— Не на Марсе живу.
— И что мыслишь?
— Что мыслю? — Воронцов помолчал. — А то и мыслю, что не твоих это рук дело. Не ты чудиков порезал. Не твой почерк. Или я, дракон, ошибаюсь?
— Нет, майор, всё правильно. Я не при делах. Поэтому и хочу кое с кем объясниться. Скажи, как мне Урмана найти?
— Хороший вопрос. Только прозвучал он не по адресу.
— Неужели не знаешь где его логово?
— Почему, не знаю? Знаю. Но не скажу.
Хмыкнув упрекающее, я стал давить на совесть:
— Вампирскую омерту нарушать не хочешь?
— Типа того, — ничуть не смутившись, ответил Воронцов.
— Зря ты так.
— А у меня есть выбор?
— Выбор, майор, всегда есть. И ты об этом знаешь не хуже меня.
— Ну, считай тогда, что вот такой вот я выбор и сделал.
— Значит, не скажешь? — предпринял я последнюю попытку.
Воронцов был непреклонен:
— Нет, не скажу.
— Ну тогда, извините, господин майор, — сказал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь. — Не смею больше беспокоить.
Собрался на жать на красную кнопку, но не успел.
— Подожди, — сказал Воронцов, — не отключайся. И не психуй ради Силы. Послушай, что скажу. Логово не открою, и не проси, это дело такое, знаешь, тонкое. В чужой дом приглашения раздавать не уполномочен. А вот на одну их ночную нычку наколочку дам. Не велика тайна. Всё равно через полчаса от кого-нибудь узнаешь. За бабки. Так уж лучше от меня за приятельский так. Короче, на Дзержинского заброшенный дом стоит, номер не то двенадцать, не то четырнадцать. Увидишь, сам поймёшь, какой именно. По виду — бомжатник бомжатником. Дикие эту норку давно облюбовали. Трутся там, когда на Голод конкретно высаживаются, и там же отходят после охоты. Есть и другие адреса, но этот самый тёплый. Ты меня понял, дракон?
— Спасибо, — только и сумел сказать я.
— На здоровье, — усмехнулся на том конце Воронцов. — Но только ты там поаккуратней, дракон. Дикие, они, сам знаешь…
— Дикие, — подхватил я.
— Во-во, — хмыкнул Воронцов и отключился.
Прежде чем вернуть телефон, я, пользуясь случаем, позвонил ещё идомой.
— Где пропал? — сразу накинулся на меня Ашгарр. — Звоню-звоню, и всё мимо.
— Батарея села, — объяснил я. — А чего звонил? Случилось что?
— Случилось. Принцесса наша загрустила. Похоже, худо ей.
— Худо или худо-худо?
— Пока только худо.
— Ладно, сейчас подъеду.
— Хорошо. Как у нас там в целом? Дело двигается?
— Кое-что проясняется, но это не по телефону. А на «хонду» серебристую ты не зря грешил.
— Нарисовались?
— Нарисовались.
— И что?
— Если коротко, то оторвался, а подробности — письмом. Жди.
Возвращая телефон Кеше, я спросил у него:
— Не помнишь, в каком фильме вслед за тем, как в кадре появлялись апельсины, случалась очередная смерть?
— В первом «Крёстном отце», — чуть подумав, выдал справку бармен. — А что?
— Да так, ничего. Просто видел недавно, как одна провидица швырнула апельсины на асфальт.
— Это ничего не значит, Егор. Апельсин штука круглая, оранжевая, сладкая — это факты. Всё остальное — иллюзия.
— Говоришь, иллюзия? А почему тогда именно этот плод назвали яблоком греха.
— Потому что глупцы, — отрезал умный бармен. — Лучше бы назвали яблоком прозрения, было бы точней.
Я ничего ему на это не сказал, расплатился щедро, попрощался и пошёл. Сделал три шага от стойки, замер и оглянулся.
— Что? — спросил Кеша.
— Коктейль…
Не находя нужных слов, я сделал некий жест рукой, который должен был означать, что с напитком было что-то не так. Как ни странно Кеша меня понял, улыбнулся и сказал:
— Извини, но я добавил в томатный сок листок базилика. А что, плохо?
Я потряс большим пальцем и пошёл на выход, уже больше не оглядываясь.
Глава 18
Пока я раздевался, Ашгарр стоял над душой, сверлил взглядом и ждал новостей. А у меня новостей было так много, что сходу не мог сообразить с чего начать.
— Ну, — поторопил поэт. — Рассказывай.
— Экий же ты, чувак, нетерпеливый, — упрекнул я его беззлобно. Повесил куртку на вешалку и, присев, чтоб развязать шнурки, начал с самого интересного: — С ведьмой тут одной встретился накоротке.
