Соллогуб вызвался пойти вперед с несколькими санитарами. Пока их ждали, начало темнеть. Стрельба затихала, но ушедшие все не возвращались. Обеспокоенный Буторов приказал трогать. Когда проехали с версту, вдруг услышали в сумерках сердитый голос:
– Стойте! Там стреляют!
Из пришоссейной канавы, с ног до головы перепачканный грязью, вылез Александр Соллогуб. Увидев его, Николай не смог удержаться от хохота. У друга даже лица не было видно. А когда тот, видя, что над ним потешаются, насупился и в обиде надул губы, весь отряд покатился со смеху.
Все бы хорошо, но пока веселились, окончательно стемнело. Кругом ни звука. В кромешной тьме без помощи знающего человека найти себе применение весьма и весьма проблематично. Хорошо, что случайно наткнулись на полкового врача. Он-то и подкинул работенку, которой, как выяснилось, было предостаточно, и помощь отряда оказалась как нельзя кстати…
Когда последний раз взяли раненых и двинули в тыл, дорогу подсвечивала круглобокая луна, висевшая высоко в безоблачном небе. Казалось, что все замерло. Только двуколки движутся, держа большие интервалы из-за близости передовой. И санитары топают следом. Лишь негромкий скрип колес и шоссейного песка нарушает ночную тишь. По чистому небу рассыпаны звезды. Лунный свет отбрасывает своеобразно-резкие тени, странно выделяя пейзаж вокруг, и без того чужой, нерусский. Из-за этого даже хорошо известные места узнаются с трудом.
Сдав раненых, Буторов увел своих людей на базу, куда они попали только с рассветом. Усталые, но как никогда довольные собой, санитары и врачи впервые после выезда на войну заснули с глубоким чувством исполненного долга.
По-прежнему всех удивляли чересчур жидкая передовая линия, малочисленность артиллерии и отсутствие каких-либо резервов в ближайшем тылу. И это при такой густоте окружавшего немецкого населения и глубине нашего продвижения по неприятельской территории! Как увязать и то и другое, никто не знал. Оставалось лишь недоуменно разводить руками.
Штаб дивизии настойчиво продолжал мучить Буторова с его людьми бездельем. Николай уже подумывал, как бы поставить вопрос о прикомандировании к другой дивизии, когда рано утром к нему в дом, занятый под штаб-квартиру, влетел взволнованный старший санитар, запричитав:
– Николай Владимирович, вставайте! Ночью штаб дивизии снялся и ушел!
– Ты что такое говоришь? – не поверил спросонья Николай. – Что ж мы, по-твоему, совсем одни остались?
– Да нет. Еще телефонисты вот есть. Они говорят, впереди никого, полки ушли.
– Ничего не путаешь? – Чувствуя нарастающую тревогу, Николай стал быстро собираться. – Не может быть, чтобы штаб дивизии так, за здорово живешь, взял да и бросил нас.
Но телефонисты подтвердили, что дивизия и в самом деле отошла. Никаким другим подразделением ее не заменяли.
– А вы почему тогда здесь? – недоумевал Николай.
– Ждем приказа об отходе, – услышал вполне лаконичный ответ.
Творилось что-то неладное. Правда, еще раньше на это, как предпосылки, указывали слегка изменившееся поведение местных бюргеров и некие таинственные огни, слишком похожие на сигнальные, которые вот уже несколько дней нет-нет да зажгутся в ночи по разные стороны фронта. Словно дети с кострами балуют.
При помощи телефонистов, раз уж они здесь, Буторов с трудом связался с Инстербургом. Узнал, что штаб командующего армией все еще там. Спросил, что ему делать в сложившейся обстановке. Немного погодя, вечером получил приказ: не задерживаясь выдвинуться в район деревни Тремпен[11] и поступить в распоряжение 4-го армейского корпуса.
До Тремпена было километров сто. Расстояние немаленькое. Выехали на рассвете, стараясь не задерживаться, хоть песчаные дороги порядком измучили лошадей. Николаю не давал покоя немецкий аэроплан, который взялся кружить над головами. Он так внимательно рассматривал отряд, наворачивая круги да опускаясь чересчур низко, что невольно закрадывались тревожные мысли.
Десятого сентября к десяти же часам утра они, не останавливаясь на ночевку, вошли в Тремпен. Туда накануне вечером отступил штаб 4-го пехотного армейского корпуса вместе со штабом 30-й пехотной дивизии после боя, в котором бесславно пропал весь Коломенский полк[12]. На счастье людей Буторова, к их приезду настало затишье, что позволило как следует отдохнуть.
Зато на другой день, спозаранку, бой разгорелся с новой силой. Часов в шесть утра Соллогуб, взяв часть двуколок и медицинского персонала, отбыл на правый фланг. Артиллерийская, пулеметная и ружейная стрельба становилась интенсивнее и громче, постепенно приближаясь. Бой был сильным и распространялся по всей линии фронта, потому Буторов никак не мог составить о нем даже приблизительного представления.
11
Тремпен (
12
Во время отхода из Восточной Пруссии в конце августа 1914 г. 4-го корпуса генерала Алиева его прикрывал 119-й пехотный Коломенский полк, который неподалеку от дер. Адамсхейде был окружен и целиком попал в плен вместе с полным комплектом полкового знамени.