— Если бы он мог вознести молитву, то звучала бы она так… — Он произнес несколько слов по-японски и, заметив вопросительный взгляд Брента, перевел: — «Дай нам чтить будущее и открой нам завет справедливого закона».
— Ты должен был бы произнести эти слова на церемонии его кремации.
— Я так и сделал, Брент. Но вернемся к нашим с тобой делам. Мы в долгу перед капитаном Кеннетом Розенкранцем и должны сквитаться и за старого Йосиро, и за моих ведомых Масатаке Мацумару и Субару Кизамацу. Все они взывают об отмщении. — Мацухара отпил немного сакэ. — Не приходилось ли тебе слышать об Оно Докене? Нет? Так звали знаменитого самурая, жившего в семнадцатом веке. Его оклеветали и по ложному обвинению в трусости приговорили к сожжению на костре. А когда его враг пришел взглянуть на останки казненного, Оно схватил его меч и зарубил его. Лишь после этого он рассыпался в прах и пепел. Вот что такое месть, Брент-сан!
Рассказ не удивил Брента: он уже привык к тому, что его друг верит этим фантастическим историям так же твердо, как христиане — библейским сказаниям.
— И все-таки ты уверен, что Розенкранцу удалось ускользнуть — ему одному?
— Уверен.
— И ты думаешь, его эскадрилья действует с Марианских островов?
Летчик вздохнул и пожал плечами:
— Наша агентура на Агвиджане не заметила ни одного истребителя. Но ведь Сайпан и Тиниан заняты арабами.
Брент на мгновение задумался.
— Если ты сбил его ведомого, а машину Розенкранца серьезно повредил, им, может быть, просто неоткуда взять подкрепление. Ведь транспорт мы пустили на дно, а в «Маджестик» всадили две торпеды.
— Логично, Брент, но ты забываешь, что они могут перебросить резерв на подводных лодках, а они у них есть.
— Значит, надо проводить поиск! Поиск воздушными патрулями!
— Не думаю, что адмирал пойдет на такой риск, — качнул головой Мацухара. — Помнишь, когда мы атаковали их базы в Северной Корее, они утопили чуть ли не весь флот Сил самообороны Японии. Даже десантную флотилию.
Постукивая по столу массивным кулаком, чтобы слова его прозвучали более веско, Брент произнес:
— Мы должны убить Розенкранца. Он — вне законов божеских и человеческих. Он — дикий зверь. Откуда… Откуда берутся такие твари, откуда они выползли на нашу землю?! Почему хорошие люди должны гибнуть, чтобы остановить их нашествие? Гибнуть — и в таком количестве?!
Мацухара крепко — так, что заскрипела щетина на щеках, — потер лицо ладонью.
— Ты читал «Юлия Цезаря»?
Брент знал, что летчик — неуемный книгочей с безмерной шириной вкусов и пристрастий, но все же его вопрос озадачил Брента.
— Читал, конечно. Я вообще люблю Шекспира.
Снова заскрипела под сильными пальцами щетина:
— Помнишь, в первом акте, перед убийством Цезаря, Каска говорит о заговоре? — Брент смотрел на него выжидательно. — «У Капитолия я встретил льва. Взглянув свирепо, мимо он прошел, меня не тронув…»
— Ты хочешь сказать, Розенкранц и есть этот лев?
— Не он один. Каддафи, Арафат, Хомейни…
— На каждого льва найдется укротитель.
— Верно, Брент, — засмеялся Мацухара. — Придется запастись пистолетами, тумбами, хлыстами…
Стук в дверь перебил его. В каюту вошел адмирал Аллен. При виде Мацухары в глазах у него вспыхнул враждебный огонек — точно такой же, как в глазах японского летчика, — и сесть он постарался как можно дальше от него, насколько это было возможно в тесной каюте. Брент, зная, что Аллен тоже предпочитает неразбавленное виски, наполнил и протянул ему стакан. Тот принял его молча. Аллен явно был угнетен и встревожен, и Брент догадывался о причине этого. Впрочем, старый адмирал начал без обиняков:
— Ты убил человека, Брент.
— Да, сэр, — всем своим тоном показывая, что отступать не намерен, ответил тот.
— Ты совершил смертный грех, который нельзя ни отмолить, ни искупить, — продолжал Аллен, вспомнив, наверно, что Брент был воспитан в католической вере.
— Он оказал своему боевому товарищу последнюю услугу, — вмешался Мацухара. — Он выполнил свой долг и поступил так, как велит кодекс чести самурая.
