Неделькин стоял в очень красивой позе и курил трубочку, а «туберкулезники» на полусогнутых тащили по трапу на берег здоровенный ящик с маргарином. Ящик угрожающе покачивался.
«Утопят! — радостно подумал Черепец. — Сейчас утопят!..»
— Бетховен, — объявил диктор на берегу, — «Застольная».
В эту секунду Черепец увидел свою Марусю. Она стояла на ботишке и в темном мешковатом пальто сливалась с темной рубкой. И Черепец сразу же выругал себя, что стоял у кухни, когда понятно же было, что Маруся скорее всего на разгрузке маргарина и яичного порошка. Присутствие Маруси в корне меняло дело. Черепец сунул руки в карманы бушлата, надвинул бескозырку, крикнул: «От винта!» и, свистнув, покатил вниз по раскатанной рядом со сходнями дорожке. Холодный ветер с залива сразу ударил в лицо, высек и разбросал по щекам слезы, скоростенка получалась порядочная. В следующую секунду Черепец увидел прямо перед собой на накатанной дорожке толщенный ржавый обруч от бочки.
«Все», — успел подумать Черепец.
Спружинив сильное крепкое тело, он подпрыгнул. но перепрыгнуть обруч не смог, и, волоча его на одной ноге за собой, — «как в цирке», мелькнуло у него в голове, — вылетел на причал. Он увидел перепутанное лицо Маруси, рванувшегося в сторону Неделькина, убегавшего по трапу «туберкулезника» и шикарный голубой ящик канадского маргарина, вставший на трапе ребром, плавно покачнувшийся и со стоном рухнувший в воду. Хотя стонал, конечно же, не ящик, а лейтенант Неделькин.
— Так, сказал Неделькин, — значит, так.
Было тихо. Жирная волна — или Черепцу уже казалось, что она жирная, — плескала о края ящика. Из ботинка текла струйка воды.
«Налейте, налейте бокалы полней…» — пело радио.
— Здравия желаю, — ужасаясь сам себе, сказал Черепец и снял с ноги обруч, — интересно, какая собака тут обручи разбрасывает… — И зачем-то показал обруч сначала Неделькину, а потом Марусе.
Маруся смотрела па него, скорбно подняв брови на крупном меланхолическом лице. Несмотря на драматизм ситуации, Черепец успел подумать еще раз, какая она представительная и красавица.
— Лебедочкой надо бы зацепить, — сказал он «туберкулезникам», — чем мучиться-то… Тут траловая лебедочка есть… Зачем тогда техника дается, если не уметь ее полностью использовать?!
И, отцепив от борта ботишка багор, он, сев на корточки, погнал ящик с маргарином к берегу.
— Какая лебедочка?! — взревел вдруг пришедший в себя Неделькин и взмахнул трубочкой. — Вредитель! Вы ВВС позорите! Как ваша фамилия? Я вас арестую, слышите, эй, вы, вредитель!..
На голубом ящике голубая корова печально глядела на Черепца. Рядом с ним остановились крепкие, полные Марусины ноги и низ старого бесформенного пальто.
«Пальто ей сошью, — вдруг с необыкновенной ясностью понял Черепец, — черное суконное с меховым воротником». — И он представил Марусю в этом пальто.
— Попрошу не улыбаться, когда к вам обращается старший по званию, — сухо сказал Неделькин и засопел потухшей трубкой. — Как ваша фамилия, старшина?
— Черепец, — сказал Черепец и опять улыбнулся.
От Шуры Белобров уходил один. Было поздно. До аэродрома ходу было минут сорок, но можно было поймать попутку. Едва Белобров спустился вниз к почте, как напоролся на патруль.
— Вот предписание, — сказал он краснофлотцу-автоматчику. — Видишь, здесь штемпель госпиталя? Ты глаза-то разуй! — За сегодняшний день он так и не удосужился узнать пропуск-пароль.
— Пройдемте, товарищ командир, — вежливо, но твердо сказал автоматчик-краснофлотец. — Слово надо знать.
Белобров сплюнул, и они пошли. Из-за затемнения дома стояли черные, снег таял, вышла луна. Где-то была открыта форточка, там негромко разговаривали.
Комендатура была за углом, голубой деревянный дом с длинной занесенной снегом клумбой перед крыльцом. Дежурный комендант сидел на перилах крылечка.
— Слушай, — обернулся к краснофлотцу Белобров, — я же сегодня из госпиталя… Гад же ты, — добавил он, понимая, что садится.
В тесной комендатуре жарко топилась печь. Белобров снял реглан, положил под голову, с наслаждением вытянулся на деревянной скамье.
Дверца печки была открыта, огонь плясал на потолке. День закончился. Он был дома.
«На этом Дом флота заканчивает свои передачи, — сказал женский голос. — Спокойной ночи, товарищи».
— Будь здорова, подруга, — сказал с соседней скамейки чей-то сонный голос.