— Я на вас надеюсь, — сказал он, поднимаясь из кресла. — Вы уж постарайтесь.
Обойдя стол, я вытащил из кармана и протянул новоиспечённому клиенту не требующий авторизации перстень-оберег самого общего действия:
— Наденьте, пожалуйста, Семён Аркадьевич, вот это вот колечко и ни при каких обстоятельствах его не снимайте. До поры до времени оно будет вас охранять. А что касается меня, будьте уверены, сделаю всё, что в моих силах.
Приняв кольцо, господин Холобыстин счёл нужным поблагодарить меня. Чуть поклонился и сказал:
— Спасибо, господин частный сыщик.
— Пока ещё не за что, — отмахнулся я.
— Взялись за дело, уже хорошо.
— Как не взяться? Именно такими вот делами, позвольте напомнить, я на хлеб и зарабатываю.
— Понимаю. И всё же.
С этими словами он осторожно-осторожно, явно волнуясь, натянул кольцо на безымянный палец. Кольцо село как влитое. Ещё бы оно волшебное не село. Волшебное, оно любому впору.
Разобравшись с охранительным подарком, господин Холобыстин приложил к груди свою пижонскую шляпу и отвесил ещё один полупоклон. Я же, стряхнув с его плеча несуществующую дождевую каплю, сказал на прощание:
— Такая просьба у меня к вам, уважаемый Семён Аркадьевич. Всё-таки попытайтесь вспомнить, кому насолили. Не умозрительные поползновения клевретов массовой культуры имею в виду, а конкретных из плоти и крови недругов. Если вспомните, сразу звоните. День, ночь — всё равно.
Он пробурчал:
— Да, хорошо.
На том и расстались.
Я проводил его до двери, подождал, пока оставит офис, и попросил Леру:
— Зайди ко мне.
— Ага, шеф, — кивнула она, на секунду подняв взгляд от клавиатуры. — Только вот добью до точки.
И снова — щёлк, щёлк, щёлк.
Для меня не было секретом, чем она занимается. Знамо дело, рожает очередную курсовую работу по какому-нибудь там судопроизводству или гражданскому праву. Моя верная помощница, помимо того, что умница, спортсменка, просто красавица и великий специалист по склеиванию рваных купюр скотчем, ещё и заочница юрфака. Я не против, я за, и поощряю это дело как могу. И уж тем более не наезжаю по поводу того, что она закрывает «хвосты» в служебное время.
— Как тебе клиент? — спросил я, когда Лера наконец появилась в кабинете (прошло всего ничего — семь минут).
— Солидный чел, — оценила она. — Только с парфюмом у него явно перебор.
— Чтоб знала: берём в работу.
— Дела пошли в гору?
— Побежали.
— Это хорошо, — искренне обрадовалась Лера. — Это просто замечательно. А что у него, шеф? Жена изменяет или любовница? Или чего похуже?
— Возникли неурядицы с партнёром по бизнесу, — соврал я на голубом глазу. — Наша задача: обнулить накал и не допустить смертоубийства.
— А он кто по жизни? Банкир? Да?
— Банкир? Почему банкир? Нет, не банкир он, издатель. Журнал издаёт.
— Вот как?! — На лице девушки появилась мечтательная улыбка. — Журнал — это сильно. Журнал — это круто. А вам, шеф, с этим делом сложно будет?
Я повертел в руке невидимое яблоко:
— Да так.
Моя славная помощница никакая не посвящённая, поэтому постоянно дурю ей голову и использую втёмную. Вот станет она, синеокая моя краля, постарше, затащу в койку (всё идёт к тому), сделаю ведьмой, тогда глаза ей на всё и раскрою, тогда и выложу всю подноготную. Если до того времени, конечно, не умыкнёт её какой-нибудь залётный рыцарь в сияющих доспехах. Как по мне, так лучше пусть умыкнёт. Честно говоря, не хочу девчонке жизнь ломать. Хотя, разумеется, облизываюсь. А кто бы на моём месте не облизывался? У неё ведь и там, и там, и там всё по высшему разряду. Джулия Робертс отдыхает, Дженнифер Лопес нервничает.
Прежде чем поставить задачу, я перегнулся через стол и протянул Лере альманах, оставленный Холобыстиным.
— Что это? — машинально приняв журнал, справилась она.
