— Так, — воскликнул Пшу, — кажется, и я начинаю мыслить как военный. Вы считаете, что тоже сможете превратиться в дерево…
— В куст, — скромно уточнил лазутчик. — В интерьере пилотской кабины висящие на стенах побеги будут смотреться намного эстетичнее, нежели высохшее дерево.
— …и пассажирами нашей шлюпки станут один кахоут — это я — и один куст. Следовательно, принцип «Плюс Один» нарушен не будет.
— Браво! — воскликнул Шарби Унц. — Вынужден взять свои слова обратно, за время пребывания на броненосце Тэйтус Пшу научился мыслить армейскими категориями.
Тэйтусу пришло в голову, что Шарби сильно рискует. А вдруг его уловка не сработает — в конце концов Молекулярный Экран это не супертермиты и его способность воспринимать ментальные излучения разумных существ может зиждиться на совсем иных принципах, но говорить вслух этого не стал.
— Ну, допустим, мы с вами доберемся до Зет-03. Насколько я понимаю, на «Шкеллермэуце» никто не знает, что вы полетели не один. Иначе зачем Опни Хунжу было поручено охранять посадочную палубу.
— Абсолютно верно, доктор.
— А что будет, когда на броненосце обнаружат исчезновение ревнителя имперских стандартов? Очевидно, что на вас первого падет подозрение!
Фрейзер усмехнулся.
— А вы, оказывается, не высокого мнения о Корабельной Разведке! Неужели вы считаете, что лазутчик-профессионал, начиная игру по крупному, предварительно не продумает свои ходы? А я, уж поверьте мне на слово, профессионал — к следующему часу Единодушия настоящего Тедля Ноха обнаружат в его каюте.
У Тэйтуса кровь отхлынула от лица.
— Меня пугают ваши слова, благонравный! Когда я соглашался на перекачку, вы обещали, что с моим прототипом все будет в порядке. Надеюсь, его обнаружат живым и здоровым?
— Живым — несомненно, а вот насчёт здоровья — обещать не могу, все-таки бедняге пришлось провести малый месяц в анабиозном контейнере, а за это время наведённая амнезия должна усилиться, так что вспоминать случившееся с ним он начнёт очень не скоро… Во всяком случае он будет находиться под неусыпным надзором Аздро Флега. Так что пусть вас не волнует состояние его Здравомыслия, о нём есть кому позаботиться, а вот перед нами стоят куда более важные и сложные задачи. Скоро «Мронгилавуш» войдёт в зону, где начинает действовать строгое правило «Плюс Один». К этому времени я должен закончить трансформацию, а до этого мне нужно отдохнуть хотя бы пару часов. Вам, доктор, тоже не мешает расслабиться, ибо вскоре вы убедитесь воочию, что кажущаяся громада сферы Молекулярного Экрана на самом деле подобна оболочке мыльного пузыря, которую наше судёнышко проткнёт как иголка. Раз — и готово: вы уже по другую его сторону!
— Сейчас, сейчас, — торопливо согласился Тэйтус, черкая что-то в рабочем блокноте, — только быстренько просчитаю градиент по усредненной формуле Шега Ульчи, когда параметр Бро равен минус единице…
Ещё на броненосце доктор звездознания даже будучи поставлен перед фактом, что ему придется сопровождать Шарби, решил непременно закончить экстраполяцию кривой, начатую с помощью мозгосчёта.
Конечно, без старнана-счётчика обойтись трудно, но возможно. Если бы Тэйтус не владел навыками устного счета, он никогда бы не стал доктором.
— Ну, как хотите, — недовольно буркнул Шарби, откинулся на широкую спинку пилотского кресла и сомкнул веки. Через секунду его волевое лицо приняло безмятежное выражение.
Тэйтус же наклонился вперёд, не отрывая взгляда от маленького сканера, электронное табло которого почти полностью было покрыто мозаичным изображением Молекулярного Экрана.
Ему понадобилось не более получаса, чтобы вычислить две последние точки намеченной кривой, и сверить их с таблицей примерных допусков.
Все, что составляло основу его теории, подтверждалось на практике. Но это не радовало основоположника динамического дуализма мироздания, поскольку основа оставалась основой, но дополнительные данные весьма сильно влияли на выводы теории. И влияли не очень приятно.
Нет, не может быть! Скорее всего, он ошибся, с цепными дробями это иногда бывает, особенно, если вместо параметра Инто случайно подставить граничное значение Энто-штрих!
