— Боюсь, нет никакой надежды, Эндрю.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Лиза, и голос ее заглушил шепот остальных. — Действительно ничего, доктор?
Он отрицательно покачал головой.
— Я уже говорил с лучшим специалистом. Мы испробовали все возможное. Тут не помогут даже молитвы.
В другом конце комнаты раздался громкий вздох Агнес.
Ничем, казалось, нельзя было поколебать ее воинствующего атеизма. И — нате. Но это уже не имело значения. По дому ходила смерть, повсюду чувствовался ее запах. Я всегда ненавидел потери. Но сейчас она была глубоко личной, и это заставляло по-настоящему страдать. Вон за той закрытой дверью умирала мама, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь ей.
— Можно мне войти в ней? — спросил я против собственной воли.
Маттхев кивнул.
— Теперь это не причинит ей уже никакого вреда. И она хотела увидеть вас.
Я вошел в комнату вслед за ним, чувствуя спиной взгляды родственников. Доктор дал знак сиделке, чтобы та вышла, и подошел к окну; стон, вырвавшийся из его горла был громче, чем слабый свист, раздававшийся из-под кислородной маски. Я несколько помедлил, но потом приблизился к кровати.
Мама лежала с открытыми глазами. Взгляд ее остановился на мне, но она явно не поняла, кто перед ней. Я посмотрел на Маттхева, и он медленно покачал головой.
— Это уже не имеет значения.
Он помог мне перевернуть ее на другую сторону. Мама что-то пыталась нащупать рукой, тяжелое дыхание становилось все громче. Я попытался проследить за движением ее пальцев. Но Маттхев понял быстрее, в чем дело. Он схватил Рука правосудия 591 фотографию маленького мальчика, вложил ей в руку, и попытался помочь удержать ее.
— Мама! — вырвалось у меня — громче, чем бы хотелось. Мама, это Энди! Я здесь!
Ее взгляд вновь остановился на мне, и она пошевелила высохшими губами, еле слышно произнеся вслух:
— Эндрю?
На лице ее появилось некое подобие улыбки. Она слегка покачала головой и позвала:
— Джимми! Джимми!
Поднесла фотографию к глазам и еле слышно повторила: — Джимми!
Внизу послышался скрип закрываемой двери, и тут же — легкие шаги. Кто-то быстро поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, как и прежде, не держась за перила. Вот осталась позади лестничная площадка. Дверь все еще закрыта, но слышно, что кто-то крутил набалдашник.
Раздался слабый скрип петель, потом дверь закрылась. Легкими шагами невидимка пересек ковер, подошел к кровати и остановился. Мама посмотрела в ту сторону, где только что слышалось движение, и быстро улыбнулась. Одна ее рука поднялась. Затем упала на кровать и дыхание остановилось.
Тишину опять нарушил звук шагов — уже более тяжелых, вокруг кровати. Но теперь слышались шаги не одного человека, а двух. Первые явно принадлежали маленькому мальчику.
Другие — быстрые, уверенные. Так могла идти только молодая женщина, спешившая куда-то со своим первенцем.
Слышно было, как они пересекли комнату.
На этот раз у двери не чувствовалось ничьей нерешительности, не послышалось и характерного звука, когда ее открывают или закрывают. Кто-то спустился по лестнице, потом пересек лестничную площадку, дальше — вниз до самого конца. Когда Меттхев и я вошли в гостиную, невидимые гости, казалось, зашагали быстрее и направились к двери, выходящей в сад. Послышался мягкий, осторожный звук закрываемой двери, и наступила тишина.
Я оглянулся, чтобы увидеть глаза остальных членов семьи, прикованные к выходу из дома. На обескураженных лицах отразилось столько эмоций, сколько я никогда не видел раньше. Агнес медленно поднялась со своего места, ее взгляд устремился куда-то вверх. Тонкие губы нерешительно приоткрылись, и тут же сжались преплотно. Она уселась на свое место так прямо, как будто проглотила палку, и поглядывала по сторонам, пытаясь понять, что же заметили остальные.
Снизу прибежала ее маленькая Дочь, перескакивая через ступеньки лестницы:
— Мама! Мама, кто был этот маленький мальчик? Я слыхала шаги!
Я не стал дожидаться ответа, слушать сообщение Маттхева о смерти мамы. Лишь подошел к несчастному старому телу, распростертому на кровати, и вынул из сжатых пальцев фотографию.
