Сеченов задумался, значит Тирер все-таки женился и детей сделал, не смотря на то, что величал себя чудовищем. С другой стороны, вот он результат, можно сказать, на лицо. Дети, которые дорого заплатили за грехи чудовища-отца. Миша продолжил читать.
Что же, если он так поступил, значит так было нужно. Я узнал, что отец женился на маме для того, чтобы войти в элиту Рейха. он, конечно, и так был не последним человеком, но этот брак резко поднял его по социальной лестнице. наверное, так правильнее, ведь кто если не отец сможет руководить военными операциями в далекой России.
Сеченов погрустнел. Почему же молодой и честолюбивый корнет превратился в фашистского карьериста? Главное, как можно было перейти с одной стороны на другую так явно?
Отец почему-то помрачнел, когда узнал, что я и Ганс гитлерюгенды. Странно, он же должен гордиться нами! Мы пошли по его стопам и будем столь же тверды в своих мыслях и поступках.
У Сеченова заболело сердце, что же должен чувствовать отец, когда его дети поступают таким образом? Когда калечат судьбу вслед за родителем, который, быть может, понял, что сотворил со своей жизнью, но слишком поздно. Какой груз вины лежит на сердце отца, который своим примером отправляет детей на войну. Майор вспомнил лица пареньков, ведь они еще совсем дети.
Я уже давно не видел отца, ситуация на фронте все хуже. Наши отступают и говорят, что скоро нас отправят на фронт. Не всех, конечно, только самых лучших. Мы с Гансом входим в их число. У меня наконец-то будет шанс творить историю своими руками, я покажу всем, что значит отвага.
Сеченов закурил третью папиросу подряд. Голова просто раскалывалась от боли, смутная тревога грызла душу. Реальность утекала сквозь пальцы, как песок.
На войне все совсем не так, как я себе представлял. Все грязно и очень страшно. Мне стыдно от того, как я боялся. Как дрожали мои коленки, я поспорил, что в первом же бою убью троих русских и позорно проиграл этот спор. Ситуация все хуже, наступление русских остановить уже не удастся. Быть может это к лучшему? Просто все закончится и все.
Машина остановилась, майор огляделся. Совсем немного осталось до места, он стал пролистывать дневник, времени для хоть сколько-нибудь подробного изучения не оставалось, нужно понять одно, как связан Новиков и Тирер.
Я вернулся домой так скоро, как только смог. Капитуляция легла позором на наши плечи и на улицы Берлина. Дома я застал отца при смерти. Какие-то русские мародеры вломились в дом и стали грабить. Отец не мог справиться с ними и получил удар ножом. Вероятно, его можно было бы спасти, но ушло слишком много времени. Он лежал в бреду и говорил что-то про золото и письма. Я так и не смог с ним поговорить. Его жизнь оборвалась, после себя он оставил лишь кольцо и последнее желание. Отец просил доставить письма, которых оказалось не много не мало, восемьсот сорок. Я сделаю это, во что бы то ни стало, мы сделаем, я и Ганс. Но еще нужно найти тех сволочей, что убивают людей в их же собственных домах. Месть должна свершиться, чего бы нам это ни стоило.
Майор ухмыльнулся. Похоже связь весьма косвенная. Новиков когда-то командовал штрафниками, которые ограбили и убили Тирера. Паренек похоже был прекрасно осведомлен обо всех, кто хоть какое-то отношение имел к этому делу. Кто же предоставил ему всю эту информацию? Нужно будет подробнее изучить дневник, это единственный вариант узнать, что это за доброхот. Оставался еще один серьезный вопрос, откуда Новиков знает про золото?
– Приехали. – Сеченов удивленно захлопал глазами. И вправду, машина стояла напротив особняка.
– Веди меня к Новикову, говорить с ним буду. – турок закатил глаза, покачал головой, но вышел из машины и уверенно зашагал к центральному входу. Майор пошел следом.
У Сеченова болела голова, болела очень сильно. Он нервно скалился и иногда хватался за виски. Его слегка покачивало из стороны в сторону. Турок привел его к какому-то кабинету и указал рукой на дверь.
– Он там, он всегда там. – Сеченов достал пистолет, дослал патрон и повернул дверную ручку.