Повторный расчёт занял ещё четверть часа — полученное число, характеризующее рассеивание избыточной энергии, перегоняемой через компенсаторную мембрану, отличалось от предыдущей вычисленной цифры не больше, чем на две десятимиллионных, что вполне вписывалось в допустимую погрешность устных вычислений.
— А дела обстоят ещё хуже, чем я предполагал, — пробурчал Тэйтус. — Судя по результатам, истечение всех видов энергии за малый месяц, что я провёл на борту «Шкеллермэуца», непрерывно возрастало, а за последние несколько суток нарастание происходило даже в геометрической прогрессии, будто Молекулярный Экран сошёл с ума. Очень может быть, что в самое ближайшее время должно произойти что-то непредсказуемое, Свистопляс меня побери…
Он суеверно схватился за обе мочки и чуть подвигал уши — не хватало ещё накликать беду. Ему казалось, что он говорил про себя, но это было не совсем так.
Вернее, совсем не так.
Шарби Унц, не открывая глаз, тихо, но внятно произнес:
— Что случилось, доктор?
Не поворачиваясь, Тэйтус пробубнил, уговаривая самого себя:
— Хвала благому Мурайе, пока ничего.
Фрейзер открыл глаза и приподнялся:
— Вы можете толком объяснить, что вас волнует?
— Ну, как вам объяснить подоходчивее? — прижимая руки к груди, ответил астроном: — Мои расчеты… ну… они, в общем, дают весьма неприглядный прогноз…
Лазутчик хотел уточнить, что его спутник имеет в виду, но не успел.
— Вот оно! — крикнул Тэйтус дрожащим голосом, тыча пальцем в обзорный экран.
Цветную вуаль, закрывавшую сердцевину астрообъекта, словно сдуло порывом могучего ветра. Открылась горящая ярко-жёлтая точка, будто осветился изнутри вход в глубокий туннель. Но любые планетарные аналогии были неправомерны, поскольку дело касалось величин поистине циклопических. Учитывая диаметр астрономического феномена, эта горящая точка наверняка была больше, чем поперечник планеты Кахоу. Потом ярко-жёлтый цвет в одно мгновение изменился на оранжевый, длинные блики, похожие на лепестки свистящих цветов, протянулись во все стороны, вызывая в памяти Тэйтуса виденное им когда-то в телескоп извержение вулкана на Эждеке, маленьком мёртвом спутнике Кахоу.
— Что это, доктор? — лицо лазутчика побледнело. Хотя ему уже доводилось посещать район Молекулярного Экрана, ни с чем подобным он не сталкивался.
Состояние Тэйтуса было не лучше. У него тряслась голова, он беззвучно шевелил губами, видимо, от потрясения потерял дар речи.
Тем временем события набирали ход. Из точки, ставшей теперь тёмно-фиолетовой, как полог на шатре Хозяйки Сущего (если верить слугам Надвечного), вырвался наружу пузырь, чёрный, как угольный кристалл, что добывают во славу императора в бездонных шахтах Семизвездья. Сначала он принялся распухать, словно его распирало изнутри, а потом с бешеной скоростью устремился навстречу «Мронги-лавушу». На какой-то миг он охватил шлюп со всех сторон.
Шарби Унц ощутил жесточайший приступ депрессии. Будто его заглотил и начал основательно пережёвывать гигантский зубохвост — жуткое порождение глубин Единоутробного Океана. Все суставы отозвались невыносимой болью, в висках застучали отбойные молотки, сердце готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Но всё это было пустяком по сравнению с тоской, подобной той, что накатывает на самоубийц. Всепроникающей и настолько безысходной, что несчастные кахоуты, подверженные её приступам, не задумываясь, заглатывали неразбавленную желчь смрадозуба, спрыгивали со сверкающих шпилей или бросались под нагруженный быстрокат… Хвала св. Аре, защитнику и покровителю путешествующих, что в этот момент у фрейзера не нашлось ни желчи, ни шпиля, ни быстроката. Всё бы ничего, да только вырвавшаяся из глубин Молекулярного Экрана напасть этим не закончилась. Лазутчику показалось, что его тело раздулось до немыслимых размеров, а потом лопнуло и разлетелось по всей галактике. Он больше ничего не мог чувствовать, потому что перестал существовать как единое целое…