Лиза, страшно побледневшая, прошла за мной следом.
После только что пережитого она с трудом приходила в себя.
Наконец, ее щеки стали чуть-чуть розоветь.
— Привидения, — сказала Лиза после запинки. Потом потрясла головой и произнесла уже несколько мягче: — Когданибудь умершая дочь, думаю… У тебя ж были сестры… Одна из малышек вернулась, чтобы забрать ее. Я всегда думала…
— Нет, — возразил я. — Это вовсе не одна из моих сестер. Не так все просто, Лиза. И очень нехорошо. Это был мальчик. Мальчик, который переболел корью в шесть лет, перешагивал через ступеньки, поднимаясь по лестнице, — мальчик, которого звали Джимми…
Она посмотрела с сомнением, потом опустила глаза на фотографию у меня в руке.
На ней был изображен я сам.
В возрасте шести лет.
Джимми.
— Но ты… — начала она. Потом отвернулась, так и не сказав ничего больше, в то время как остальные беспорядочно бродили по комнатам.
Мы, конечно же, остались на церемонию прощания, хотя, думаю, маме вовсе не требовалось мое присутствие на похоронах. Ведь у нее был Джимми.
Когда-то она хотела назвать меня Джеймсом в честь своего отца. Но муж настоял на имени Эндрю.
Так меня и назвали в честь его отца. В том споре победу одержал он. Но до десяти лёт мама всегда называла меня Джимми. Джимми, Энди, Эндрю, Эй Джи. Насколько мне известно, в старину верили, что имя человека является частью его души.
Я хотел разобраться во всем этом и попытался поговорить с Маттхевом. Но он воздержался от комментариев. Тогда я сделал другую попытку и завел разговор с Лизой — по пути домой.
— Я верю в существование маминой души, — закончил я.
Эта мысль в последние дни так часто приходила мне в голову, что сомнений в ее правильности больше не возникало.
— Но кто же этот Джимми? Мы все слышали его шаги — даже дочь Агнес прибежала по лестнице, чтобы спросить, кто это. Значит, он не был галлюцинацией. Но и привидением тоже не мог быть. Ведь привидение — это вернувшаяся душа. Душа человека, который умер!
— Да? — холодно спросила Лиза. Я ждал, что жена скажет что-нибудь еще, но она продолжала смотреть в иллюминатор, не произнеся больше ни слова.
Я думал тогда, что встреча с привидением приносит человеку утешение. Сейчас я уже не знаю, так ли это. Если бы я только мог объяснить появление маленького Джимми…
РУКА ПРАВОСУДИЯ
Ночь опустилась на город и повсюду мерцали огни. Толпы жителей бродили по улицам туда и обратно. Со всех сторон раздавались крики гнева и боли. Сражение перед казармами за дворцом Земли наконец утихло, и огромная масса живых поредела, рассеявшись на небольшие скопления изумленных горожан. Измученный Лорг, один из наемников лудха, выскочив из какого-то проулка, бросился бежать. Обе его руки висели безвольно, как плети, одежда изодрана в клочья, лук исчез, все тело покрыто ранами. Он своих ран уж не чувствовал, думал только об одном — где достать оружие. Лорг остановился, прислушиваясь, нет ли погони. А потом снова рванул и влетел в двери казармы. Тут на него и нацелились луки преследователей. К тому же в глаза ударил яркий свет.
Остановился. Ловушку расставили верно: беглец мог попытаться вырваться из окружения только здесь. Потому-то в казарме его и поджидали. Бандитов собралась целая дюжина. Руководил ими изменник Поре, чья тетива была уже туго натянута. Поре посмотрел на своего помощника лудха и, кивнув остальным, глухо произнес:
— Он — один из убийц. Тут же тетивы луков натянулись еще сильнее. — Предатель! Отступник! — выкрикнул Лорг, зная, что слова уже не имеют никакого значения. — Когда Земля поглотит тебя…
Поре отрицательно покачал головой и грубо отчеканил:
— Земля! Люди Земли мертвы уже сотню лет, Лорг. Остались только самые слабые. Самостоятельно они никогда не совершат никаких действий — пока не вынуждены будут сделать это. Но время уйдет безвозвратно. Молись же своим лживым богам, Лорг, а не Земле!