— Это уже второе убийство — рассчитанное и хладнокровное.
— Прошу вас, сэр… Я все знаю. Все! Поверьте, мне нелегко это далось.
— Адмирал Фудзита, должно быть, понял и одобрил тебя? — сказал Аллен, лишний раз продемонстрировав свою проницательность.
— Да, — вздохнул Брент.
— О трибунале и речи не было?
Брент кивнул, сделал глоток виски.
— Хорикоси повесил бы меня собственными руками.
Аллен, потягивая виски, поверх края стакана взглянул на него:
— Тебе надо уйти с «Йонаги».
— Что за ерунда, адмирал?! — воскликнул Мацухара. — Его место — здесь.
— Выбирайте выражения, подполковник, вы говорите со старшим по званию.
— Я — строевой офицер, командир авиационной боевой части авианосца «Йонага». Вы служите на флоте другой страны. Вы вообще человек из другого мира. Считаете, что я нарушил субординацию, — подайте рапорт командиру корабля. Я готов буду ответить за свои слова — перед ним, а не перед вами!
— И ответите, можете не сомневаться.
— Йоси-сан! — Брент был явно огорчен всем происходящим. — Прошу тебя, уйди!
Летчик еще минуту молча глядел на Аллена, потом поднялся и вышел из каюты.
— Пожалуйста, сэр, постарайтесь понять его, — повернулся к Аллену Брент. — Он не в себе: погибли оба его ведомых.
— Знаю. Знаю! — Адмирал выплеснул в рот остатки виски. Брент снова наполнил его стакан. — Можно подумать, ему одному приходилось терять товарищей!
— Пожалуйста, не подавайте рапорт.
— Я не могу оставить это без последствий.
— Но если он извинится перед вами?
Адмирал затряс головой, будто избавляясь от невидимой паутины:
— Ладно… Тут дела поважнее.
— Вы хотите, чтобы я ушел с «Йонаги»?
— Да. И вернулся в РУ ВМС, в Вашингтон, — расширил свои горизонты. И подумал бы о своей карьере.
— Главные события происходят здесь, сэр. Здесь, на «Йонаге». Это единственная сила, способная остановить арабов, и вам это известно не хуже меня.
— Ценю твое самоотречение, Брент, но надо подумать и о себе тоже.
— Я думаю. И я понял, что место мое — здесь.
Адмирал сделал большой глоток. Брент тоже отхлебнул «Чивас Регал», наслаждаясь приятным теплом, растекающимся по телу. Одеревеневшие мышцы расслабились, комната стала медленно кружиться. Он снова налил виски себе и Аллену.
— Брент, мальчик мой… — продолжал тот. — Мацухара и все остальные слишком сильно влияют на тебя. Ты переменился неузнаваемо. В голове не укладывается, как ты — настоящий, стопроцентный американец, разумный, нормальный человек, спортсмен — мог обезглавить двоих? — Он плотно поджал губы, заглянул Бренту в глаза. — Это все плоды общения с самураями — с Фудзитой, Мацухарой, Окумой, Араи и всеми прочими. Они сделали тебя таким же, как они сами. И это опасно, Брент. Пойми, ты оторвался от своих и еще не прибился к чужим. Подумай об этом. Ты на опасном пути.
— Но решать мне, сэр?
Адмирал еще крепче сцепил челюсти. На широком лбу глубже обозначились морщины.
— Убрать тебя с «Йонаги» своей волей я не могу. Мог бы, если бы Фудзита не пользовался таким влиянием в Пентагоне, в администрации и, как поговаривают, даже в Овальном кабинете[4]. — Он опустил сжатый кулак на стол. — Ты сам должен принять решение, Брент, правильное решение. Ты же умный парень!
Брент залпом допил виски.
— Я принял решение, сэр. Я остаюсь.
— Ладно. Остаешься так остаешься.
Адмирал встал, сердито допил свой стакан и вышел из каюты.
3
Флагманская рубка, расположенная между ходовым мостиком и салоном адмирала Фудзиты, была самым крупным помещением на «адмиральском верху». Там стояли длинный дубовый стол и дюжина стульев, на переборках висели карты, в углу за столиком с телефонами дежурил вахтенный связист. За председательским местом висел портрет императора Хирохито, запечатленного в молодости верхом на белом коне. Рубка была ярко освещена десятком сиявших из-под потолка сильных ламп в решетчатой защитной оплетке.