение и августовская тьма. Будет дождь? Возможно, ветер? Гроза, ливень, шквал? Пора!
— Подвинься, пожалуйста, — повернувшись к ней лицом, говорю.
— Зачем?
— Я не помещусь на том клочке, где царствовал Тимоша. Ася, не упрямься, — направляюсь к ней. — Хочу поговорить…
Но не о том! Нет! Этого не будет. В этом месте я не смогу сказать, что киста переросла в нечто несуразное, затем спровоцировала собственный разрыв и отравила содержимым женскую брюшину, а напоследок организовала зачатки заражения и привела к смерти канала, по которому её яйцеклетка достигает маточного нутра.
— О чём? — Ася ерзает на кровати, передвигается на ягодицах и освобождает место, на которое я тут же забираюсь.
— Нам негде жить, жена, — поправляю простыню.
— А? — повернув голову, обращается ко мне лицом.
— Я затеял небольшой ремонт. Скоро закончат. Уверен, что тебе понравится. Там высококлассный специалист за главного, а Колька следит за процессом и докладывает мне, пользуясь спецсвязью. Ась…
— Что случилось?
— Нас приглашают погостить в одном необычном месте.
— Что?
Ярослав настоял на том, что после выписки, учитывая разгром, который я самовольно организовал у нас, мы обязаны с женой временно остановиться, пожить у них, вернее, у меня, точнее, там, где я родился и вырос, и где сейчас обитают Горовые, когда приезжают летом проведать море и струящиеся разноцветные пески.
— Помнишь Ярослава?
Он приходил один раз, где-то пять дней назад. Представился, познакомился с моей женой, потискал хихикающего Тимофея, а напоследок шепотом, когда я провожал его, заверил, что Дарья требует встречи с Асей и просит остановиться у них, пока всё не успокоится и само собою разрешится.
— Да. У него ведь нет руки?
— Да. Ася, послушай, пожалуйста, — смотрю в женское лицо, старательно налаживая зрительный контакт. — Это маяк! Помнишь, я говорил, что продал отцовский дом и…
— Они владельцы, да? — подняв руку, Ася трогает мои волосы, убирает упавшую на лоб прядь, перебирает пальцами, прикасаясь к коже.
— Даша — двоюродная сестра Юли. У них одна фамилия, их отцы — родные братья. Но…
— М-м-м, — Цыпа стонет и закрывает глаза.
— Мы дружим с детства, синеглазка. Дашка — интересная девчонка, теперь уже женщина и мать, она танцует. Аргентинское танго! Знаешь, что это такое?
— Нет.
— Я хочу провести время только с тобой и Тимкой. Гостиница — не вариант. Ты слишком слаба…
— Я здорова? — явно насторожившись, неожиданно задает вопрос.
— Тебя скоро выпишут.
— Костя, кисты больше нет? — она заглядывает, делая маленький нырок.
— Нет.
— Слава Богу, — откидывает голову на подушку и водит ею из стороны в сторону, купаясь в волосах.
— Ты согласна? — слежу за тем, что она делает.
— Это ведь неудобно, — снова возвращается ко мне.
— Удобно, Цыплёнок. Там несколько построек на территории. Мешать никому не будем. Хозяева планируют уехать в скором времени. Только мы: ты, Тимофей и я. Что скажешь?
Такая туристическая база! У Смирновых огромная семья. Два брата оказались дважды плодовиты на девчонок. Четыре сестры — Даша, Ксения, Юля и смешная Ния. Отцовский двор, заброшенный маяк и хозпостройки идеально подошли им в качестве возможного места отдыха на морском берегу. Дешево и сердито. Я на совесть постарался, когда дорабатывал проект, придуманный старшим Смирновым, так что места хватит всем, тем более что Горовые собираются обратно в город: их дочери давно пора в школу, а младший сын якобы заскулил и стал требовать регулярных свиданий с родителями, предусмотрительно закинувшими его к старикам.
— Ты этого хочешь? — она ложится на мое плечо, обняв за талию, потирается щекой по моей груди.
— А ты?
— Не знаю. Эта Даша дружна со своей сестрой?