Заправочная станция работала, но там не было никого, кроме хозяина. Он залил ей бак, но отказался записать это на ее счет.
— Сегодня только за наличные, — покачал он головой. — Слишком много людей собирают свои пожитки и уезжают. Человек тридцать уже отчалили.
Пока она отсчитывала мелочь, он наклонился к ней:
— Хотите газету? Сегодняшняя.
Он вытащил газету из-под полы и специально указал ей на дату.
— Всего бакс, по дешевке отдаю. Эти солдаты, или кто там еще, изъяли почти все, что доставили сегодня утром.
— Я… мне ничего не принесли.
Краем глаза она заметила заголовок, но прочитать не успела. Доллар было слишком дорого, но…
— Может, вам и принесли газету, да говорят, что кое-где они подбирали их прямо с порогов. У меня есть приятель — он работает в «Республиканце» — так он переслал мне парочку. Берете?
Она кивнула и разложила газету на сиденье, недоумевая, зачем вообще было разрешать разносить газеты, если их все равно сразу же изымали. Прочитав заголовок, она уже больше ни о чем не могла думать:
«ВЗРЫВ НА АТОМНОЙ СТАНЦИИ! Здания сметены, рабочих силой удерживают на заводе! По слухам во всем замешан мэр!»
Ниже помещалась сделанная с самолета очень плохая фотография завода. Было такое ощущение, что ее снимали ранним утром, и стрелкой на ней было указано нечто, похожее на разрушенное здание. Замирая от страха, она быстро прочитала статью, но потом испуг сменился злостью: это были всего лишь пустые домыслы, и ничего, кроме домыслов! Те, кто писал это, знали не больше ее! Нет ничего странного в том, что солдаты изъяли все газеты. Все! С этого дня она больше газет не читает! Раньше она покупала эту газету только ради постоянных обзоров, но с тех пор, как редакция присоединилась к кампании травли, против которой всегда восставал Роджер, публикации становились все хуже и хуже.
Она запустила мотор и поехала по улице, на первом же углу швырнув газету в урну, но потом пожалела, что не сожгла ее или не уничтожила еще как-нибудь: к урне сразу же подбежал какой-то мальчишка и выудил оттуда газету, а вокруг него моментально собралась толпа.
Машин на дороге почти не было. В барах было довольно оживленно, но все другие заведения и магазины или пустовали, или были вообще закрыты. Детей все так же было очень немного, да и те не слишком приличного вида, а редкие взрослые, выходя из домов, сбивались в плотные группы.
Центральный проспект напоминал дорогу в городе призраков. На обыкновенно оживленном перекрестке отсутствовал даже постовой.
Эмма миновала улицу, перегороженную на скорую руку сооруженной баррикадой. Около заграждения волновалась толпа, и кто-то злым голосом кричал в мегафон. Как следовало из надписи на плакате рядом с митингующими, это было акция «Гражданского протеста».
Когда она выбралась из делового района, вокруг стало спокойнее. Мимо проехало несколько машин, и две из них были доверху нагружены всяким скарбом. На них ехали целыми семьями. Также реже стали попадаться грубо намалеванные плакаты с надписями «Убирайтесь к себе домой, ядерные крысы!». Как будто рабочие со станции не были у себя дома здесь, в Кимберли.
По дороге она поравнялась с девушкой, которая громко плача, бежала по проезжей части и тащила за собой двух маленьких детей. Ее заплаканное лицо совсем покраснело. Эмма осторожно затормозила и, высунувшись из окна, спросила:
— Подвезти?
Девушка забралась в машину, затащила ребятишек, буркнула адрес и мрачно уставилась в окно.
— У меня муж работает на заводе, — в конце концов вызывающе произнесла она.
— Все в порядке, у меня тоже там муж. Он врач.
Похоже, такой ответ вполне удовлетворил девушку, и она принялась успокаивать детей. Ей даже удалось изобразить некое подобие улыбки, когда Эмма высадила ее около большого многоэтажного дома. Перед тем, как войти в парадное, молодая женщина осмотрелась по сторонам: не видит ли ее кто-нибудь. На улице не было ни души.