— Это тот самый журнал, который издаёт наш клиент.
— Ой, а я подумала, он глянец издаёт.
— Зря.
— Что «зря»?
— Зря подумала.
— Точно, шеф, — слёту согласилась Лера, — офисным креветкам думать вредно. А блондинке так ещё и не к лицу. — И наиграно хохотнув, вслух прочитала название журнала: — «Сибирские зори».
— Слушай задачу, — переходя на деловой тон, начал я. — Пошарь в Сети, узнай про это духоподъёмное издание всё, что можно узнать. Угу?
— Хорошо, шеф. Это всё?
— Нет, не всё.
Я вытащил пакет Холобыстина, вынул все деньги, половину скинул назад в ящик, вторую вернул в пакет и сказал Лере, которая всё это время не спускала с меня глаз:
— Оплати счета, разберись с расходными материалами, что останется — твоё.
— Шеф, можно я новый чайник в офис куплю?
— Валяй, — разрешил я и набавил ещё две штуки.
Забирая пакет со стола, Лера случайно столкнула лежащий на краю фолиант — старинную книгу в потёртом кожаном переплёте.
— Давай круши, давай ломай, — проворчал я в шутку. — Оно же не своё, оно же колхозное.
— Послушайте, шеф, — сказала Лера, поднимая тяжеленный том с ковра, — давно хотела спросить, а что это у вас за книга такая странная?
Призвав на помощь все свои актёрские способности, я скорчил гримасу удивления:
— Почему «странная»? Нормальная. Просто очень древняя. Вообще-то это трактат о сущности Дао. Как «Дао дэ цзин», только более, на мой взгляд, продвинутый
— Но тут же вообще ничего не написано? — здесь же все листы чистые. Пожёванные, но чистые. — Лера положила книгу на стол и пролистнула тонкие, почти прозрачные, листы бамбуковой бумаги. — Пусто, как в новой записной книжке. Старой, но новой. В смысле ещё не начатой. Что это за фигня такая? А, шеф? Что за глюк? Молоком, что ли, написано? Да? Или чернилами невидимыми?
— Не стрекочи, — поморщился я. — Говорю же, эта книга о Дао. Если и возможно написать книгу об истинном Дао, то она должна быть именно такой. Ведь Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное Дао.
— Вот как! Честно? Итц кул. Пожалуй, тогда и я, конченая блондинка, смогла бы написать подобную книгу. Запросто. За один вечер, и не напрягаясь.
— Вот это навряд ли, — засомневался я. — Думаю, по молодости лет ты не нашла бы нужные слова.
Лера удивилась:
— Какие слова? О чём вы, шеф? Смотрите, тут же ни одного слова вообще нет. Ни словечка. Ни буковки.
— Почему же нет? Слова как раз есть, просто они… Просто они не написаны. Понимаешь, Лера, тут фишка вот в чём. Чтобы таким вот образом не написать ни единого слова, надо для начала их познать. И только тогда, познав и сознательно отказавшись от них, можно сочинить великую книгу.
— Не поняла. В чём разница? Ну познал ты слова, не познал, результат-то один и тот же: пустые жёлтые листы.
— Э-э, не скажи, — покачал я головой. — И то, и то — да, пустота, но это разная пустота. Ты говоришь об уцзи, о беспредельности…
Лера округлила глаза:
— Я говорю?!
— Ну, имеешь в виду. Подразумеваешь. Так вот. Беспредельность-уцзи, тождественная санскритской пустоте-шуньяте, — это, спору нет, солидный итог творческого акта. Но чтобы сочинить великую книгу, требуется осуществить внутренний переход от уцзи к другой пустоте, к пустоте с большой буквы, к Тайцзи, к Великому Пределу. Лишь достигнув Великого Предела, пустота обретает содержание, то есть интенцию к действию. Понимаешь, о чём я?
— Смутно, — призналась Лера.
— Как бы тебе тогда… — Я поскрёб затылок. — Вот представь, что ты целишься в птицу из незаряженного ружья.
— В какую птицу?
— Не важно. Ну, в чайку, например.
— В чайку не хочу.
— Хорошо, не в чайку — в баклана. Баклан пойдёт?
— Пойдёт.
— Ну вот, значит, целишься ты, в баклана из незаряженного ружья, естественно, не стреляешь, поскольку нечем, и баклан улетает. Представила?