По замысловатым вампирским законам (во всей своей полноте и запутанности они пусть и не с академической дотошностью, но очень подробно описаны в работе «Природные явления полу-жизни и полусмерти» немецкого исследователя Йохана Йозефа фон Герреса), випы имеют право на формирование собственной стаи, членов которой по мере надобности, собственно, и доят. По тем же самым законам, что, в общем-то, на мой взгляд, весьма логично, налагается на випов и вытекающая из права высокая обязанность всегда, везде и всеми доступными средствами защищать членов вверенной стаи. И от других випов защищать, и от охотников на вампиров, и от всяких прочих врагов, которых, к слову сказать, у вампиров в силу их природной непоседливости во все времена было предостаточно. Вот потому-то Урман и нарисовался по первому зову во всей своей красе. Не мог ни нарисоваться. Не мог бросить Хабиба в беде. Обструкция ему бы вышло, если бы не поспешил на помощь. Обструкция, поругание и всеобщее вампирское презрение. Хотя, быть может, дело не только и не столько в этом, а в том, что он по жизни (или что там у них вместо неё?) весьма ответственный вожак. Почему бы, собственно, и нет? Впрочем, без разницы. Как бы там ни было, но он явился.
Где бы и когда бы ни встречал я Дикого Урмана, этого отморозка с лицом херувима и манерами аристократа, всегда он одет щеголевато. Вот и на этот раз будто с раута светского прибыл: лакированные штиблеты, классический пиджак, отутюженные брюки, ослепительно-белая, хрустящая, как жесть, рубашка, и всенепременная атласная бабочка. А в руках тяжёлая серебряная трость-стилет с золотым набалдашником в виде лягушки. Весь Урман хорош сам собой, а в трости его винтажной так ещё и особенный шик. Как никак — кто в курсе, тот понимает — сделана из смертоносного металла. А помимо шика ещё, разумеется, и особое послание тут присутствует. Все должны видеть, какой он рисковый парень. Все должны понимать, что чёрт ему не брат, что плевал он на опасность, что ничего на этом свете не боится. Хотя на самом деле боится, конечно. Каким бы супер-пуперным вампиром ни был, а серебро для него всё одно натуральная смерть. И к тому же — мгновенная. Потому-то и держит трость за изолятор из золота самой высокой пробы, потому-то и в перчатках из отлично выделанной, но отнюдь не тонкой лайковой кожи. Шик шиком, понты понтами, а меры безопасности соблюдает. Куда без них.
Касательно же лягушки золотой, всегда мне было интересно, что означает сей странный татем? Уж больно неблагородное какое-то животное. Не волк, не ястреб, не змея опять же. Почему, спрашивается? Трудно сказать. Напрашивается версия, что это толстый намёк на известные обстоятельства: как лягушка питает себя комарами-кровососами, так и он, Урман, берёт Силу от своих подданных, которые в свой черёд тянут кровь из людей. Возможно, что и так. Но не факт. Слишком версия очевидная и слишком выглядит она простовато. А випы не просты. Ох, не просты они. Особенно дикие. У этих всегда всё своеобычно, всё всегда с какими-то выкрутасами. Честно говоря, иногда подмывает спросить про эту лягушку у Дикого Урмана напрямую, да как тут спросишь, когда в постоянных контрах. И тут опять такой случай вышел, что не до праздного любопытства.
После яркого и шумного прибытия Урман мельком глянул в сторону Хабиба, в секунду оценил ситуацию и, никак меня не поприветствовав, сразу стал крутить рога. Поначалу в своей типичной высокомерно-презрительной манере:
— Позволь, дракон, узнать, что это ещё за безмерная наглость такая с твоей стороны? — Потом ещё раз глянул на Хабиба, марку не удержал и, поигрывая желваками, перешёл на стиль, который более соответствовал ситуации: — Белены объелся? Или этих своих дурацких Зёрен? Чего ухмыляешься, гад чешуйчатый? Отвечай.
Оставив его вопросы, а равно грубость, без ответов, я сунул кольт под мышку и поаплодировал:
— Эффектно, эффектно ты, Урман, прибыл. Ничего не скажешь. В лучших традициях. Зверьком летучим шмыг-шмыг, и, глядите, вот он я. Впечатляет. Реально впечатляет.
Я старался говорить тоном, в котором было бы невозможно уловить даже намёка на иронию, но чёрные усики на холённым лице Урман дрогнули.
— Зубы не заговаривай, — процедил он со злостью. — Отвечай, на каком основании парней моих третий день косишь?
— Сто лет упырьков не трогал, — ответил я, — позабыл уже, какие на вкус.
— Не ври. Парни возле трупа Гурона твою зажигалку нашли.
