— Посмотри туда, Эли. Посмотри внимательно, и чуть ниже поверхности!
Джадсон неуверенно подошел к окну, явно не желая этого делать, но и не в состоянии отказаться. Он сосредоточился на фигуре, которая все еще стояла вертикально, но земли не касалась. И она, и врытый в землю столб, казалось, висели на облаке. Сейчас, когда этот человек был уже наверняка мертв, его лицо выражало странную силу и гордость, и, устремленное в небо с триумфом, ожидало чего-то. Но оно все же осунулось за часы страдания, что-то произошло с его чертами, с носом, формой подбородка. Оно… оно стало почему-то знакомым.
Вроде его собственного, юношеского, отражения в зеркале.
— Нет, — вырвалось у Джадсона. И бинокль, выпав из руки, стукнулся оземь. — Это невозможно! Физически невозможно!
Клеон вновь покачал головой.
— Но не для того, кто обладал Властью. Не для него, Эли. И не для нее. Ты обесценил божественную сущность этой женщины, и она выжгла себя одним усилием. Дала жизнь пророку и преуспела. Вот записка, которую я принес тебе от нее тридцать лет назад.
Одно из стихотворений на странице было замкнуто в темный круг, рядом с ним стоял жирный восклицательный знак.
А внизу — неразборчиво, по-английски, подпись Мейи.
— В нас родился ребенок, в нас сын дан.
Взгляд его переместился со страницы книги на ожерелье, которое столько могло. И вернуть ему юность, жену с сыном; и одарить дополнительным временем жизни, чтобы понять, что он сделал, и, оглянувшись назад, оттуда посмотреть наперед, что случится, как это делали боги и ясновидящие, что может, должно произойти из-за той глупой, но могущественной власти, которую завоевал его народ, а сюда земной пылью на своих ботинках принес он сам, Эли Джадсон. Только что теперь ему эти возвращенные годы? На что ему? Чтобы гадать, о чем могла думать женщина из деревни Сайона, только ли, только о прошлом? По человеческим меркам судя, оглянувшись назад, видишь то, что прошло, тогда как впереди всегда остается — неизвестность. А по божественным? А по меркам пророков?
Собирался ветер. Эли бросил последний взгляд на холм, но глаза его остались сухими.
Затем Эли последовал за Клеоном из пустого дворца. Он понял, что никогда уже вновь не сможет покинуть Сайона, останется стареть здесь, в Калве, возле холма. Вместе они завернули за угол, молча сели на вьючных животных и двинулись на север, прочь от космодрома, порознь думая об одном и том же, о книге и ветре.
Ночь упала на город, но повсюду мерцали огни. Толпы людей бродили по улицам взад и вперед, вроде множества стрелок на сломанных маятниках, не понимая времен, ни предстоящих, ни канувших, чувствуя только страдание, боль какого-то общего перелома. Со всех сторон раздавались крики гнева и возгласы горя…
А книга открытой осталась лежать на столе.
Ветер в окна влетел, не злобный, не шумный, покойный, как лики усопших, и медленно, медленно принялся трогать страницы. Трогал их, перелистывал, по одной, по две, дальше и дальше. Пробираясь по книге вперед, точно проповеди читал или читать собирался. Вдруг порывисто, как акробат, кинулся ветер к последним страницам, к главе об Исайе, помчался вперед, задыхаясь, и остановился в толчке, как вкопанный, перед краем форзаца. Конец?
Точно логики поперек передвинулись той же минутой обналиченные времена, образовав внутри путников, находившихся уже далеко за городскою чертою, некое неизвестное для человека пространство, где движение вперед, вроде этого ветра, полиставшего книгу и долетевшего до их сгорбленных спин, означало только одно понимание — конца. А дорога обратно — возвращала великую неизвестность начала.
Тут с содроганием последней воздушной струи неожиданно книга закрылась.
ЕЛЕНА ЛАВ
Я уже глубокий старик, а все как сейчас вижу и слышу — Дэйв распаковывает ее и говорит, задыхаясь от восхищения:
— Красавица, а?
Она была красива; мечта, а не сплав пластиков и металлов. Что-то вроде этого чудилось поэтам-классикам, когда они писали свои сонеты. Если Елена Прекрасная выглядела так, то древние греки, видимо, были жалкими скрягами, раз они спустили на воду ради нее всего лишь тысячу кораблей.
Примерно это я и сказал Дэйву.
— Елена Прекрасная? — Он взглянул на ее бирку. — По крайней мере, это название получше того, что здесь написано — К2У88. Елена… мммм… Елена Сплав.
— Не очень благозвучно. Слишком много согласных в одном месте. А что ты скажешь насчет Елены Лав?