Эмма вздохнула, но это больше ее не беспокоило. Что-то похожее уже происходило раньше, когда ей было восемь. Она уже забыла, что случилось, но почему-то белые вдруг стали разъезжать повсюду в простынях и каких-то колпаках, а черные просто стояли и ждали непонятно чего. Происходило что-то нехорошее, и, прежде, чем это прекратилось, прошло довольно много времени. Она не могла припомнить какихлибо подробностей, но до сих пор чувствовала страх. Не тот страх, который ты можешь побороть в себе, нет, это была боязнь чего-то неизвестного. И теперь она испытывала то же самое. Страх неизвестности туманом окутал все вокруг.
Эмма увидела дом Блейка и вздохнула с облегчением. Их машина была припаркована прямо напротив здания, и ей пришлось повозиться, чтобы как-то пристроить и свою. Она оставила машину и направилась к дому, надеясь, что дорожный патруль не оштрафует ее за парковку слишком близко к центру дороги. И вот она уже звонит в дверь, или, во всяком случае, пытается это сделать, потому что звонка не было слышно. Она постучалась, но и на этот раз ей никто не ответил. Попытка проникнуть через кухню тоже оказалась безрезультатной, хотя ей и удалось заглянуть внутрь через незадернутое окно: по всей кухне валялись пустые бутылки и битое стекло, а на огне стояла давно выкипевшая обугленная кастрюля.
Эмма вернулась на парадное крыльцо и, сняв сандалию, с силой заколотила по двери. Несмотря на страшный грохот, который она производила, из дома никто не вышел.
Неожиданно в доме напротив открылось окно, и оттуда раздался грубый мужской голос:
— Эй ты, там! Убирайся отсюда! Нам тут не нужны неприятности! Я вооружен и буду стрелять! Слышишь, ты!
Еще в нескольких домах распахнулись окна. Эмма почувствовала, что заливается краской, сошла с крыльца и, прихрамывая, направилась обратно к машине. Надо же! Они подумали, что она хочет неприятностей!
Затем она немного успокоилась и решила, что на самом деле люди поступали совершенно правильно. Здесь действительно могли появиться хулиганы. Она забралась в машину и поехала прочь немного быстрее, чем сама хотела бы. Изо всех окон ее провожали подозрительные взгляды. В доме Блейков не слышалось никаких признаков жизни.
Почти не раздумывая, она свернула на главное шоссе, включила радио, но тут же с отвращением включила. Машин на дороге было немного. В основном грузовики. Все они были забиты вооруженными людьми в военной форме. Немного дальше стоял запрещающий знак, но Эмма пристроилась за одним из грузовиков и проехала не останавливаясь. Никто не попытался воспрепятствовать ей. Она уже давно знала, что если едешь на машине с медицинским удостоверением на лобовом стекле, можно избежать многих досадных задержек в пути. Главное вести себя естественно.
И вот вдалеке уже показался высокий заводской флагшток и бьющийся на ветру вымпел. По крайней мере, они были на своем месте.
Теперь ей на ум снова пришла картинка про рентгеновских червячков с лязгающими зубами. Она попробовала притвориться, как будто все они вдруг обеззубели и не могли больше рвать и кусать ее тело, но так и не смогла полностью убедить себя. Она почувствовала, как ладони постепенно начали покрываться испариной. Это всегда происходило с ней, когда она приближалась к заводу. Но она все ехала вперед, пока не достигла развилки, где начиналась дорога на заводскую территорию. Все, ей оставалось только свернуть и отдаться на растерзание этим страшным червям. Может, через некоторое время они перестанут беспокоить ее. Роджера-то они, похоже, не трогали. Она была готова к встрече с охраной при въезде на территорию и поняла, что попасть можно только одним единственным способом, который мог и не сработать, если ее все-таки остановят; поэтому она как можно плотнее пристроилась позади грузовика с военными и опустила боковое стекло передней двери.
— Феррел, неотложная помощь! — кричала она на ходу, показывая рукой на табличку на лобовом стекле.
Людей с завода на посту не было. По большей части там были вооруженные милиционеры, возможно, ничего и не знавшие о Ферреле — мужчина это или женщина.