— Ну-да, — моментально отреагировал Ашгарр, — это я почувствовал. Трудно было, признаться, не почувствовать. Так накатило, что мама не горюй.
Уловив в его словах скрытый упрёк, я напрягся:
— А чего таким тоном-то?
— Да ничего. Просто удивляюсь. Вроде не время сейчас для ублажения чаровниц. Или я что-то не понимаю?
— Она не чаровница… Она… — Тут я был вынужден прервать свой выговор и ругнуться в сердцах. Отсыревший бантик на правом ботинке вместо того, чтобы покорно развязаться, каким-то непостижимым для меня образом затянулся в замысловатый морской узел. — Во, блин горелый!
Поэту до моей беды не было никакого дела. Сложив руки на груди, как всегда делает в минуту душевного смятения, он спросил:
— Не чаровница, говоришь? Ну-ну. А кто тогда? Уродина? Простушка? Вот уж ни за что не поверю, что ты вдруг уестествил…
— Нет, не простушка, — продолжая возиться с настырным узлом, оборвал я поэта. — С чего это ты взял, что простушка?
— Так всё же чаровница?
— Блин, да какая разница, чаровница, не чаровница. Дело совсем в этом. Не в том, о чём ты подумал своим испорченным умишком. Дело в другом. Дело в том… — Я выдержал многозначительную паузу и, оставив на время борьбу с узлом, поднял голову: — Дело в том, что она агент службы безопасности Чёрного совета. А теперь смейся паяц.
И вновь вернулся к шнурку.
Ашгарр опешил:
— Агент?
— Угу, агент.
— Точно?
— Никаких сомнений, она мне свою бляху показывала.
— До или после?
— Вместо!
— Не психуй.
— А ты не хами. Говорю тебе: видел бляху. Так что всё без балды. Дама реально действующий боец карагота. Личный номер — три шестёрки и ещё куча всяких цифр. Уровень вовлечения фиолетовый. Допуск к активным линиям Силы неограниченный. Короче говоря, всё у неё по-взрослому.
Ашгарр нахмурился:
— Серьёзная, выходит, дамочка.
— Серьёзная, — подтвердил я. — Серьёзней не бывает.
— А чего в Городе делает?
— Прислана с миссией. С тайной, разумеется.
— Кем прислана?
— Вот это как раз самое интересное. Жан её прислал. Тот Жан, который Калишер.
— Претёмный усмиритель? — не поверил Ашгарр.
— Представь себе, — уверил я и попытался ковырнуть настырный узел ногтём.
— Интересно… Очень интересно. И это зачем же он её прислал?
— Говорит, чтоб нас прикрывать. Вернее не нас, а сам знаешь, что.
Выдержав паузу, Ашгарр тяжело вздохнул и признал очевидное:
— Значит, всё-таки Атака.
— А ты до сих пор сомневался? — хмыкнул я и, поскольку узел так и не сдался, попытался снять ботинок, не развязывая шнурка. С этим тоже ничего не вышло, ботинок сидел на ноге плотно. Тогда я попросил поэта: — Слышь, сгоняй на кухню, принеси нож. Ну или там ножницы.
— Зачем? — не понял Ашгарр.
— Чего тупишь? Не видишь, шнурок бастует.
— А ты не психуй, — вновь посоветовал Ашгарр, присел на корточки и в две секунды распутал узел. Вставая, сказал: — Вот и всё. Делов-то.
— Ну ты, блин, и колдун, — восхитился я, зашвырнул ботинок в угол, а следом и второй, натянул тапки и, оттеснив Ашгарра плечом, прошёл на кухню.
Успев ткнуть кулаком мне в спину, поэт двинул следом. И по пути выпалил очередью:
— Скажи, а кто нас атакует? Что за наглая сволочь? Местная тварь или пришлая? Твоя чаровница тебе об этом, надеюсь, поведала?
Я вытащил из холодильника бутыль с гранатовым соком и отхлебнул изрядно. Когда лицо перестало кривить от кислого, только тогда ответил:
— Дама не из болтливых. Так что нет, не сказала, кто такой смелый. Впрочем, я уже и сам скумекал.
— Иди ты, — удивился Ашгарр и потребовал. — Ну давай, выкладывай тогда.
Я всучил ему бутыль, после чего поделился:
— Думал я тут, думал, и вот что надумал. Судя по тому, что Калишер прикрывает нас втихаря от иных регуляторов колдовского мира, а он прикрывает нас именно втихаря, по другому и не скажешь, в деле замешан его братишка. Руку даю на отсечение, что это именно так. Даже голову, если желаешь, могу дать.