В ответ на эту мою нехитрую байку, из которой, между прочим, можно сделать глубокий вывод, что творческий принцип «Как бог на душу положит» фиг какими заумными правилами и нормами перебьёшь, старший смены начал рассказывать жуткую историю об одном озабоченном охраннике, умудрившимся заниматься сексом с девушками из Буркина-Фасо по телефону, установленному в кабинете директора института. Но каким образом наглеца вычислили, за какое место на крюк подвесили, какие счета кому пришлось оплачивать, услышать я не успел. В дежурке появился Паша Занято.
Оказался простоватым типом с заспанным лицом и красными, как у кролика, глазами. На лихого удальца никак не походил. Это на первый взгляд. А там — как знать. Подобные валенки иной раз так заводятся, что бронебойным в упор не остановишь.
Я взял его под руку, отвёл в холл перед гардеробом, где и объяснил в двух словах, по какому вопросу вызвал. Паша пошмыгал носом, почесал фурункул на шее, и, не слишком вдаваясь, кто я такой и зачем мне это, собственно, нужно (раз старший в курсе, стало быть, всё нормально), рассказал вкратце, как это они тогда так оплошали.
Рассказывал он вяло, без эмоций и тем походил на музейного гида со стажем. Но суть я уловил. С его слов получалось, что рванули они за коммивояжёром-ворюгой, на пару с каким-то там Юрой Смоляниновым, ещё одним охранником. Гнались долго, настигли у автобусной остановки. Подхватили с двух сторон, сбили с ног, скрутили. Попинали немного, не без этого. Гад поначалу угрожал и обзывал по-всякому, потом бабки стал предлагать, чтоб типа отпустили. Но Паша с Юрой не прогнулись, ни-ни, больно надо. Вместо этого ещё попинали. А фигли? Как по-другому было втемяшить, что поздняк метаться? Гад заныл, сопли до колен распустил и вроде как врубился, что попал конкретно. Только когда Паша за мобилой в карман полез (надо же было ментов как-то вызвать), гад встрепенулся, крутанулся и вырвался из рук. Паша с Юрой раз такие за ним, а гад впрыгнул в отходящую маршрутку и аля-улю. Вот, типа, и вся история.
С немалым интересом выслушав Пашину версию происшествия, я как бы между прочим спросил:
— А товар он бросил или успел прихватить?
До того вялые глазки Паши вдруг забегали.
— Какой такой товар?
И снова зырк-зырк по сторонам.
— Блудняк-то, Паша, не гони, — потребовал я и освежил его память: — Зонтики у него с собой были. Такие, знаешь, дамские.
— А-а, ну да, — сразу «озарило» проныру. — Точно-точно, были. В сумке. Вцепился, блин, в неё гад клешнями, фиг оторвёшь. Не, не кинул. С собой уволок.
Врал Паша. Врал безбожно. Тут даже Взглядом не пришлось шерстить сознание, и так было ясно — отпустили они вора. Взяли деньги и товар в придачу, и отпустили на все четыре стороны. А, скорее всего, и запустили в институт без пропуска они же. Не через форточку же в конце концов залез.
— Эх, Паша-Паша, — укоризненно покачал я головой.
Сообразив, что обо всём догадываюсь, Паша закусил удила:
— Как говорю, блин, так, блин, и было. Хочете — верьте, хочете — нет.
— Хочу, Паша, верить, — сказал я вполне миролюбиво, — очень даже хочу, да только вот не получается.
— Говорю, блин, срыл он от нас, — сосредоточено рассматривая заляпанные носки форменных ботинок, пробубнил Паша. — И сумку уволок. Клетчатую такую. Кепарь, блин, бросил, а сумку уволок.
— Кепарь? — заинтересовался я. — Какой такой кепарь?
— Обычный, блин, кепарь, типа кожаный такой. Сразу, блин, сорвал я с него, как прихватили.
— И где она?
— Кто?
— Кто-кто. Кепка.
Опасаясь разоблачения и явно желая меня умаслить, Паша, голова бедовая, засуетился. Метнулся к дежурке, не обращая внимания на удивлённые вопросы старшего, скинул матрас с топчана, поднял лежак, сунулся в рундук и откопал в груде старых форменных штанов-тужурок и прочей свойской дребедени трофейную кепку. Вынес и протянул:
— Во.