— И что? Да хоть бы и паспорт. Нет, Урман, не я твоих парней убил.
— А кто?
— Ты.
Урман вскинул брови:
— Я?!
— Да, — подтвердил я. — Их всех убил именно ты.
— Странные вещи ты, дракон, говоришь. Это как же я их убил? А главное — зачем?
— Зачем? А не зачем. По глупости. А что касается «как», так очень просто. Подставил ты их под удар, в чужую опасную игру ввязавшись. — Предъявив обвинение, я окинул его взглядом с головы до ног и с ног до головы и задумался вслух: — Интересно, чего тебе такого наобещали, что ты так повёлся? — А потом решил: — Хотя, собственно, какая разница, всё равно ничего не получишь. Сольют тебя. К бабке не ходи — сольют. И не таких сливали.
— А ну-ка пасть свою заткни! — сорвавшись на откровенную грубость, проорал разоблачённый Урман, и его холодные чёрные глаза хлестнули по мне с нескрываемой ненавистью.
— Что, упырёк, задело за живое? — злорадно ухмыльнувшись, подначил я. — Впрочем, ерунду говорю, откуда в тебе диком живому-то быть. Зла не ведаешь, злом являешься. И не злишься, а сущность нутряную являешь.
Пока я это говорил, Урман сумел взять себя в руки, вновь нацепил маску оперного героя-любовника и, дождавшись своего черёда, чуть ли не с зевком произнёс:
— Мне твои глупости, дракон, слушать смешно. И про сущность мою нутряную, о которой ты знать ничего не ведаешь. И про то, что это я своих клевретов собственноручно извёл.
— Тебе смешно, — рассудил я деловито, — а вот Молотобойцам, может, и не смешно будет. Почему-то мне так кажется, что их эти дела строгие заинтересует. Да и прелатам «Братства кровных уз», быть может, будут небезынтересны мои, как ты утверждаешь, глупости. Как считаешь?
— Разоблачением угрожаешь, дракон?
— Конечно.
— А доказательства где? Твоё слово против моего?
— Для Белова моё слово твоего потяжелее будет. Хочешь проверить?
— Не пойму, чего добиваешься? — после напряжённой паузы уточнил вампир.
— Сделку хочу предложить, — пояснил я.
— Сделку? Забавно… Какую?
— А такую, знаешь, незамысловатую. И незамысловатость её заключается в следующем. Я забываю про твою роль в этой поганой истории, а ты говоришь, где мне карлика найти.
— Какого ещё карлика? — по инерции прикинулся Урман невинной овечкой.
— Хомма горбатого, — терпеливо пояснил я. — Того самого пришлого хомма, который тебе на днях заказал двух нагонов.
Изменившись в лице, Урман нервно дёрнул подбородком и процедил, скорее утверждая, чем спрашивая:
— Значит, всё уже знаешь.
— Всё, не всё, — признал я, — но кое-что — точно.
Чем бы всё кончилось, напади Урман на меня внезапно, не известно. Но по каким-то непостижимым для моего понимания причинам вип решил показать себя джентльменом и благородно предупредил:
— Ты труп, дракон. — Поправил бабочку и повторил: — Ты труп.
— Э-э, — попытался я его осадить, — давай только без этих ваших идиотских выходок. Прекрасно знаешь, что всё равно меня воскресят. Тебе нужен враг до гроба?
— Не будет никакого врага, — сказал он твёрдо и объяснил: — Потому что дракона не станет. Развоплощу я тебя.
Не до конца ещё веря, что Урман решился на крайность, я поинтересовался:
— А Силы хватит?
— Хватит, — заверил он без тени сомнения. — Приберёг для такого случая.
Сказал и — мужик сказал, мужик сделал — без промедленья начал колдовать. Произнеся на неведомом мне языке то, что я услышал как «Юденс айзсист зелтс», он ловко перекинул трость из левой руки в правую, и сделал такое движение освободившейся ладонью, будто хотел обрызгать пол водой. В тот же миг воздух в комнате колыхнулся, по нему пробежала стеклянная рябь, и на меня неспешно, но с неотвратимостью прущего под наклоном многотонного асфальтового катка пошла, перекатываясь из Запредельного в Пределы, Волна Кроеберга. Сознаться честно, не ожидал я от випа такой прыти, и будь между нами дистанция вполовину меньше этих семи шагов, Волна, охватившая фронтом всё пространство залы, обязательно бы перемолола меня в кровавый фарш. Никаких сомнений — перемолола бы. А Дикий Урман потом бы собрал аккуратно в небольшой мусорный пакет всё то, что от меня осталось, и не без удовольствия скормил какому-нибудь Вепрю Оттуда. Ну или иному потустороннему чудищу, гораздому переводить содержимое Пределов в бессодержательный компост Запредельного.