Скважина сверху казалась громадной красновато-черной дырой. Карлу заинтересовало, можно ли с края скважины увидеть самое дно, мантию планеты.
Их привели к импровизированной тюрьме – маленьким камерам с голыми стенами, служившим, возможно, кладовыми и спешно освобожденным для содержания пленных. Карла внимательно следила, как группу разделили на три части и распределили по каморкам. Она еще раз провела мысленную перекличку, проверяя, кто здесь, кого нет; кто еще жив, а кто уже мертв.
Она знала, что майор Кинг, капитан Джоанел и лейтенант Дана ранены. Тролли вынесли их с борта на носилках. Но после выгрузки пленных из флаера они исчезли.
Она видела также, как погибли майор Волл и лейтенант Баклин, срезанные очередями гауссовской винтовки. Их тела лежали на накренившейся палубе – точнее, были разбросаны по ней. При этом воспоминании ей снова чуть не сделалось плохо. Она не видела лейтенантов Тайлер, Кроули, Винсета и майора Бесвина.
Оставалось семеро плюс шесть человек команды. С ней в камере были майор Филби, капитан Мейерс, лейтенант Смет и лейтенант Келси. Остальные восемь человек заперты в двух соседних помещениях. Через наручники пропустили металлические тросики, прикрепив их к кольцам в стене так, что пленники не могли ни сесть, ни выпрямиться, не вывернув себе запястий.
– Эй, постойте! – крикнул Филби троллям, покидавшим помещение. – Стойте! Вы не можете нас так оставить!
Дверь захлопнулась, и они остались во мраке. Узкая полоска света выбивалась из щели под самым потолком в стене напротив двери.
– Снимите наручники хотя бы с женщин!
– Не думаю, что они разделяют ваши странные рыцарские наклонности, майор, – сказала Карла.
Филби был родом из Доралинда, одного из Старых Миров Конфедерации, где женщины пользовались некоторыми льготами в обществе. В периферийных мирах господствовало абсолютное равенство полов.
Уцелевшие на Аристотеле никогда подобным пережиткам внимания не уделяли.
– Ублюдки, – буркнул Мейерс и заорал вслед уходящим: – Ублюдки!
– Вряд ли мы вызываем у них симпатию, – произнесла Лара Смет с дальнего конца цепи.
– Как вы думаете, они нас убьют? – поинтересовался Келси.
– Сомневаюсь, – успокоила Карла. – Мы им нужны для допроса. Они хотят узнать, что нам известно о планах миссии.
– Дьявол! – вырвалось у Филби. – Флот уже отступил. Они победили. Если нам повезет, нас оставят в качестве предмета для меновой торговли в мирных переговорах. Другого резона оставлять нас в живых я не вижу.
– Филби!
– Но это так!
– Держите свои прозрения при себе, черт побери! – Она минуту поразмыслила. – Как минимум, они захотят, чтобы мы поговорили с нашими Боло, так? Они, наверное, знают, что среди нас есть командиры машин, и захотят, чтобы мы прекратили боевые действия на планете. Поэтому они не собираются нас убивать.
Внутренне она была в этом не слишком уверена. Если результаты ее мысленной переклички верны, из шести командиров машин остались лишь двое: Эдан Абраме и Шона О'Хара. Оба они содержались в соседней камере вместе с одним из выживших командиров батальонов. В ее камере был еще один командир батальона, снабженец, два адъютанта и один очень уставший, очень испуганный помощник командира полка.
К несчастью, снабженцы и адъютанты представляют сомнительную ценность, с точки зрения их теперешних хозяев. Их могли и убить. Ее, возможно, подержат, пока не придет пора узнать побольше о структуре полка в целом. Возможно, последует несколько сеансов пыток, затем – желанное избавление, смерть. Она не имела представления о принципах обращения Трикси с пленными, но вид троллей показывал, что враг вряд ли рассматривает войну как цивилизованный вид активности.
Она прикинула, сколько еще придется об этом размышлять. Ожидание, без сомнения, было одним из способов «смягчить» пленников. Но Карла не надеялась, что ждать придется слишком долго.
Он проснулся, захотел потянуться… и тут ощутил страх, окатывающий его волнами, как ледяной прибой на Пляже Богов. Последнее, что он мог вспомнить… нет… Что же было последним? Память подводила его, воспоминания ускользали, как обломки сна.
Он открыл глаза и удивился, ничего не увидев. Вытянув вперед дрожащую потную руку, он понял, что ничего не ощущает, что дрожь, пот, холод – продукты его воображения, попытки его разума зацепиться за что-то в безудержном полете сквозь пустую необъятную тьму.
Сосредоточившись, он обратился к памяти, глубже, глубже…