— Заберу на время? — попросил я.
Паша ничего не сказал, но скорчил гримасу, которая могла означать только одно — забирай к едрени-фени насовсем, только, блин, отстань.
Если бы курочка-удача не снесла это золотое яйцо, пришлось бы мне потратить полторы тысячи кроулей (а то и все две) на то, чтобы вытянуть образ коммивояжёра-вора из памяти продажного охранника. Теперь необходимость в этом отпала, поскольку появилась возможность обратиться к Альбине Ставиской. Эта старая ведьма умеет с помощью личных вещей людей разыскивать, и я надеялся, что сумею к ней подкатить. Стопроцентной гарантии, что моя бывшая любовница сумеет определить точное местонахождение человека, который мог оказаться пособником, колдуна или даже самим колдуном, конечно, не было. Но шансы, что сумею его найти, имея в голове смутный портрет, были и того меньше. А зачем ловить на шансы плохие, если можно попробовать на достойные?
За обещанным пивом я, разумеется, не пошёл, к взаимному удовольствию заслал старшему охраннику пятихатку. А на Пашу стучать не стал, побрезговал. Вытряс на всякий случай словесный портрет вора (выходило, что он кощей кривоногий с родимым пятном на щеке), да и отпустил с миром. На прощание, правда, хотел посоветовать, чтоб в будущем вёл себя достойно (в мои четыреста пятьдесят девять нравоучения, думается, простительны), но и этого делать не стал. Подумал, к чему? И без меня знает, что быть беспринципным пронырой неприлично. Прекрасно он это знает. Также прекрасно, как и то, что быть благородным рыцарем — занятие глупее не придумаешь. Непрактично это в наше время — быть благородным рыцарем. Такие вот дела: пронырой — неприлично, но практично, а рыцарем — прилично, но непрактично. Знает он про всё про это. Как нынче говорят, в курсах. Потому и мается. Все они маются. Люди. Существа, зажатые в тиски стыда и выгоды. Бедолаги, поставленные перед необходимостью постоянного выбора: быть или иметь? Никого из них не обходит стороной эта необходимость. Ни сильного мира сего, ни акакия акакиевича. Ни-ко-го. И постоянно в напряжении держит. А посему: слава Силе, что я дракон. Упаси, Сила, стать человеком.
Окрыленный тем, что в деле случились первые подвижки, я покинул здание института и бодрым шагом направился к стоящему за шлагбаумом болиду. Почти дошёл, когда позвонил Воронцов.
— Тугарин у аппарата, — ответил я.
— А это я, — сказал вампир.
— Однако быстро ты. Неужели пробил?
Ответ прозвучал по-военному чётко и с оттяжкой:
— Та-а-ак точно.
— Ну тогда, майор, докладывай, — в тон ему приказал я.
— Кинь на стол, и топай, — прежде сказал Воронцов кому-то у себя в кабинете, а потом, выдержав паузу, уже мне: — Докладываю. По дорожно-транспортному на Озёрной двенадцатого числа сего месяца имеет место отказ от возбуждения уголовного дела. Потерпевшая, гражданка Мордкович Марина Рудольфовна, пересекала дорогу мало того, что в необорудованном для этого дела месте, так ещё и на красный свет. Это если сухими словами протокола. А говоря, Егор, по-простому, девка сама под колёса кинулась.
— Точно?
— Точно. Свидетелей человек тридцать.
— Мне бы всё равно с водилой перетереть.
— Учёл. Записывай.
Я быстро выхватил из кармана записную книжку и примостился на капоте.
— Готов.
— Игошин Валерий Павлович, — стал диктовать Воронцов, — семьдесят второго года рождения, русский, ранее не судимый. Адрес есть, только он тебе вряд ли пригодится. Парень прописан на Депутатской, в общаге трамвайно-троллейбусного управления, но реально живёт у бабы своей, где-то на куличках. Так что, Егор, советую прихватить фигуранта по месту работы.
— Дельный совет. А где работает?
— В «Автодорспецстрое». Это за супермаркетом по Рабочего Штаба. Знаешь такой?